— Слушаюсь, — повиновалась Лизавета.
И вскоре с ее помощью я заполучил в руки дело, потребовавшее немедленного выезда в город Кременчуг на Днепре. Обидели рыболова-любителя, грубо попрали его благородную тягу к природе, лишили человека возможности созерцать широкие плесы, любоваться всплесками жирующих щук и шересперов.
В мою задачу входило найти обидчика и достойно покарать. После долгого расследования я настиг его в одном из узких днепровских притоков. Это был рыбинспектор Холод Б. И.
— Стой, ни с места! — скомандовал я.
Инспектор повиновался. А потом спросил, в чем дело.
— Вы задерживали на рыбалке спиннингиста Черноуса Г. З.?
— Задерживал.
— Отбирали у него орудия лова?
— Отбирал.
— Ну, тогда приготовьтесь к справедливому возмездию! — воскликнул я и натянул тетиву лука…
— Остановитесь! — вскричал инспектор. — Не совершайте непоправимой ошибки! Лучше выслушайте, как было дело.
Я выслушал, опустил лук и вложил смертоносную стрелу обратно в колчан.
«Хорошо, — решил я тогда, — пусть Холод Б. И. продолжает носиться на рыбнадзоровском «Вихре», но следующий обидчик от меня так легко не уйдет».
Следующим оказался начальник районного агентства «Союзпечать» из Сумской области. Этого не пришлось и выслеживать — он сидел в своем кабинете и подсчитывал, насколько уменьшилось в районе количество подписчиков журнала «Огонек».
— Отвечайте, объявляли ли вы взыскание вашему работнику Игорю С.? — грозно спросил я.
— Объявлял, и не раз.
— Он на самом деле лишен звания ударника коммунистического труда?
— Да, лишен.
— Тогда приготовьтесь к искуплению вины, — сказал я, поднимая лук и прицеливаясь.
— Не делайте этого! Сначала выслушайте, а потом уж принимайте решение.
Я выслушал и убрал оружие мщения.
Теперь мне не оставалось ничего другого, как, стиснув зубы, поджидать очередного злодея. Я дал себе мысленную клятву: уж с этим, третьим обидчиком расправиться по-робингудовски. Ждать пришлось недолго. Мне сообщили, что в поселке Стеклянная Радица, Брянской области, разгильдяй-водитель Большов В. И. наехал на человека.
Немедленно я помчался на место происшествия. Выслушав пострадавшего Меньшова Б. К., я разыскал В. И. Большова и излил на него весь накопившийся во мне гнев.
— Как, вы еще разгуливаете на свободе?! — вскричал я.
— Разгуливаю, — коротко согласился злодей.
— Но ведь вы же наехали на человека?
— Наехал.
— И причинили ему увечья?
— Причинил. К сожалению, — со вздохом добавил обидчик.
— Так вас же надо было судить!
— Но прокурор не нашел в моих действиях состава преступления…
— Зато я нахожу! — И с этими словами я натянул тетиву до предела.
Тут кто-то подтолкнул меня под руку, и стрела, никого не задев, пролетела мимо.
Я оглянулся. Рядом стоял человек в форменной одежде, судя по всему — работник юстиции, может быть прокурор.
— Уважаемый Робин Гуд, — вежливо сказал он, — так у вас ничего не получится. Вы либо плохо знаете наши, советские законы, либо не учитываете своеобразного подхода к ним некоторых граждан.
Пришлось призадуматься. В самом деле: почему меня все время преследуют неудачи? Попробуем спокойненько разобрать все три случая по порядку.
Первый. Действительно, Черноус Г. З. любит природу и при приближении рыбинспектора для виду забрасывал спиннинг. Но в его сумке оказалась запрещенная крючковая снасть и одиннадцать «драчей», назначение которых не столько ловить рыбу, сколько калечить ее. За нарушение правил рыболовства инспектор оштрафовал Черноуса Г. З., и ему следовало бы не жаловаться на него, а благодарить за науку.
Второй. Организатор подписки на газеты и журналы в районе, Игорь С. на самом деле не раз получал административные взыскания и решением местного комитета профсоюза лишен звания ударника коммунистического труда. Тут жалобщик не погрешил против истины. Но он забыл указать, что является нарушителем трудовой дисциплины, попадал в вытрезвитель, что как-то не вяжется с высоким званием ударника, которое он носил и которого теперь по справедливости лишен.
И наконец, третий случай. Да, Большов В. И., управляя лошадью, запряженной в телегу, наехал на Меньшова Б. К. и повредил ему ногу. Но, описав этот почти трагический случай, потерпевший почему-то опустил некоторые подробности: он сам был мертвецки пьян, лежал на проезжей части дороги, и в темноте возница его попросту не заметил. Иными словами, пострадавший грубо нарушил правила уличного движения.
Что же получается? А то, что иные граждане толкуют законность весьма своеобразно. Они ищут у закона защиты после того, как сами нарушили его. Причины понятны.
Наивно полагать, что нарушитель, особенно злостный, даже попавшись с поличным, немедленно поднимает руки вверх и покорно скажет:
— Сдаюсь.
Таких не бывает. Он, может быть, и поднимет руки, но только затем, чтобы, приняв смиренную позу, спокойно обдумать, какой ему следует предпринять контрманевр.
И, апеллируя к закону, он совсем не надеется повернуть его, как дышло, в нужную сторону. Время, когда совершались такие повороты-развороты, давным-давно прошло. Наш герой рассчитывает на другое. В своих ходатайствах, жалобах он стремится предстать в виде жертвы, невинно пострадавшего и тем самым склонить закон в свою пользу, прибегая при этом к замалчиванию говорящих не в его пользу фактов, к затуманиванию истины, мелким передержкам, искажениям. Авось не заметят всего этого и его как будто совсем безнадежное дело выгорит!
Да, среди лжеобиженных и псевдопострадавших трудно разглядеть тех, кто на самом деле пал жертвой несправедливости. Нелегко быть в наши дни Робин Гудом!
Лизавете ничего этого я, конечно, объяснять не стал. А просто попросил передавать мне по-прежнему привычные дела о казнокрадах, очковтирателях и волокитчиках…
— Значит, вы у нас больше не Робин Гуд? — с сожалением спросила она.
Я ничего ей не сказал, а в душе все-таки дал клятву: найти, настичь истинного обидчика и нанести ему неотразимый удар. И теперь ношу с собой не только авторучку, записную книжку, но и колчан со стрелами…
ИНДЮШИНЫЙ БУМ
Егор Кузьмич известен в широких кругах своеобразной отзывчивостью и чуткостью. Эти прекрасные качества характера с детства воспитывал в нем родитель — Кузьма Пресветов, известный в городе парикмахер.
— Ты, Егорка, не расти абы как, — поучал любимого отпрыска отец. — Так только трава растет, поскольку много ее. А ты у меня один. Приглядывайся к жизни, думай.
Егор думал, приглядывался. И рано стал замечать, что ершистых, тех, кто становится поперек, не любят. Что плыть по течению легче, чем против. Он понял также: если заранее угадать, чего хочет учитель, пионервожатый, и выполнять это желание, то всегда польза будет.
За то, что Егорка всегда смотрел старшим в рот, чутко угадывая их желания, как это делает умная собачка, ребята не любили его. Называли соглашателем, угодником, КВД — куда ветер дует. Но со смышленого подростка, уже распознавшего сладкий вкус угодничества и неудержимого старания, все скатывалось, как с жирного гуся вода. Он, как говорят про таежников и почтовых голубей, уже сориентировался.
Ранней весной Егорка не раз наблюдал, как вздувается и бурлит Песий ручей, протекавший близ отцовской парикмахерской. Словно зачарованный смотрел Егор на быстрину, где, обгоняя друг друга, неслись стронутые со своих мест вешними водами доски, сухие ветки, щепа. А у осклизлых берегов бестолково мотался туда-сюда мелкий мусор, то устремляясь вперед, то возвращаясь вспять.
Иногда дверь парикмахерской открывалась, и из нее выбегал отец с белой простыней в руках. Он выбивал из нее волосяную крошку и весело спрашивал сына:
— Смотришь? Ну смотри-смотри!
Потом, свернув простынку в толстый жгут, подходил к берегу и, указывая на середину ручья, говорил Егорке:
— Вишь, как крупняку подфартило. Катит во всю мочь. А почему?
— Быстряк там, — отвечал сын.
— Во-во! Стремнина, магистральное течение. Так и ты, если желаешь далеко доплыть, в струю всегда старайся попадать. А то, как тот мусор, всю жизнь на мелководье болтаться будешь.
Нет, болтаться в мутных заводях он не хотел. И потому на всех крутых жизненных поворотах искал струю, чтобы угодить в самую ее сердцевину.
Вот и сейчас, сидя за столом в своем просторном кабинете, Егор Кузьмич сосредоточенно вспоминал недавнее собрание областного актива. Оно, как говорилось в повестке дня, было посвящено проблемам специализации и концентрации производства.
Проблемы, проблемы… Егор Кузьмич в своей долгой руководящей жизни не помнит ни одного дня без какой-нибудь скороспелой проблемы. Случалось, что она, распустившись пышным цветом, вдруг тускнела, увядала и сама собой отмирала, но на ее месте возникала другая — новая, молодая и еще более горластая. И так — из месяца в месяц, из года в год.
Бывало, что Егор Кузьмич тайком озорно думал: «А может ли наступить момент, когда областной руководитель выйдет на трибуну и скажет: «Дорогие друзья! Все проблемы, возникшие в нашей области, успешно решены. Все, до одной. Так давайте сегодня просто посидим рядком и потолкуем ладком…» Утопия! Никогда такого не будет».
И Егор Кузьмич отбрасывал от себя тайную мысль как крамольную.
Теперь возникла специализация и концентрация. Ежели крепко оседлать эту проблему… Правда, тогда, на собрании актива, Егор Кузьмич от высказывания воздержался — имел он похвальную привычку: пока не сложится в голове окончательное решение, на трибуну не лезть. Но заминка не осталась незамеченной. В кулуарах областной руководитель спросил:
— Ты что же, Пресветов, отмолчаться, уклониться решил? Не выйдет! Проблема острая, жгучая — от нее не схоронишься.
А Егор Кузьмич и не думал уклоняться. Просто он пока обмозговывал, прикидывал, прицеливался. После собрания побывал у сведущих людей, потолковал, кое-какие просьбишки высказал. Теперь же, довольный результатами предварительной разведки, он созвал исполком. Когда все собрались, он раздал членам исполкома картонные папочки с тонкими листками кальки. Изображенные на них ажурные, под стеклом постройки заинтересовали всех. Послышались восклицания: