Ответом ей становится сдержанный гул.
Сардж переводит взгляд на меня и не без раздражения говорит:
— Вот почему учитель из меня никудышный. Я бы уже давно их за уши похватала да лбами столкнула.
Я стараюсь собраться с силами, точно альпинист, упавший с горы на самое дно каньона:
— Ну так что, продолжим или закончим? Сами решайте.
Если захотят уйти, пусть уходят.
Все равно особых свершений в этой школе никто не ждет. В какой класс ни зайди, половина учителей просто отсиживает положенные часы. Все, что требуется: следить за тем, чтобы дети не сильно шумели, не слонялись без дела, не курили на территории. И так было всегда.
— Простите нас, мисс Пух.
Даже не знаю, кто это сказал. Голоса я не узнаю, но он совсем еще детский — наверное, это кто-то из семиклассников.
К нему присоединяются и остальные, раз уж лед тронулся.
Дело принимает новый оборот. «Бездельники» без всяких понуканий поднимают свои фонарики, разбирают надгробия и занимают нужные места на поле.
Я просто на седьмом небе от счастья, хотя пытаюсь скрыть это за маской строгости. Сардж спокойно стоит в сторонке и самодовольно кивает мне.
Мы прогоняем всю нашу программу — не сказать чтобы первоклассно, точно отлаженный механизм, и все же это явно лучше, чем ничего. Я в это время хожу вдоль поля, изображая зрителей.
Малыш Рэй изготовил себе даже два надгробия. Он изображает собственного прапрапрапрапрадедушку, который родился у одной из госвудских рабынь, а в итоге стал свободным человеком и отправился по стране с проповедями.
— Читать я выучился, когда мне было двадцать два, и я еще был рабом. Я тогда сбежал в леса и заплатил свободной черной девушке, чтобы она меня научила. Это было очень опасно для нас обоих, потому что тогда закон такое запрещал. За это могли убить, закопать в землю, высечь, продать работорговцу и разлучить со всей твоей семьей. Но мне очень хотелось читать, и я рискнул, — произносит он и уверенно кивает. А потом берет паузу, и я уже начинаю думать, что конец истории он забыл. Но после секундного выпадения из образа и мелькнувшей улыбки, выдающей в Рэе человека, который понимает, что привлек к себе внимание аудитории, он со вздохом продолжает: — Как только черным разрешили строить собственные церкви, я стал проповедником. Я собрал немало приходских общин в нашем краю. И постоянно путешествовал, хотя это было очень опасно, потому что, хотя дни рабства миновали и патрульные больше не бродили по окрестностям, по дорогам рыскали куклуксклановцы и рыцари «Белой Камелии». У меня были славная лошадь и добрый пес, которые предупреждали меня всякий раз, когда слышали или чуяли что-нибудь подозрительное. Я всегда знал, где схорониться, знал и людей, которые могут меня спрятать, если вдруг понадобится. А потом я женился на той самой девушке, что научила меня читать. Ее звали Серафина Джексон, и она всегда страшно переживала, когда не находила меня в нашем домике посреди болотистого леса. Она часто слышала, как волки ходят вокруг дома и подкапывают стены, и, бывало, ночи напролет просиживала с огромным ружьем, которое мы нашли у каменной ограды на старом поле битвы. А иногда мимо проходили ватаги смутьянов, но ее они не трогали, да и детей моих тоже. Почему? Потому что она была дочкой банкира — именно поэтому она была свободной еще до того, как рабство отменили.
Малыш Рэй меняет позу, выпячивает грудь, надевает цилиндр и берет в руки другое надгробие. Надменно щурится и глядит на нас сверху вниз:
— А меня зовут мистер Томас Р.Джексон. Я белый и очень богатый. У меня есть свой дом в городе, и в нем трудятся семь рабов. Через много лет он сгорит, и на его месте построят методистскую церковь для темнокожих и библиотеку. А еще у меня было трое детей, рожденных от свободной черной женщины. Они тоже стали свободными, потому что статус ребенка зависит от статуса матери. Я купил для них дом, а их матери подарил швейный магазинчик, потому что закон запрещал нам жениться. Но других жен у меня не было. Наши дети уехали учиться в Оберлин. А дочь Серафина вышла за бывшего раба, которого научила читать, и так она стала женой проповедника и заботилась обо мне, когда я состарился. Она была хорошей дочерью и очень многих научила читать. Она учила до тех самых пор, пока не состарилась и не могла разглядеть букв.
Когда он заканчивает свою речь, слезы текут по моему лицу, и я ничего не могу с собой поделать. Сардж, стоящая рядом, прочищает горло. Она держит под руки Бабушку Ти и Дайси, которые настояли на том, чтобы присутствовать на репетиции. Теперь Сардж поддерживает их, чтобы они не упали.
Следующей выступает Ладжуна.
— Меня зовут Серафина, — говорит она. — Мой отец был банкиром…
Я начинаю догадываться, что она скорее всего забросила свои исследования семейных корней, чтобы сыграть роль родственницы Малыша Рэя, раз они теперь парочка и все такое.
Это мы тоже позже обсудим.
Даю ей закончить, и мы идем дальше. Некоторые из биографий куда полнее и подробнее прочих, но в каждой находится что-то особенное. Даже самые маленькие участники успевают отличиться. Тобиас, пускай и всего в нескольких предложениях, описывает историю жизни Уилли Тобиаса, который так рано погиб вместе с братом и сестрой.
К концу репетиции внутри у меня разгорается целая буря эмоций. Я стою рядом с волонтерами и просто не могу сказать ни слова. Я потрясена. Воодушевлена. Горда. Я люблю этих ребятишек куда сильнее прежнего. Они невероятные!
И они успели собрать небольшую аудиторию — на обочине выстроилось несколько машин. Обычно с этого места папаши, заядлые любители футбола, наблюдают за школьными тренировками. Некоторые из сегодняшних зрителей — это родители, приехавшие забрать своих детей домой. А вот кто остальные — не знаю. Мощные джипы и шикарные седаны — слишком уж дорогие автомобили для нашей школы, а их пассажиры стоят поодаль группками, наблюдают за нами, переговариваются, изредка кивают в нашу сторону. В их движениях ощущается смутная угроза, к тому же я, кажется, узнаю супругу мэра. Вскоре подъезжает и полицейская машина. Из нее выныривает толстобрюхий Редд Фонтэйн. Несколько человек подходят к нему и что-то говорят.
— Хм, вот незадача, — замечает Бабушка Ти. — Кажется, тут началась ВКЗ — встреча клуба зевак! И кто же это там? Вы только гляньте, мистер Фонтэйн собственной персоной! Видно, ищет кого-нибудь со сломанной фарой или просроченными документами на машину, чтобы выписать штраф? Он-то всегда не прочь сказать свое веское слово — ну еще бы, с такими-то габаритами. А больше от него толку нет.
Покрытый ржавчиной грузовичок в дальнем конце поля тут же газует и уносится прочь, пока офицер Фонтэйн до него не добрался. Кто-то из учеников удрал домой, освободив немного пространства.
— Да уж… — с отвращением протягивает одна из участниц клуба «Новый век».
Я чувствую, как меня охватывает жар, вот-вот готовый выплеснуться наружу. Злость становится все сильнее. Сегодня триумфальный вечер, и я не позволю его испортить! Со мной это не пройдет!
Я выхожу на поле и иду в сторону полицейского, но на меня тут же накидываются дети с вопросами, как все прошло, понравилось ли мне, что им теперь делать с фонариками, где раздобыть материалы для костюмов, если их пока нет… Теперь, когда репетиция прошла с таким триумфом, те, кто раньше не верил в успех, расправили плечи.
— Мы справились? — допытывается Малыш Рэй. — Будет у нас представление? А то мы с Ладжуной уже и постеры рекламные придумали! Администратор в «Хрю» пообещал, что если мы решим что-нибудь написать на флаерах, то он, когда поедет в Батон-Руж закупать все необходимое для кафе, забежит в фотоателье и распечатает для нас листовки. Цветные, всё как полагается. Мы же проведем представление, а, мисс Пух? Зря я, что ли, шмотки у дяди Хэла выпросил? Мне же так идет? — он выпускает руку Ладжуны и эффектно крутится передо мной, чтобы я могла сполна оценить его наряд.
Но улыбка на его губах гаснет, как только он понимает, что никто, кроме Ладжуны, не смеется.
— Мисс Пух, вы что, все еще злитесь на нас?
Нет, не злюсь. Я сосредоточена на машинах и зеваках. Что там, черт побери, происходит?
— Все хорошо? — спрашивает Ладжуна, снова схватив Рэя под руку. Ей очень идет это платье. Оно подчеркивает талию, а еще у него большой вырез. Пожалуй, даже слишком. И садит оно на ней очень уж хорошо. Подростковые феромоны заполняют воздух, точно дым от случайного костерка, который рискует превратиться в страшный пожар. Я-то не понаслышке знаю, какие бесчинства творятся на футбольных стадионах под трибунами, и понимаю, чем все это может закончиться.
«Не стоит сразу подозревать худшее, Бенни Сильва!»
— Да, все в полном порядке, — говорю я, хотя толпа у кромки поля намекает на обратное. — Вы огромные молодцы. Я очень вами горжусь… Большинством из вас — уж точно. А насчет остальных… Постарайтесь помочь друг другу и привести все в божеский вид, ладно?
— Ну, кто тут теперь на высоте?! — триумфально восклицает Рэй и уходит прочь в своем цилиндре. Ладжуна приподнимает подол платья и спешит следом.
Сардж, проходя мимо с коробкой фонариков и чайных свечей, наклоняется ко мне и шепчет:
— Что-то не нравится мне это, — она кивает в сторону толпы, но не успеваю я ответить, как ее внимание переключается на Ладжуну и Малыша Рэя, нырнувших было в темноту. — Да и от этого я не в восторге, — признается Сардж и, поднеся ладонь ко рту, кричит: — Ладжуна, куда это ты собралась с этим мальчишкой, а? — она бросается в погоню.
Наша публика постепенно рассеивается: родители забирают своих детей, а непрошеные зрители неспешно рассаживаются по машинам и уезжают. Редд Фонтэйн задерживается ровно настолько, чтобы успеть выписать какому-то несчастному родителю штраф. Когда я пытаюсь вмешаться, он советует мне не совать нос в чужое дело, а потом интересуется:
— А у вас вообще есть разрешение болтаться тут с детьми во внеурочное время? — он облизывает пересохший кончик фломастера и продолжает возиться со штрафом.