— Алло, Рубен! В вашей конторе еще мечут икру?
Сомнений нет: кому-то нужно срочно достать несколько баночек кавьяра.
— Валентин! Тебя случайно не задрали хищные рыси и не выцарапали глаза чернобурки? Тогда порядок…
Требуется укоротить (удлинить) дубленку, а может быть, поставить на пальто новый воротник. И Валентин способен это устроить.
Возможно, кое-кто из читателей примет Роберта Львовича за элементарного доставалу. Ошибка! Хотя доставание, проталкивание в телефонной деятельности моего знакомого и занимало солидное место, но им одним не ограничивалось. Роберт Львович по телефону советовался и, в свою очередь, давал консультации по житейским вопросам, информировал и информировался сам, улаживал возникавшие неурядицы и конфликты, а зачастую даже вел дискуссии по широкому кругу морально-этических проблем.
Как-то так случилось, что, несмотря на почти трехнедельное совместное проживание, я так и не узнал, чем занимается мой сосед по палате, где служит. Сам он мне не сказал, а спрашивать было неудобно. Впрочем, этого и не требовалось, я совершенно самостоятельно определил, что он из себя представляет. Роберт Львович, выражаясь языком аборигенов Севера, был телефонным человеком. Потому что, в отличие от всех нас, простых смертных, относящихся к телефоноговорению лишь как к удобной форме общения, телефон для него был идолом, божеством, единственным средством самовыражения и самоутверждения на нашей бренной земле. Перефразируя известное изречение, Роберт Львович мог бы сказать о себе:
— Я говорю по телефону, значит, я существую.
Поистине он олицетворял собой удивительный симбиоз человека и телефона. Казалось, что маленький трезвонящий пластмассовый ящичек — прямое продолжение организма Роберта Львовича. Случалось, что наш больничный телефон, не выдержав чудовищной нагрузки, выходил из строя, тогда резко ухудшалось состояние моего соседа. Он лежал в постели не вставая, бледный, осунувшийся, и дежурная сестра в такие дни долго хлопотала вокруг него с грелками и горчичниками. Телефон включался — и больной оживал.
— Привет, душка! Сверкают ли по-прежнему твои карие глазенки? И не унес ли тебя какой-нибудь покупатель в рулоне обоев? А?
Нужно добыть для какого-то опять же нужного человека сверхмодные и супердолговечные обои. А о глазенках сказано просто для лирики…
Рано утром Роберт Львович, еще держа под мышкой градусник, выписывал на чистый лист своей записной книжки фамилии тех, с кем намеревался сегодня разговаривать по телефону, и ставил возле каждой черточку: —. И если результат разговора был положительным, перечеркивал ее. Получался крестик, знак плюса: +. А вечером подсчитывал количество плюсов и минусов. Если плюсы преобладали, то он радовался, как прилежный ученик полученным пятеркам. Ну, а когда набиралось многовато минусов, то у него немедленно подскакивало давление.
Персонал нашего отделения привык ко всему этому. Если процедурная сестра не обнаруживала Роберта Львовича в палате, то, не задавая никаких вопросов, молча шла в телефонную будку и делала ему укол там. А лечащий врач во время обхода обычно говорила:
— Няня, сходите в будку, оторвите Роберта Львовича от телефона. Я хочу его посмотреть, измерить давление.
Так продолжалось три недели. Я выписался из больницы и оставил Роберта Львовича почти совсем выздоровевшего, веселого. Путевку в санаторий, где бомонд, интересные разговоры и встречи, он все-таки «выбил» и еще больше уверовал во всесилие маленького желтенького аппарата, стоявшего в застекленной будке рядом с нашей палатой. При расставании мы обменялись, как водится, телефонами и адресами.
Но позвонить ему я сумел только через пять-шесть месяцев. Ответила мне женщина, и по голосу я узнал супругу моего палатного соседа.
— Роберт Львович скончался, — грустно сообщила она.
Позднее я выяснил подробности. Оказалось, что Роберт Львович очень хорошо провел отпуск, был все время оживлен и очень деятелен. Но тут произошло что-то страшное: его домашний телефон о т р е з а л и. Конечно, по ошибке, спутав Роберта Львовича с каким-то злостным неплательщиком. Пока Роберт Львович бегал по разным конторам, добивался восстановления истины и справедливости, ему стало худо. Он слег и уже не смог оправиться от постигшего рокового удара судьбы. Так из-за нелепой случайности, из-за чьей-то злой небрежности оборвалась жизнь телефонного человека.
Я побывал на его могиле. Скромное надгробие хранит даты жизни. Кроме того, по желанию Роберта Львовича, высказанному перед самой смертью, на мраморной плите выбит и номер его домашнего телефона: 122-150-61.
Но теперь вряд ли кто ему позвонит…
ГОЛОВА ДРАКОНА
Мы расположились с внуком в лодке и ловили рыбу. Собственно, ловил я, а внук только помогал: сидя на веслах, он легонько подгребал, чтобы ветер не очень сильно сносил наше утлое суденышко. Я держал в руках удочку и изредка ее подергивал. Эту снасть сделал для нас Леонтий — буфетчик маленького бара, устроенного недалеко от нашего пляжа. В Одессе и Николаеве такое орудие лова называют самодуром, а внук окрестил его глупышом.
— Ну что, дед, зацепил кого-нибудь? — спрашивал внук.
Я молча выбирал снасть. Тяжелые капли падали с пустых крючков на рябую поверхность моря.
— Даже крохотуля не попалась, — со вздохом говорил я.
— Ни одного малыша для нашего глупыша, — подхватывал внук.
Он любил выражаться стихами.
Наконец что-то клюнуло. Я быстро выбрал снасть, и в лодке оказалась крохотная рыбка с большой головой и выпученными глазами. Я ощутил на себе ее злой и даже, как мне показалось, свирепый взгляд. Дракон! Леонтий предупреждал нас, что эту рыбку ни в коем случае нельзя брать руками: можно получить сильнейший ожог. Захваченной с берега палкой я убиваю ядовитую рыбешку и швыряю за борт. Тут же чайка отвечает на призыв внука делом: она подхватывает дракона, нисколько не боясь его яда.
Мы ловили часа два и поймали три ставриды и еще двух драконов. Внук запросился на берег. Мы поменялись местами: я сел на весла, а внук, устроившись на корме, стал сматывать удочку. По его виду можно было определить, что он о чем-то думает.
— Дед, — спустя некоторое время спросил он, — скажи мне, сколько у драконов голов?
— Одна, — ответил я. — Ты же сам видел.
— Видеть-то я видел, — в некоторой растерянности продолжал внук, — но почему-то все говорят, что у дракона много голов. То он восьми, то двенадцатиглавый…
— Кто тебе сказал?
— Одна тетя по телевизору. И потом, я сам в книжке читал и рисунок видел.
— Так ведь это сказка…
— Значит, неправда?
— Значит, выдумка, небылица.
Внук почему-то очень обрадовался.
— В море скачет кобылица — вот так небылица! — запел он.
Мы пристали к берегу и пошли к Леонтию отчитываться о результатах рыбалки. Я решил, что внук уже забыл наш разговор о головах дракона и небылицах, но ошибся.
В баре я взял внуку бутылочку яблочного сока, а для себя рюмку коньяку. Мы поболтали с Леонтием, и я подал ему знак насчет второй рюмки. Заметив это, внук зашептал мне на ухо, что раз бабушка, дескать, иногда разрешает тебе выпивать перед обедом одну рюмку, то от второй надо отказаться. Я, в свою очередь, тоже шепотом сказал, что очень продрог на лодке и убежден, что только вторая рюмка меня согреет.
А внук громко спросил:
— Дядя Леонтий, а вы не знаете, сколько голов бывает у дракона?
Значит, он раскусил меня и правильно расценил слова по поводу «согревания» как уловку. Я огорченно вздохнул, расплатился с Леонтием, и мы поплелись в дом отдыха — отчитываться перед бабушкой.
С тех пор это и пошло…
Утром бабушка по привычке жалуется на бессонницу, которая якобы преследовала ее всю ночь.
— Ты представляешь, — говорила она мне, — я буквально не сомкнула глаз…
А внук, кровать которого стоит рядом с бабушкиной и потому от ее безмятежного и громкого всхрапывания он просыпается за ночь несколько раз, спрашивает меня:
— Дед, скажи, пожалуйста, сколько у дракона голов?
— Одна, а если будут говорить, что больше, — это небылица!
Бабушка смущенно умолкает.
В другой раз жалуюсь я. На отсутствие аппетита. Заявляю, что даже крохотный кусочек сегодня не полезет мне в горло. Но когда за обедом я уничтожаю первое, второе и третье блюдо до последней крошки, внук спрашивает у бабушки:
— Скажи, бабушка, сколько у дракона голов?
Формула оказалась очень удобной. Когда мы говорили внуку, что сегодня не поедем в детский городок кататься на каруселях, так как все автобусы ушли в ремонт; когда мы уверяли его, что если он съест вторую порцию мороженого, то непременно заболеет, и когда, укладывая его спать в девять, говорили, что часы уже показывают десять, — тогда он не уличал нас в грубой лжи. А просто мягко спрашивал:
— Скажите мне, дед и баба, не помните ли, сколько голов у дракона?
Уверяю, такая форма оценки поступающей информации гарантирует вам полную безопасность. Вы всегда можете совершенно свободно высказать свое мнение по тому или иному поводу и в то же время не прослыть резким человеком.
Театральному рецензенту, например, не обязательно, как раньше, после премьеры в открытую писать о неудаче театра. Достаточно будет, если он где-то ловко ввернет фразу о том, что усилия режиссера и исполнителей преодолеть возникшие при постановке нового спектакля творческие трудности напомнили ему попытку отрубить голову мифическому дракону мечом, сделанным из папье-маше… Лаконичной ссылкой на упомянутую голову удобно пользоваться ревизорам и контролерам, проверяющим иные отчеты о поголовном охвате населения музыкальной пропагандой и кинофикации сельских населенных пунктов. А телевидение? Вместо того чтобы печатать пространные статьи о некоторых телевизионных спектаклях и фильмах, не проще ли сразу после их показа давать в качестве заставки рисованную рыбу с большой головой и выпученными глазами?
Стоп. Не слишком ли далеко увлекла меня фантазия? Ведь может случиться, что в числе пострадавших от остроумной выдумки моего малолетнего внука окажусь я сам. Ведь и вы, читатель, можете воспользоваться предложенным методом!