Свидетель Миниг Уолч, житель Сулдена, рассказал, что в течение 18 лет он регулярно проходит через земли Стилфса и заметил, сколь великий урон наносят полевые мыши, в результате чего у жителей почти не остается сена.
Никлас Стокер, житель Стилфса, поведал, что он помогал работать на тех землях и всегда замечал, что эти животные, имени которых он не знает, приносили большой ущерб; особенно осенью, при втором покосе.
Вилас фон Райнинг, проживающий по соседству со Стилфсом, но до этого в течение 10 лет бывший жителем Стилфса, заявил, что может сказать то же самое, что и Никлас Стокер, и даже больше, ибо он сам не один раз видел мышей…» (См. там же.)
Суд не заслушивал показаний заинтересованных стилфских хозяев, доказывая свою объективность тем, что привлек лишь непредвзятых и нейтральных свидетелей: двух жителей соседних сел и одного местного поденщика.
Обвинитель Миниг фон Тарч возложил всю вину за ущерб на полевых мышей и заявил, что если так и будет продолжаться и вредные животные не уберутся, то его доверители окажутся не в состоянии платить налог и вынуждены будут переселиться в другое место.
В ответ защитник Гринебнер заявил: обвинение, дескать, ему понятно, но известно, что его подзащитные приносят и определенную пользу (уничтожают личинки насекомых), поэтому он просит суд не лишить их своей милости. Если же мышей все-таки сочтут виновными, сказал адвокат, то он просит, чтобы суд в своем решении обязал заявителей выделить для его подзащитных другую территорию, где те смогут жить спокойно. Кроме того, он просил выделить для них надлежащую охрану, которая во время переселения позаботится о безопасности мышей, защищая их от врагов, прежде всего от собак и кошек. В заключение Гринебнер настаивал на следующем: если кто-либо из его подзащитных ожидает потомства, то необходимо дать им достаточно времени, чтобы они могли разрешиться от бремени и взять детенышей с собой.
Выслушав обвинение, защиту и свидетелей, суд обязал называемых полевыми мышами вредных животных в течение 14 суток покинуть пахотные земли и луга поселка Стилфс и переселиться в другое место. Их возвращение обратно в эти края суд запретил на вечные времена, так было записано в вердикте. Суд постановил: если какое-либо из животных ожидает потомства или находится в столь юном возрасте, что не в состоянии перенести переезд, они получают дополнительно еще 14 суток, в течение которых обязаны при первой возможности совершить переселение.
Бросается в глаза, что при вынесении приговора суд проявил не меньшую объективность, чем при слушании истца. Мышей, понятно, следовало осудить, тем более что их вредоносная деятельность была полностью доказана показаниями беспристрастных свидетелей. Имелись у мышей кое-какие смягчающие обстоятельства, но суд твердо отклонил просьбу адвоката о выделении новой территории для их проживания. Им было предложено покинуть эти края, дословно — «пусть убираются, куда хотят».
Убрались мыши или остались — этого историческая наука, к сожалению, не зафиксировала.
В 1522 году в епископстве Отэн, во Франции, тоже расплодились мыши, губившие поля. Испугавшись голода, жители обратились в религиозный суд с просьбой об изгнании обжор. Мышам отправили повестку. Их неявку сочли подозрительной. Но адвокат Бартоломью Шассенэ гневно заявил, что при оповещении его клиентов о явке в суд не были соблюдены все необходимые формальности: ведь многие из подзащитных находились в это время в поле. Тем самым адвокат добился повторного оповещения, которое делалось уже с амвона приходской церкви. В оправдание мышей адвокат указал на опасности, поджидавшие их на пути в суд, и в частности на злобность кошек, которые, узнав о процессе, дескать, стерегут его подзащитных.
Приговоры в то нелегкое время не отличались мягкостью и гуманностью. В ходе процессов обычно доминировал принцип «око за око, зуб за зуб». Первый записанный в скрижалях мировой цивилизации смертный приговор в отношении животных был вынесен свинье, а последний в Средние века соответствующий вердикт обрек на смерть провинившуюся кобылу в 1692 году. Со средневековых времен до нас дошло 93 полных официальных судебных документа — записи и протоколы, что отнюдь не мало, если учесть, что архивы страдали от пожаров, войн и небрежного хранения. Большинство сохранившихся документов — из Франции (педантизм французов известен), но есть подобные документальные свидетельства и из Германии, Швейцарии и Италии. По Англии имеющийся фактический материал скуден, но то, что там тоже казнили животных с криминальными наклонностями, подтверждают слова Грациано, персонажа шекспировского «Венецианского купца», с которыми тот нападает на Шейлока:
Твой гнусный дух жил в волке,
Повешенном за то, что грыз людей;
Свирепый дух, освободясь из петли,
В тебя вселился…
Во время судебной процедуры, дотошно продуманной и выверенной многовековой практикой, случалось, например, что на основании определенных процессуальных норм явно виноватую свинью, пытавшуюся отпереться с помощью хитрого вида и невнятного хрюканья, отправляли в пыточную, и тогда ее отчаянный визг заносился в протокол как признание вины.
Во время процесса обвиняемое животное коротало свои дни в заточении, в одной тюрьме с людьми, под наблюдением одного и того же надзирателя. Как явствует из сохранившихся счетов, на корм для животного надзиратель получал такую же сумму, что и на пищу людей. Трудность состояла в невозможности для свиньи или петуха расписаться в получении питания.
Кроме того, по правилам все узники должны были вноситься в поименный список, но не все животные имели клички. Долго судейские ломали головы — и наконец решили вписывать томившееся в неволе четвероногое в список под именем его хозяина: например, «свинья такого-то».
Если вина четвероногого или пернатого преступника была доказана, то выносили приговор. В 1499 году приговор объявили осужденному животному прямо в узилище — в камере предварительного заключения. Убийцу вешали под звон колоколов.
Бывали и сложные случаи: к примеру, когда животное совершило преступление при отягчающих обстоятельствах — затоптало или загрызло свою жертву. В таких случаях участь злодея была особо тяжелой. В 1463 году двух свиней закопали живьем, а в 1386 году некую хавронью провезли через весь город в деревянной клетке. Говорят, пока ее возили по городу перед казнью, злая хрюшка краснела от позора. Осужденное парнокопытное обычно волокли к эшафоту на виду у почтенных граждан. Часто осужденного перед казнью облачали в человеческую одежду.
Казнил палач, проявляя уважение даже к преступному элементу, всегда в перчатках. За казнь ему выплачивали деньги из казны. В архивах французского города Мелен хранится отчет по расходам в связи с содержанием под стражей и казнью в 1403 году свиньи, сожравшей в том же году младенца. Он выглядит так:
«Кормление свиньи в тюрьме: 6 парижских су. (Около 30 копеек. — В. К.)
На основании постановления мэра палачу, приехавшему из Парижа для приведения приговора в исполнение: 54 парижских су.
Плата за телегу, на которой свинья была доставлена к эшафоту: 6 парижских су.
Плата за веревку, на которой была повешена свинья: 2 парижских су и 8 денариев.
За перчатки: 2 парижских денария».
Имел место случай, когда свинье-преступнице отрубили нос, а на оставшийся обрубок надели человеческую маску. Иногда, как уже говорилось, на осужденное животное натягивали и человеческое платье. Как это ни странно, провинившиеся свиньи чаще других млекопитающих получали смертный приговор. (Видимо, в Средние века их родители пренебрегали воспитанием своих чад.) Реже под судом оказывались быки и лошади, еще реже мулы и ослы. В 1462 году повесили кошку, задушившую младенца.
Мелкие преступления и наказывались «по-мелкому». В 1395 году в Сардинии судили ослов, забредших на чужое поле: уже в те времена частная собственность считалась неприкосновенной. (Этот принцип пытаются сейчас реализовать в РФ, но пока тщетно.) Старались проявлять гуманность и не сечь, так сказать, головы с первого раза. По закону, ослу, впервые вторгшемуся на чужую землю, отрубали одно ухо, если же он не извлекал урока — то и второе.
В России три с половиной века назад решением суда сослали в Сибирь козла-драчуна. А в крошечном городишке Нижней Австрии собака укусила некоего советника. Ее хозяин сумел доказать личную невиновность. Тогда его пса заперли на один год и один день в тюрьму, причем не в обычную камеру, а в клетку на рыночной площади, куда сажали преступников специально, чтобы над ними издевалась толпа. Это было нечто вроде позорного столба. Говорят, пес потом стал нервным — и лаял на посторонних людей громче, чем до отсидки.
В 1314 году в поселке Мози, во Франции, вырвавшийся на волю из загона бык забодал человека. Граф Валуа тут же распорядился отдать хулигана под суд. Свидетели подтвердили, что бык виновен в убийстве. Быка судили и повесили тут же в поселке. Однако после этого местные жители сообразили, что граф не имел права распоряжаться на их территории: нельзя, дескать, создавать выгодный ему прецедент! Они опротестовали приговор в парламенте своего департамента, как в более высокой инстанции. Но парламентарии не захотели связываться из-за какого-то быка с могущественным графом — и вынесли мудрейшее решение, почти полностью удовлетворившее обе стороны: граф не имел права действовать таким образом на территории поселка, но быка, как было сказано, повесили по заслугам; так что все правильно.
В сентябре 1379 года на поле поселка Жюсси произошла трагедия: три свиньи взбесились и загрызли сына поселкового свинаря. Поднялся переполох, свиньи метались во все стороны, и помещичье свиное стадо перемешалось с поселковым. Чтобы охладить страсти, помещик второпях распорядился так: тотчас судить же оба стада, а до поры до времени запереть всех свиней в свинарники. Однако и он, и поселковый совет, поразмыслив, сообразили, что в этом случае дело добром не кончится, ибо герцог Бургундский, обладавший всей полнотой судебной власти, мог вмешаться в процесс и распорядился казнить оба стада — как сообщников. Убытки были бы громадными, поскольку мясом казненных животных не разрешалось торговать — его скармливали собакам или закапывали у основания виселицы.