— Что ты делаешь? — шепнул ей Франциск, трепеща под ледяным взором Екатерины.
— Разве ты не прикажешь караулу стать под ружье и не пошлешь капитана гвардейцев за арестованными?
— Мне не остается ничего иного! — запинаясь, произнес король, посматривая на мать, как бы в надежде, что она уступит.
Екатерина дрожала от гнева, но вместе с тем чувствовала, что потеряет последнее влияние, если Франциск прибегнет к силе. Все до сих пор боялись ее, так как было известно, что король пока не осмеливается оказывать ей серьезное сопротивление.
— Я вижу, — воскликнула Екатерина, кидая на Марию Стюарт уничтожающий взор, — что с моей стороны будет лучше уступить. Я делаю это, не желая подавать двору повод злорадствовать при виде распрей в королевской семье. Я согласна скорее допустить, чтобы меня тиранили, чем дать пищу насмешкам над матерью короля. Я отпущу на свободу заключенных, но с этого часа буду считать порванными узы родства и велю моим слугам избавить меня от королевских почестей, которые оказывают мне только для смеху!
— Матушка! — воскликнул Франциск, бледнея, но Мария Стюарт не дала ему снова испортить все неуместным малодушием.
— Она не сделает этого — шепнула она, — будь стойким, Франциск! Взгляни только на ее злобные глаза — она и не думает подчиняться. Вспомни Амбуаз!
— Ты права, — вполголоса пробормотал он, не осмеливаясь однако поднять взор. — Мушкетерам пришлось охранять меня от друзей моей матери. Матушка, — продолжал он вслух, — лишь благодаря сыновней почтительности, я забывал до сих пор свой долг…
Екатерина расслышала слова, сказанные им вполголоса, и убедилась в том, что Гиз проболтался. Что бушевало в этот час в ее груди! И за то принуждение, которое ей понадобилось совершить над собой, чтобы покориться чужой воле, Марии Стюарт предстояло заплатить кровавыми слезами, а Гизу — собственной жизнью.
— Я облегчу вам, ваше величество, исполнение вашего долга и оставлю вас вполне влиянию двуличной жены! — промолвила она и покинула комнату.
В передних залах она встретила англичан, нетерпеливо ожидавших исхода аудиенции, а также только что вошедшего герцога Гиза.
— А, герцог Гиз! — воскликнула она. — Я рада, что вы еще вовремя предупредили меня, чтобы я пощадила пажа, потому что этим я спасу жизнь Бурбонов!
— Ваше величество, — произнес уличенный в предательстве Гиз, — ведь мы здесь не одни…
Я вижу, — улыбаясь, перебила его королева, — но, может быть, мне как раз нужны свидетели. Ваша честь порукой мне в том, что Бурбоны будут спасены, когда я освобожу тех, чью жизнь вы обещали мне в награду на перемирие. Проводите меня, ваша светлость, вы должны быть свидетелем того, как я держу свое слово!
— Ваше величество, вы жестоки, — прошептал герцог.
— Клянусь своей честью…
— Шш, герцог! — снова прервала его королева, на этот раз понизив голос. — Екатерина Медичи не позволит шутить с собой. Я хочу иметь преданных друзей или явных врагов. Сейчас вам представится случай снова принять чью-нибудь сторону — стать за меня или против меня, но клянусь Пресвятой Девой — обдумайте предварительно свои действия!… А то вы рискуете своей головой.
Екатерина произнесла эти слова шепотом, но с таким угрожающим и победоносным видом, что Гиз, не имевший понятия о том, что произошло сию минуту в королевском кабинете, был уверен, что она нашла средство ниспровергнуть его.
— Ваше величество, — поспешно произнес он, — я остаюсь верен своим обещаниям. Бурбоны свободны!
— Тогда пойдемте! — воскликнула Екатерина с торжествующим видом. — Пусть за нами следуют те господа, которые добились, чтобы я освободила моих заключенных. Я хочу передать их этим людям из рук в руки.
Гиз подал англичанам знак следовать за ним.
— И что же они показали? — спросил он потихоньку.
— Что герцог Гиз — их соучастник в интригах против двора. Мой духовник засвидетельствовал эти показания. Итак, вы видите, что англичанам не мешало бы покинуть Францию. Ведь их обвинение падает на нас обоих.
— Ваше величество! Вторая степень пытки, пожалуй, избавила бы меня от обвинения…
— Вы — друг или враг? — тихо спросила она.
Во всяком случае покорный слуга вашего величества!
Достигнув своих покоев, Екатерина приказала доставить герцогиню Сент-Анжели и Филли из их заточения, чтобы передать англичанам.
Невероятный ужас охватил Брая, Сэррея и Дэдлея, когда жертвы королевы были принесены в длинных корзинах.
— Я избавлю их от наказания, — заявила Екатерина, — и передаю этих виновных на ваше попечение, милорды. Климат Англии будет им полезнее парижского. — И повернулась к англичанам спиной.
Ее мстительность была удовлетворена.
Цветущая женщина, упоительное очарование которой заставляло Дэдлея некогда трепетать от наслаждения, превратилась в обтянутый кожей скелет, в изможденное тело, навсегда разрушенное пыткой. А Филли? Вальтер вскрикнул от горя и ярости, когда увидал это жалкое существо: изо рта девушки, несмотря на перевязку лилась кровь. Филли вырвали язык, чтобы обезопаситься от ее показаний.
Герцог Гиз покинул поспешно комнату. На смену ему явился капитан телохранителей и передал британцам приказ покинута Лувр с корзинами, которые носильщики снова подняли с полу.
— Het, — возразил Вальтер, выхватив меч, — мы уедем не раньше того, как король увидит это поношение и отомстит за нас.
— Берегите свою голову! — шепнул ему капитан. — Герцог Гиз приказал в случае надобности удалить вас силой. Вложите в ножны свой меч. Или вы хотите доставить Екатерине удовольствие увидеть и вас на пытке?
— Хорошо! — сказал Вальтер. — Я не стану угрожать, я буду просить. Ведите меня к королю. Я готов поплатиться жизнью за правосудие!
— Молчите!… Неужели король потребует к суду родную мать? Самое лучшее для вас — бегство. Предоставьте Небу отмщение, а сами позаботьтесь о несчастных, которым придется еще хуже, если вас арестуют.
Лицо Вальтера побелело как мел.
— Вы судите верно. Когда Филли умрет или выздоровеет, я вернусь сюда. — Потрясенные Сэррей и Дэдлей согласились с ним.
На следующий день по всему Парижу распространилось тревожное известие, что король опасно заболел. Сэррею вручили письмо Марии Стюарт.
«Бегите, — писала она, — я не могу защитить вас. Много слез пролито мной, но самыми горькими были те, которыми я оплакиваю ваше несчастье. Бегите, потому что этого хочет Гиз! Я не могу отомстить за вас: мой дорогой супруг болен, и я трепещу за каждого, кого люблю, с той поры, как узнала, что люди, верные и преданные мне, навлекают этим на себя несчастья. Да сопутствует вам Господь, и если моя молитва дойдет до Неба, то — верьте — я готова на всякое искупление, лишь бы утешить вас этой ценой. Покиньте Францию, милорды! Рука Екатерины хватает далеко…»
При больном Франциске не было никого, кроме плачущей жены. Екатерина уже совещалась с Гизом насчет регентства. Врачи объявили, что король безнадежен, так как по необъяснимой причине у него в ухе образовался нарыв. При умирающем короле не было никого из близких, кроме Марии. Ее слезы орошали его бледное, страдальческое лицо. Вдруг она громко вскрикнула и упала без чувств. Франциск отошел в вечность.
«Король умер!» — послышался троекратный возглас с балкона Луврского дворца, после чего раздался ликующий крик: «Да здравствует король!»
Герольд возвестил собравшейся несметной толпе народа о смерти Франциска II и восшествии на престол Карла IX под регентством Екатерины.
У трупа стояла на коленях Мария Стюарт и молилась в безграничной скорби. Она целовала бледные, холодные губы мертвого супруга и гладила его волосы.
— Ты был так добр, — вздыхала она, — а никто не горюет по тебе, кроме твоей жены. Ты умер, и с тобой будет погребена вся моя радость. Прощай Франциск, прощай!
— Прощай! — прошептал вместе с ней жалобный голос.
Мария подняла глаза и увидела бледное лицо Кастеляра.
Он также плакал и молился о Франциске. Может быть, он просил у него прощенья за свою греховную ревность.
На погребении короля Мария Стюарт появилась в белом платье и венке из белых роз. Именно в таком одеянии увидел ее впервые Франциск в Сен-Жермене.
Краткое лето ее жизни быстро отцвело; радостная улыбка детской веселости должна была навсегда сойти с ее лица.
Глава двадцать перваяПРОЩАНЬЕ
Протестантство быстро распространилось в Шотландии при регентстве графа Аррана. Георг Вишарт и Нокс были фанатичными проповедниками нового учения и успели приобрести значительное число последователей, когда граф Арран начал искать примирения с католической церковью и предоставил кардиналу Битону полную свободу преследовать еретиков. Вишарта пытались убить из-за угла, после чего протестантские священники стали появляться на улице не иначе, как под охраной вооруженных людей. Тем не менее графу Патнику и Босвелю удалось напасть на Вишарта и выдать его кардиналу Битону. Кардинал немедленно распорядился сжечь живым своего врага. В отместку за то шестнадцать решительных протестантов напали на Битона, умертвили его и повесили на зубце его замка.
С этого началась в Шотландии кровопролитная борьба между враждебными вероисповеданиями, и Мария Лотарингская воспользовалась протестантской партией, чтобы лишить власти графа Аррана. Она освободила Нокса, который долгие годы томился в цепях на галерах, и этот смелый, необыкновенный человек готовился со священным рвением сделаться духовным устроителем и нравственным властелином Шотландии.
Лорд Джэмс Стюарт, побочный брат королевы, граф Эджиль, лорд Эрскин и другие представители знатнейших родов примкнули к реформатству. Десять дней проповедовал Нокс в Эдинбурге (причем никто не осмеливался оспаривать его тезисы), народ разгонял религиозные процессии, сбросил статую святого Эгидия, покровителя города, в море и потребовал наконец признания нового учения.
Мария Лотарингская, которая воспользовалась протестантами лишь для того, чтобы ниспровергнуть партию регента, не могла дольше медлить. Получив регентство, она как ярая католичка поспешила воздвигнуть преграду революции. По ее приказу Нокс опять подвергся преследованию, бежал, и регентша, велев сжечь его изображение в Эдинбурге, пригласила всех проповедников новой веры в этот город для доказательства истинности их учения. Они явились, но в сопровождении такой многочисленной свиты баронов, что Мария Лотарингская не рискнула напасть на них. Она остерегалась прибегать к силе, пока ее дочь не вышла замуж за доф