11–12. В прямую цитату из Евангелия – «Благословен Господь Бог Израилевъ, яко посети и сътвори избавление людемъ своимъ» (Лк. 1, 68) Остр. Ев., – Иларионом вставлены слова «Бог христианский», что соответствует раннехристианским представлениям о том, что Бог-Отец сначала указывает путь к истине Авраамову племени, а потом, явившись в виде Христа, то есть Бога-Сына, спасает всех людей, верующих в него. Эта идея развивается в след. строках.
14–15. Под идольским мраком и бесовским служением понимается язычество.
16. Глагол оправдити в этой фразе Сл. РЯ XI–XVII вв. толкует как «направить по истинному пути». Однако при этом надо учитывать, что, по Илариону, принятием Закона и обрезания лишь готовилось пришествие Христа, то есть Благодати и истины (см. 37–51). Корень прав (совр. править, управлять, правый, правда, оправдать и т. п.) чрезвычайно многозначен в древнерусском языке. Первоначальное его значение «прямой», «прямить». Здесь возможен перевод: «направил» или «наставил». О других словах с этим корнем см. ниже.
17. Скрижали – каменные плиты, находившиеся на Синайской горе, на которых были начертаны заповеди – «закон», «закон Моисея».
20. Словом послебытие переведено пакибытие, оставляемое обычно без перевода.
25. В оригинале: призря, призрел. Мотив из Ветхого Завета. В Острож. Библ.: «яко призрехъ на обидение людии моих»; в совр. переводе: «призрел на народ свой» (1 Цар. 9, 16).
26–27. Близкий текст, по мнению исследователей, содержит «Повесть временных лет»: «Ни солъ, ни вестникъ, но сам Богъ, пришедъ, спасет ны» (Памятники литературы Древней Руси: Начало русской литературы. XI – начало XII века. М., 1978. С. 114). В ветхозаветном тексте: «Ни ходатаи ни аггелъ, но сам Господь спасе я» (Ис. 63, 9).
28–31. В этих строках полемика с последователями учения Мани (III в. н. э.), которое получило широкое распространение в период раннего христианства. Это учение отвергало догмат воплощения, то есть представление о Христе-человеке, явившемся на землю во плоти, утверждало явление Христа в видении (привидением). Иларион неоднократно обращается к мотиву воплощения, в чем немецкий исследователь Л. Мюллер видел важнейший аргумент для доказательства антииудейской направленности «Слова». В стилистическом отношении «человечность» Христа придает сочинению Илариона звучание жизни, света, радости.
32. О сошествии Христа в ад говорится в апокрифах, не принятых позднее Церковью сочинениях. В новозаветном тексте: «О нем же и сущим въ темницы духомъ, сошед, проповеда» (1 Петр. 3, 19) – Острож. Библ. Апокрифы имели широкое хождение в первые века христианства на Руси.
34–35. В Евангелии иначе: «несть Богъ мьртвыихъ, нъ живыихъ» (Мк. 12, 27) – Мет. Ев.
36. Цитата из Псалтыри: «Кто Богъ велии, яко Богъ нашъ» (Пс. 76, 14). В совр. переводе: «Кто Бог так велик, как Бог наш!»
37. В этих словах обычно видят противопоставление христианского Бога божествам язычников. Чудеса, на которые способны были волхвы и чародеи, жрецы язычников, христианство объясняло действиями нечистой силы (возможными при попустительстве Бога-Творца).
37–41. Здесь и далее изложена историко-религиозная теория, согласно которой ветхозаветный период жизни человечества был лишь приготовлением к пришествию Христа. В этот период человечество должно было «обыкнуть» в единобожии. Теория Илариона вполне соответствует закономерному переходу от политеизма к монотеизму. Этот путь прошли воззрения иудеев, у которых первоначально Яхве был лишь главным богом. У «новых» народов, к которым Иларион относит славян, переход к монотеизму связан с принятием христианства.
42. В некоторых списках: «человечьство, помовено водою», 52. Термин писание (далее еще – «не к несведущим пишем») некоторым комментаторам «Слова» служит основанием для отнесения его к жанру посланий. Впервые эту точку зрения высказывал еще С. М. Соловьев. Однако совокупность стилистических особенностей произведения не позволяет сомневаться в том, что Иларион создавал именно проповедь – ораторское произведение. Обратим внимание на следующее высказывание известного исследователя «Слова» Н. Н. Розова: «Пунктуация текста “Слова о Законе и Благодати” в Синодальной рукописи отличается четкостью и последовательностью: точками, поставленными внизу, на строке, четко выделены не только отдельные периоды и предложения, но и синтагмы, обращения, восклицания, противопоставления – все то, чем так обильно и с таким мастерством оснащено это блестящее произведение ораторского искусства» (Slavia, XXXII, 1963, ses. 2, с. 149).
52–60. Для характеристики книжной культуры эпохи Ярослава Мудрого, уровня образованности книжников из окружения князя, это место – важнейшее в сочинении Илариона. Автор, как добрый христианин, демонстрирует свою скромность и почтение к тем, к кому обращено «Слово».
56. Под «иными книгами» Иларион понимает книги Ветхого Завета – в этом исследователи видят антииудейскую направленность «Слова». Л. Мюллер, сравнивая подбор цитат из Ветхого Завета у Илариона и в «Повести временных лет», считал, что в распоряжении авторов обоих сочинений был не дошедший до нас трактат Константина Философа (Кирилла), создателя славянской азбуки, против иудеев. Отрывок из него приведен в Житии Константина. Известны были на Руси в эпоху Илариона «Толковые пророчества» Упыря Лихого (1047 г.), были, возможно, и иные источники знакомства древнерусских книжников с ветхозаветными текстами.
57. Сочетание «дръзости образъ» можно перевести «воплощение дерзости». Слово образ встречается у Илариона еще раз, см. 66.
58. Обращение Илариона к образу «сладости книжной» примечательно. Во-первых, это место перекликается с текстом Жития Константина. В нем о речи первоучителя хазарский правитель сказал: «Все как подобает говорил и досыта насладил всех нас медвяной сладостью слов святых книг (Сказания о начале славянской письменности. М., 1981. 83). Преемственность славянской книжной традиции, идущей от Константина и Мефодия, очевидна. Во-вторых, образ «сладости книжной», которой «преизлиха насытились» те, к кому обращена речь Илариона, служит основной характеристикой окружения князя Ярослава – основателя школьного образования на Руси. Эпоху Ярослава, получившего прозвище «Мудрый», отличает культ Софии, мудрости, что находит выражение и в храмовом строительстве – София Киевская, Новгородская и др. Значительно позже чтение книг стало характеризоваться как «прелесть», «прельщение», «грех».
62. Название «Слово о Законе и Благодати» укоренилось в традиции. Однако оно условно. Сам Иларион обозначил жанр произведения – повесть (поведать, повествование). С этим «самоназванием» сопоставимы и «Повести временных лет» – здесь множественное число, что естественно для летописи как собрания многих повествований. Сопоставимо и определение жанра в «Слове о полку Игореве»: «Не лепо ли ны бяшет, братие, начяти старыми словесы трудныхъ повестии о плъку Игореве». В древнерусском языке слово повесть часто применялось в значении «сказание, рассказ» (см. Срезневский. Материалы…).
65. Слово стень можно переводить как сень или как тень. В традициях перевода Ветхого Завета обычно сень Всевышнего, или тень смертная. В посланиях апостола Павла Закон, завет Закона – «тень будущего» (Кол. 2, 17), «образ и тень небесного» (Евр. 8, 5), «тень будущих благ» (Евр. 10, 11). В ветхозаветных текстах: «стень грядущих» (Кол. 2, 17), «иже образомъ и стени служат небесных» (Евр. 8, 15), «сень бо имыи законъ грядущихъ благ» (Евр. 10, 1). Таким образом, в содержательном отношении стень – прообраз, отражение, «привидение» будущих благ, благодати.
Антитеза «тень» – «истина» в эллинистической литературе началась с Платона. Как распространенный стилистический прием отмечается у христианских авторов – Ефрема Сирина и др., известных в славянских переводах. У Илариона антитеза «стень» – «истина» всегда соответствует противопоставлению Закона и Благодати. В Прологе 1677 года говорится о том, как Агрип, увидев сына, воскликнул: «О, чадо мое, Василие! Се ныне тя зрю воистину, ты ли еси сынъ мои, или стень (призракъ) мне тобою кажется?» В сборнике П. Симони, среди поговорок XVII века, приведена такая: «Вор что заецъ, и стени своей боится».
66. Слово образ в древнерусском языке многозначно. Здесь значение ближе к современному «прообраз». Далее изложение разворачивается в противопоставлении символов Агари и Сарры, точно соответствующем антитезе Закона и Благодати. Имя Агарь в древнееврейском имело значение «чужеземец». В древнерусском агаряне – «мусульмане», см. Сл. РЯ XI–XVII вв. У Илариона рабыня, служанка Агарь – пребывающая под Законом. Имя Сарры – символ свободы. Подробно противопоставление раскрыто в Послании апостола Павла к галатам, Гал. 4, 22–31. Здесь Агарь соответствует «нынешнему Иерусалиму», находящемуся с детьми своими в рабстве, а Сарра символизирует свободный, «вышний Иерусалим». Название Иерусалим имеет символическое значение – «дом мира», «жилище мира» (этимологи указывают на возможность первоначального значения – «дом из камня»). Противопоставление земного Иерусалима, разрушенного римлянами (это толковалось как Божья кара за преступление иудеев), и «вышнего», то есть небесного Иерусалима (символ рая) – распространенный в христианской литературе образ. Имя Сарры символизирует также силу веры (Евр. 11, 11). Стилистически чрезвычайно интересно параллельное повествование об Агари и Сарре и их сыновьях Измаиле и Исааке, с одной стороны, и истории Христа – с другой. В тексте и в переводе этот параллелизм мы обозначили графически, выделив повествование об Агари и Сарре отступом.
69. Вряд ли и эта строка может служить аргументом в пользу отнесения «Слова» Илариона к жанру письменных посланий, так как представляет собой цитату. В Евангелии: «чты и да разумеваеть» (Мф. 24, 15) – Остр. Ев.
71–73. Парафраза новозаветного текста, «предуведена убо прежде сложениа мира, явлына же ся въ последняа лета васъ ради», в совр. переводе: «Предназначенного еще прежде создания мира, но явившегося в последние времена для нас (1 Петр 1, 20).