Лисица вернулась из длительной заграничной поездки.
— Ну, как там? — спросили ее лисицы-подружки.
— Восхитительно! — ответила лиса. — Я просто не ожидала увидеть так много птиц. Птичьи гнезда — на каждом шагу.
— А есть ли там кролики, зайчишки?
— Этого добра хоть отбавляй!
— И рыбкой можно полакомиться?
— Рыба любая: морская, озерная, речная…
Подружки-кумушки заахали:
— Вот это жизнь! Не то, что у нас!
Тогда одна старая, видавшая виды лиса спросила путешественницу:
— Скажи, милая, а тебе не приходилось встречать там собак?
Лиса замялась:
— Приходилось.
— Ну и как же ты в таких случаях поступала?
— Что значит — как? Убегала!
ЩУКА
Эта важная обитательница наших озер, прудов и рек имеет множество достаточно громких титулов:
страшный хищник;
акула внутренних вод;
самая прожорливая рыба.
Такие-то вот характеристики и создали щуке дурную репутацию. А между тем, благодаря своей необыкновенной хищности, она приносит большую пользу, заставляя других прочих рыб двигаться проворнее и быстрее прибавлять в весе. Об этом, в частности, говорит известная пословица: «На то и щука в море, чтобы карась не дремал».
Хотя щука глотает подряд всех рыб, лягушек, водоплавающих птиц, натура ее отнюдь не огрубела и ей совсем не чужды высокие эстетические наклонности, для нее органично чувство прекрасного. Рассказывают, что однажды щука схватила погруженную в воду голову прекрасного лебедя и ни за что не хотела ее отпускать. Другие наблюдатели отмечали, что щука испытывает нежный трепет, если видит в воде купающуюся девушку и непременно хватает ее за ручку или за изящную ножку. Оставаясь в то же время совершенно равнодушной к тому, что поблизости плещется в воде целый полк парней.
Щуку высоко ценят как объект кулинарного дела. Некоторые англичане, например, ценят мясо щуки выше, чем лососину, а ее икра на столе каспийского рыбака успешно конкурирует с зернистой осетровой икрой.
В нашей стране щука водится почти повсеместно, мы подружились с ней, а она привыкла к нам. Отличаясь исключительной остротой чувств, щука совершает иногда такие поступки и деяния, которым мы никогда не перестаем удивляться…
Щука утащила плававшего на мелководье утенка. Общественное мнение деревни было возмущено. Щуку поймали и поволокли на сельский суд. Здесь страсти разгорелись еще сильнее.
— Упрятать ее в садок на пожизненный срок! — кричали одни.
— Казнить! — требовали другие.
— Поджарить! — настаивали третьи.
Но им, охваченным агрессивно-гастрономическим пылом, резонно возражали, что теперь не времена священной инквизиции, чтобы устраивать аутодафе.
Однако, несмотря на царившие среди судей гуманные настроения, было принято решение утопить зубастую хищницу. И, как известно читателю, щуку бросили в реку.
С тех пор и повелся обычай заключать пойманного с ягненком в зубах волка в овчарню, лису-воровку завозить в лесную глухомань, чтобы она там заблудилась, а кота, сожравшего сливки, отдавать на растерзание мышам.
Жуть!
Как-то рыбы заспорили — какой орган рыбьего организма самый важный?
— Больше всего ценю жабры, — простодушно сказал линь. — Я ими дышу.
— Правильно, — согласился сазан. — Но когда за тобой охотится с удочкой каждый мальчишка, то невольно приходишь к убеждению, что самый важный орган расположен у тебя на спине. — И сазан пошевелил костяным, в виде пилки, отростком, который находился у него в начале спинного плавника. — Как только какой-нибудь рыбачок подсечет меня на крючок, так я мгновенно разворачиваюсь и плавником-пилкой, как бритвой, разрезаю леску.
Рыбы с уважением посмотрели на защитное оружие сазана и согласно пошевелили хвостовыми плавниками.
— А мне приходится ценить свои усы, — сказал сом. — Вижу я неважно, и усы помогают находить в сумраке правильную дорогу и узнавать, не подстерегает ли меня впереди какая-нибудь опасность.
— Мы же своим благополучием обязаны нашей ослепительной серебристой чешуе, — сказали верхоплавки. — Когда мы резвимся на поверхности речки под ослепительными лучами солнца, то даже самые зоркие чайки принимают нас за солнечные блики.
Наступила очередь высказаться щуке.
— А для меня самое дорогое — мои зубы, — сказала она. — В них воплощены сила, мощь и, если хотите, моя сердечность и доброта.
С этими словами щука раскрыла свою страшную пасть. Рыбы молча расплылись в разные стороны…
Рак-отшельник, наблюдая из своего надежного убежища, мог воочию убедиться в дружелюбном отношении щуки к колюшке. В то время как все другие рыбы старательно избегали щучьих троп и опасались приближаться к ней даже на десяток метров, колюшка вертелась под самым носом щуки. И та ее не трогала.
— Скажи мне, уважаемая щука, — спросил рак, — почему крохотная колюшка совсем тебя не боится? Ведь даже крупные рыбы, как только увидят тебя, так дрожат от страха…
— А у нас уже давно установились самые близкие, приятельские отношения, — отвечала щука. — Ну, а приятелям не полагается опасаться друг друга.
Щука сказала раку истинную правду. Она лишь забыла добавить, что дружба эта возникла с того момента, когда щука увидела одну свою подружку мертвой: оказалось, та схватила колюшку, и в ее нёбо вонзился спинной шип колючей рыбки, да так, что острие шипа торчало снаружи. Тогда-то щука и поняла, что с колюшкой лучше на связываться.
Повторяю, всего этого щука не рассказала. Но возможно, что рак, сидя в своем крепком панцире, позднее и сам додумался до истинной подоплеки более чем странной дружбы…
Ерема упустил в прорубь хоккейный конек и, доставая его, случайно зацепил щуку. Нежданная добыча обрадовала его, сразу вспомнились яркие образы русского фольклора, который изучал Ерема в десятом классе.
— Щука, — сказал он, — если поможешь мне достать дубленку, тогда отпущу.
— С удовольствием помогу, — ответила щука. — Только отпусти.
— А как ты сможешь помочь?
— Очень просто. Пойди завтра в магазин «Одежда», произнеси известное тебе заклинание, и дубленка твоя. Причем по твердой государственной цене.
Ерема пустил щуку в прорубь и радостный побежал домой.
— Мама, — заявил он, — готовь деньги, завтра я иду покупать дубленку.
— Где же тебе ее приготовили? — поинтересовалась мать. — На меховой фабрике или, может быть, в магазине?
— Завтра увидишь, — коротко ответил сын.
В «Одежду» Ерема успел к самому открытию, девушки-продавщицы еще не успели как следует навести на себя глянец. Приблизившись к прилавку, он тут же выпалил:
— Мне нужна дубленка!
Девушки переглянулись меж собой, и одна из них спросила:
— А вы от кого?
— Я от щуки! — выпалил Ерема.
Спрашивающая прыснула украдкой, а ее подруга сказала с укоризной:
— Ну зачем же так мельчить? Может быть, вы от самого товарища кита?
Раздался откровенный смех. Не обращая на него никакого внимания, Ерема начал твердить заклинание:
— По щучьему велению, по моему хотению…
Тут на парня посыпались обидные реплики:
— Посмотрите на него, он психованный!
— А может, со вчерашнего еще не отошел. Сразу видно — алкаш!
— Тронулся парень, тронулся!
Униженный и оскорбленный, выскочил Ерема из «Одежды» и побежал к заветной проруби. Разбил образовавшийся за ночь ледок и взмолился:
— Товарищ щука, отзовитесь! Умоляю вас!
Вскоре в глубине лунки показалась хищная щучья пасть:
— Что тебе?
— Не продают дубленку-то!
— Эх, Ерема, кто же в наше время верит сказкам?! — с сожалением промолвила щука. И, ловко развернувшись, скрылась в речной глубине.
Она не сказала, что некоторые нынешние красные девы, в особенности из торговой сети, более отзывчивы на дорогие подарки, чем на древние присказки. Но об этом Ерема мог догадаться и сам, если ему уж так хотелось заполучить дубленку.
В колхозный пруд запустили молодых карпиков в надежде получить осенью богатый урожай. Когда зарыбление водоема было закопчено, в дело вмешалась ревкомиссия.
— Что же это получается? — сетовали на правлении члены ревкомиссии. — Таких малюток, таких несмышленышей оставили без присмотра, без опеки. А вдруг птицы налетят, выдры повадятся, что тогда?
И решило правление пустить в пруд щуку. Уж она-то, зубастая, не даст спуску обидчикам. Так и сделали.
Незаметно пролетели теплые летние деньки, наступила осень. В предвкушении жирных пирогов начали колхозники облов пруда. Но в их бредень попались лишь два-три тщедушных карпа.
— А где же остальные? — спросили необыкновенно располневшую за лето щуку.
— Сама не знаю, — лениво ответила наставница. — Я давно стала замечать: что ни день, то два-три карпа куда-то исчезают. Что ни день, то на две-три рыбины становится меньше. Решила я тогда сигнализировать правлению. Но разве до него докричишься?!
— Что ты вертишься, как будто тебя ершиными иголками колют, — ворчала щука на юного отпрыска. — Будь спокойней, держись посолиднее, ты не какая-нибудь верхоплавка, а щука.
— Щуренок, пока только щуренок, — внес поправку юнец.
— А ты и не заметишь, как станешь взрослым. Учиться надо смолоду, — наставительно сказала щука-мать. — Скажи мне, можешь ты стать совершенно неподвижным? Смотри, вот так, как я.
И щука замерла, ни один плавничок у нее не шелохнулся.
— Мама, а зачем ты так? — спросил щуренок.
— Чтобы глупую плотвицу обмануть. Проплывает она мимо безо всякой опаски, приняв меня за затонувшее бревно, а я ее — цап!
— Здорово! — восхитился щуренок. — Но ведь я-то, мама, совсем не похож на бревно.