В салон входили обер-адмирал фон Фишер, грубый и неотесанный с головы до начищенных сапог, под руку с седенькой женой; рядом с ним фон Гекерот, генерал-майор и председатель пангерманского союза, за ними двое штатских, один бритый, другой — с окладистой бородой.
Ланна встал; он встретил шествие, стоя посреди комнаты. Подняв голову со сверкающим пробором, он, как лицо высокопоставленное, не сделал ни шагу дальше середины, но все же заискивающе протянул руку навстречу этим представителям другой породы, которые не ответили на его улыбку. Они как будто бы вторглись сюда, чтобы очистить местность от неприятеля. Только седенькая обер-адмиральша несколько разряжала атмосферу, сопутствуя мужу как эмблема уюта и семейственности. Зато поведение четверых мужчин с первой же минуты не оставляло места никаким сомнениям. Им к тому же предшествовал не вполне определившийся, но угрожающий запах.
Обер-адмирал, должно быть, понял, что вторжение было слишком решительным.
— Сегодня я не мог устоять, чтобы не поглядеть на него, — сказал он, склоняясь перед Альтгот, как прирученный медведь, и простодушно сгреб в свою лапу руку рейхсканцлера.
— Ну-с, милый друг, что вы скажете! — воскликнул Ланна, весь изнутри пронизанный солнцем; таким Терра уже видел его сегодня.
Генерал фон Гекерот заскрежетал, прежде чем разжать челюсти:
— Поздравляю, ваше сиятельство, вы нас опередили. — Прилив крови к лицу и снова скрежет.
— Что было бы с нами, — зарычал Фишер, призывая дам в свидетели, — если бы в силки Англии попался он, а не Франция?
Предположение Терра подтверждалось. А Гекерот тем временем скрежетал:
— Наше предостережение не было напрасным. Сами видите.
Тогда Ланна перешел на деловой тон.
— Англия постаралась сблизиться с Францией, отсюда явствует, сколь искренно было ее дружелюбие к нам. Но, господа, разве вы не знаете, чего нам стоило вывести на чистую воду этих голубчиков! — заключил он необычно для него грубо, почти вульгарно.
Терра оцепенел. Так вот тот успех, по поводу которого Ланна принимал поздравления! Правда, Терра взяли уже сомнения насчет внутреннего сияния; глаза рейхсканцлера не глядели прямо, а вульгарный тон был рассчитан на слушателей. Но и тут он не достиг полного успеха: оба штатских не принимали участия в общем хоре восхищения. От рейхсканцлера это не укрылось; он вывел обросший бородой экземпляр на середину комнаты, чтобы тот показал себя.
— Многоуважаемый профессор Тассе, — обратился он к экземпляру, — вы как заместитель председателя пангерманского союза, конечно, вполне солидарны с вашим генералом?
— Я ни с кем не бываю солидарен, — ответил Тассе и неожиданно стал поводить своим большим рыхлым животом, так что рейхсканцлеру пришлось отстраниться. — А действуем мы всегда заодно, — закончил Тассе со злобной усмешкой в своих густых зарослях.
— Господин генерал, ваш коллега настоящий диалектик, — сказал Ланна, но тотчас же понял, что его двусмысленная шутка не достигла цели. Фон Гекерот совсем недвусмысленно сдвинул перед Тассе каблуки и ждал, что тот еще изречет. И тот без церемоний изрек:
— Весь наш союз во главе с господином генералом уже, как вам известно, высказал свои высокие убеждения. А как мы будем действовать, это мы знаем про себя. — То же непредвиденное раскачивание живота; на сей раз пострадал Толлебен, случайно приблизившийся к странному феномену.
— Ну, разумеется, — сказал второй штатский, в то время как Гекерот стоял навытяжку. Обер-адмирал позволил себе оговорку.
— Мой флотский союз тоже должен быть принят в расчет, — сказал он простодушно.
— Это опять-таки мы, — коротко пояснил Тассе.
Теперь он один занимал центр салона. Мужчины дружно отодвинулись к стенам. Только полукруг дам в сиреневом, бледно-зеленом, желтом и белом тонах мерцал вокруг Тассе и его помятого фрака. От него исходил запах йодоформа, теперь это всем стало ясно.
— Итак, чего же вы хотите, господин профессор? — спросил Ланна, стоя на почтительном расстоянии.
— Чтобы нас не смели дурачить! — заявил Тассе.
— Жиды! — выкрикнул второй штатский. — Англия ожидовела, Франция тоже ожидовела. Потому они и объединились против нас.
— Коллега Пильниц тоже не дурак, — снисходительно заметил Тассе.
— Наш известный ориенталист, — пояснил предупредительно Ланна.
На лице гладко выбритого немедленно отразилась его знаменитость. Тассе напрягал свой сдавленный голос, чтобы пресечь отклонение от темы.
— Англия подлая стерва! — воскликнул он. — Она думает: мне бы только снять пенки, и примазывается к Франции, которая киснет на суше и совсем сдает на море. С ней ужиться куда легче, чем с растущей во все стороны Германией. — Тассе наставительно поднял палец. — Но о чем забывает коварный Альбион[29]? О том, что мы еще существуем.
— Что существует наш Тассе! — пылко выкрикнул Пильниц, а Фишер и Гекерот одобрительно закивали.
— Когда нам удастся, наконец, свести кровавые счеты с нашим исконным врагом, — поучал Тассе, — мы заодно прикончим и Англию. Тогда уж у нее не будет никаких уверток, пожалуйте к ответу. Только нечего нас дурачить! Флот у нас должен быть! — Припав на одну ногу, Тассе красовался во всем своем величии и сверкал очками.
— Хейль! — выкрикнул Пильниц.
— Правильно, правильно! — подхватили Гекерот и Фишер.
Наступила тишина. Лорнеты дам устремились на Тассе. Тассе, нимало не смущаясь, засунул в вырез жилета вылезшую во время представления сорочку и облюбовал себе удобное место в соседней комнате, — очевидно, он сказал свое последнее слово.
Его коллеги последовали за ним, спустя некоторое время к ним присоединился и Мангольф. Толлебен был явно растерян.
— Поухаживайте за новой великой державой! — посоветовала ему Алиса Ланна, и он отошел. Рейхсканцлер нерешительно поднялся.
— Ваше сиятельство, — заметил Терра, — вам так или иначе придется считаться с этим явлением.
— Рано или поздно придется, — согласился Ланна, но поспешил сразу же направиться туда.
Оставшиеся в одиночестве дамы теснее сдвинули стулья.
— Милая госпожа Фишер, наконец-то, — сказала Альтгот, обращаясь к жене обер-адмирала, — я давно уже стремлюсь поговорить с вами. Что вы, с присущей вам трезвой объективностью, скажете по поводу короля, который с Клемансо у Ритца…
— Милая графиня, — приветливо, но строго перебила ее седенькая женщина, — послушайте лучше, что я вам скажу: нынче на рынке торговка запросила за пару голубей…
Альтгот осеклась и от смущения засмеялась.
Потом поняла: это был урок — и собралась восстать. Но она увидела неподалеку Ланна, который смиренно сносил поучения Тассе. И тоже решила смириться.
Беллона Кнак-Мангольф предоставила дамам беседовать по выбору — о домашнем хозяйстве или о политике. Сама же с виду равнодушно следила за маневрами своей приятельницы Алисы Ланна и Терра. Алиса встала, Терра встретился с ней. Они не сели, они бродили. Расстояние между обеими группами — дам и мужчин — позволяло им на ходу обмениваться признаниями, никто ничего толком не слышал; лишь когда они проходили мимо, долетало какое-нибудь отдельное слово. Беллона не доверяла им, хотя выражение лица у них было вполне корректное.
— Вы довольны? Вы меня отхлестали, — сказал Терра. «Отхлестали», — услышала Беллона, и ее фантазия заработала за их спиной. — Умоляю вас, не делайте ничего непоправимого! Я уже не говорю о том, что вы очертя голову бросаетесь навстречу собственному несчастью. Заклинаю вас всеми силами, уцелевшими у меня от вашей неумолимой мстительности, — спасите мою неудавшуюся жизнь, которая рушится подо мной. Не отворачивайте от меня ваше прелестное ушко, я еще никому не грозил самоубийством.
— Сегодня вы весьма галантны. Поэтому я вас прощаю, хотя все то, что вы мне сказали, совершенно непозволительно.
Теперь они проходили мимо группы мужчин. Толлебен в упор смотрел им навстречу, стремясь помериться взглядом с Терра. Однако это ему не удалось, как не удалось и встретить взгляд молодой графини. Те двое обособленно и неприступно шли своим путем. Раздраженный и обескураженный, Толлебен прислушался к тому, что говорил его шеф.
Ланна, получивший, наконец, возможность вставить слово, рассказывал анекдот об Эдуарде Седьмом. В заключение он сообщил, что английский король оказывает ему честь своей исключительной ненавистью. Рейхсканцлер особенно подчеркнул это; взгляд у него был патетический, как в рейхстаге, когда он от постамента к постаменту обращался к Англии. Правда, дочь ему не удалось обмануть.
— Папа хочет пленить пангерманских мещан, — отметила она. — Вот видите, — а я, по-вашему, не должна позаботиться о своем будущем? У меня нет ни малейшего желания спуститься ниже. Вы знаете это.
Теперь они попали опять в поле зрения дам. Белла Кнак-Мангольф поспешно отвела взгляд; придворные дамы Иерихов и Бейтин даже не потрудились последовать ее примеру. Они обменивались многозначительными улыбками и закатывали глаза: «Здесь дело нечисто. Алиса Ланна обманывает бедного Толлебена еще до свадьбы. А отец словно ослеп».
— Господи боже мой! — воскликнула возмущенная Иерихов.
— Quel спектакль![30] — вторила ей старуха Бейтин.
Терра сделал вид, словно услышал невинную шутку.
— То, что происходило между нами, графиня, было непозволительно с самого первого дня. Теперь я раскаиваюсь единственно в том, что у меня в свое время не хватило трезвого эгоизма и я не скомпрометировал вас бесповоротно. Тогда вопрос о том, спуститься ли ниже, или подняться выше, не причинял бы в данную минуту никаких страданий ни вам, ни мне. Двоюродный брат Толлебена был бы тогда совершенно напрасно личным адъютантом у его величества.
«Скомпрометировал вас», — услышала Беллона и так взволновалась, что ей с трудом удалось сохранить обычную манерную позу.
— Да, надо сознаться, я никогда не думала, что в день помолвки мне придется выслушивать подобные речи, — заметила Алиса, повернув назад в сторону мужчин.