Тело Берю, точнее, его верхняя часть, неподвижно покоится на переднем сиденье. Нижняя часть его туловища свисает наружу. Мой Берю, мой Берю! Видно, его прихлопнули в тот момент, когда он собирался выйти из машины. Я склоняюсь над ним и кладу ему на лоб руку. Он еще теплый. Неожиданно раздается громкое чихание, и Тучный приподнимается, опираясь на локоть.
– А, вот и ты, наконец, в Господа-бога отца и сына... – взрывается он.
– Что с тобой случилось, золотко мое?
Толстяк более не сдерживается:
– Случилось то, что, если бы мне попался этот олух, который придумал ремни безопасности, он бы их у меня съел. Знаешь, что произошло? Я приехал сюда после того, как мы с тобой разошлись. Ладно! Машинально я вытаскиваю ключ от противоугонного устройства, открываю дверцу и собираюсь выйти. Ты следишь за моей мыслью?
– Мне это делать легко, потому что, кажется, ты приклепан к сиденью, бедняга!
– Я совсем забыл про ремень. Обычно у меня резкие движения, когда я приступаю к действию. Ноги мои были уже снаружи, и я подался грудью вперед, чтобы выйти, как этот металлический ремень меня полностью блокирует. От неожиданности я роняю ключ в траву. Ладно! Я хочу снять ремень, но... из-за усилия, сделанного мной, чтобы выйти, заклинило треклятую защелку. И как я ни вертел, ни гнул, ни дергал, ни ломал ее – дудки! К тому же невозможно было достать этот б... ключ с земли. Я попытался привлечь к себе внимание, нажимая на сигнал. Однако это все равно, что мочиться в скрипку! Все, чего я добился, это посадил аккумулятор. Выбившись из сил, я в конце концов уснул.
Я хохочу, как двенадцать тысяч пятьсот девяносто сумасшедших. Тучный, пришпиленный к сиденью, словно чудовищное насекомое к подушечке, выглядит фантастически комично. Я жалею, что у меня под рукой нет кинокамеры или, на худой конец, фотоаппарата. Вот была бы потеха для полицейского ведомства!
– У тебя не больше сердечности, чем в пиковой терции! – мычит Его Величество. – Уже несколько часов я жду тебя на холоде. Если хочешь знать, я, может, схватил даже воспаление легких24. Послушай, как я кашляю! Я на пути в могилу, а ты веселишься! Что это за дурацкий край, где полицейские пользуются автомобилями с капканами! Если бы он загорелся, я в этот момент был бы уже древесным углем! Поверь мне, это кошмар в случае аварии! Чтобы извлечь отсюда человека, надо иметь полный комплект кузнечного инструмента!
Я пытаюсь раскрыть дьявольскую защелку, но у меня ничего не получается.
– Придется послать рапорт в Главное полицейское управление, Толстяк, – говорю я. – Ты прав, система безопасности оставляет желать лучшего.
Он больше не возмущается, у этого нежного херувима нервы на пределе.
– Что со мной будет, Сан-А, если тебе не удастся меня вызволить?
Я оставляю тщетные попытки починить защелку и ищу ключ в траве. Нахожу его с помощью электрического фонарика.
– Слушай, – говорю я, – веди свой «Боинг» к населенному пункту. Там мы разбудим каретного мастера и с помощью пилы по металлу освободим тебя
Так мы и сделали! Двадцать минут спустя Берю выходит из своей кареты. Он делает несколько шагов, массируя брюхо.
– Это тяжело для нервов! – уверяет он. – Я уже не говорю, что эта чертова застежка превратила мой пупок в почтовый ящик! Ах, как мне жаль косметологов, которых, как Гагарина, закрепляют наглухо в ракетах. Что касается меня, то, если я лишен свободы движений, я – конченый человек.
Он устраивает грандиозный цирк в гостинице, заставляет встать хозяина и подать ему бутылку вина, которую осушает, как победитель этапа в велогонке выпивает свою бутылку Перрье25.
Надо признать, что вечера с Толстяком проходят довольно оживленно!
Мятущийся ветер, срывающий ставни,
Словно прическу, к земле пригибает лес.
Сталкивающиеся деревья издают мощный гул,
Подобный шуму морей, перекатывающих гальку.
Эти выученные еще в начальной школе стихи неотступно толкутся в моем подсознании. Я полностью просыпаюсь. Уже светло, и над Сен-Тюрлюрю гудит сильный ветер. Я не знаю, кто посеял этот ветер, но в любом случае сеятель ветра пожнет бурю. А поскольку год удачный, он может надеяться и на ураган. Рыбачьи суда, должно быть, рыбачат у Ньюфаундленда! Так что, ребята, треска снова поднимается в цене!
Ставни гостиницы изо всей силы хлещут по щекам фасада. Обломки веток липнут к стеклам, после того как их долго носил по воздуху шквалистый ветер. Ну и лето! Вот бы подарить его моему налоговому инспектору! Бесподобное зрелище – смотреть, как носятся по ветру в такую бурю налоговые листки! Кастелянша отеля, видя, что ветер сорвал веревку, на которой сохли скатерти и салфетки, взывает о помощи. Получился отличный бумажный змей, который позабавил бы младших школьников!
Я смотрю, который час на моем личном хронометре. Ровно семь утра. Принимаю душ, бреюсь, натираюсь лосьоном, одеваюсь и направляюсь в столовую.
Бывший унтер-офицер Морбле уже давно на ногах. Его хорошо нафабренные усы блестят, как тюлений хвост. Похоже, он весел, как при эпидемии холеры.
– Уже на ногах? – спрашиваю я.
Он пожимает плечами.
– Я всегда встаю в четыре часа, – отрезает он. – Только по утрам возможна хорошая работа!
– Кроме работы ночного сторожа, – мягко возражаю я.
– Я хотел сказать: в нашей профессии, мой мальчик. У вас есть что-нибудь новое?
– Еще нет.
– Я так и думал. Вы, молодые, ведете следствие подобно тому, как дети играют в «семь ошибок» – с карандашом и бумагой
Рыжая кастелянша, которой все-таки удалось поймать летающего змея – веревку с бельем, подает нам завтрак.
– Ваш подчиненный, – обращается ко мне Морбле, – подложил мне вчера вечером хорошую свинью.
– Это я отправил Берюрье на задание, – Поясняю я.
– Мне из-за него пришлось остаться несолоно хлебавши и, как говорится, потуже затянуть пояс
– Ему тоже, – с трудом сдерживаю я смех.
Раздается приглушенный телефонный звонок
– Гляди, он еще работает?
В пижаме, разомлевший от сна, появляется великолепный и торжественный Берю.
– Приятного аппетита, господа! – бросает он.
– Привет, Рюи-Блаз, – отвечаю я.
Толстяк почесывает у себя между ног.
– На улице такой ветрище, что даже у жандарма отвалились бы рога, – заключает он
– Послушайте, – протестует Морбле, – мне не очень нравятся подобные шуточки.
– Прошу прощения, – смущенно оправдывается Толстяк. – Я сказал это без задней мысли. Без всякого намека26 на вас.
– Надеюсь, друг мой, надеюсь. Мадам Морбле всегда хранила безупречную супружескую верность.
Появляется рыжая кастелянша.
– Господин комиссар, – зовет она – Вас к телефону. Но так плохо слышно, боже мой, Так плохо слышно!
– При таком сифоне27 – объясняет Верзила, – ничего удивительного. У женщин, которые сегодня наденут пышные юбки, будет хорошая клиентура, уж поверьте! Это я вам говорю.
Я беру Трубку, которая болтается на проводе в застекленной кабине
– Алло!
Пунктуальный голос спрашивает меня, действительно ли я Сан-Антонио. В этой буре я вылавливаю лишь один слог из двух.
– Да, да, да, да! – повторяю я в надежде, что моему собеседнику удастся уловить хоть одно «да» из четырех
–...вам... на немед... я... ться!... лила вая......бе...
– Мне надо немедленно явиться и куда-то бежать?
– Нет! Новая... произошла!
Я надрываюсь.
– Новый факт? Вы говорите, что произошло новое событие?
– Да
– Но говорите же, черт возьми!
Человек говорит, но напрасно. Теперь наш разговор представляет собой какое-то пюре из гласных звуков. И я вешаю трубку
– Ну, Толстый, в путь! – роняю я. – Похоже, что-то случилось еще
– Что еще?
– Я не смог разобрать, что мне говорил звонивший Я бегу, а ты Меня догоняй на своей машине. И смотри, не забудь пристегнуть ремень безопасности. При таком ветре это надежнее!
Глава Х
В комиссариате то же столпотворение, что и позавчера. Люди толкутся у входа. При моем появлении все умолкают. Журналисты украдкой поглядывают на меня и исподтишка посмеиваются. Я прорываюсь в кабинет местного комиссара. Он даже не успел побриться и похож на заплесневелую грушу.
– Ужасно, – бормочет он, – просто ужасно!
– Что происходит, дорогой коллега?
– Независимый кандидат... Погиб этой ночью.
Я топаю ногами.
– Как? Что вы говорите? Это шутка!
– Увы... увы... увы!
– Как это произошло?
Он трясет удрученно своей бедной головой.
– Подождите! Один из инспекторов, которому было поручено его охранять, вам все расскажет
Он зовет.
– Мартине!
Мартине прилетает стрелой, словно ласточка. Но вовсе не та ласточка, которая предвещает весну, – и это написано на его искаженной физиономии.
– Итак, вы позволили обвести себя вокруг пальца? – ору я.
Он бормочет:
– То есть, господин комиссар!
– То есть что? Ну-ка, выкладывайте подробности!
– Ну так вот... После конференции господин Ляндоффе зашел пропустить стаканчик в отель «Торговли и Повышения цен» в компании со своими друзьями. Там они изрядно надрались шампанским...
– Вы находились в ресторане?
– Да, я и Мирадор. Все закончилось нормально, и Ляндоффе возвратился домой. Он сам открыл нам дверь и впустил нас в холл, где мы с Мирадором спим.
– Почему вы говорите, что он вас впустил?
– Он нам открыл дверь, а сам отправился, как обычно, ставить машину в гараж, расположенный под домом, чтобы оттуда вернуться прямо к себе в комнату через заднюю дверь.
Я подпрыгиваю.
– И вы его не сопровождали до гаража?
– Да нет же, конечно, проводили, – возмущенно отвечает Мартине. – Я сам открыл ему ворота гаража и включил свет. Потом я пошел проверить, заперта ли задняя дверь гаража. Она была заперта. Господин Ляндоффе въехал в гараж, я закрыл за ним ворота, обошел вокруг дома и вернулся в холл. Я и Мирадор проспали до утра. Нас разбудила прибежавшая прислуга, которая кричала, что господин не вернулся и что постель его осталась не разобранной. Мы обшарили весь дом и нашли господина Ляндоффе в гараже, задохнувшимся от выхлопных газов.