й добраться до границы, как его будет поджидать приказ об аресте. А если его поймают здесь, то граф Лейстер позаботится о том, чтобы обезвредить его! Да вы, вероятно, думаете, что наш брат только тем и занимается, что нацепляет лорду шпоры да седлает ему жеребца? Гм… если приходится вмешиваться в интимные дела своего господина, то надо постараться взять у него из рук поводья: тогда можно добиться и власти, и богатства. Ну подумайте сами: было время, когда вы смотрели на меня свысока, а теперь я стал человеком, служащим первому лорду государства. Теперь уже я — ваш господин, и если мне заблагорассудится, то я могу приказать посадить вас на цепь, хоть бы десять раз вы собирались стать тестем моего друга Кингтона!
— Не собирался и не собираюсь! — вскрикнул Ламберт.
— А вы думаете, вас спросят? Вы просто старый болван, и больше ничего! Что вам больше по душе: чтобы Кингтон сделал вашу дочь своей любовницей или вас — тестем человека, имеющего возможность довести до эшафота первого лорда Англии? Предоставляю вам время подумать об этом на досуге! Через три дня я должен доложить о вас. Если вы будете покорны, то ваше счастье будет обеспечено, если же нет, то в Лейстершире еще найдутся цепи, чтобы приковать вас к стенам подземелья.
— А если я убью вас и убегу сам? — мрачно сказал Ламберт, невольно хватаясь за рукоятку кинжала.
— Я живал между испанцами и итальянцами, и то бывал всегда проворнее кинжала бандитов, и вы погибнете, как только вытащите этот кинжал из ножен! Во-первых, я всегда начеку и моя рука даже в пьяном виде никогда не ошибается; во-вторых, вблизи находятся люди, которые ждут, чтобы время от времени я подавал им сигналы о том, что я жив, здоров и весел. Не дам я этого сигнала — и через час парк Кэнмор-Кастла будет полон вооруженных людей и смертный приговор вам будет приведен в исполнение. Да не в том даже дело: как только станет известно, что вы поступили предательски, сэр Кингтон, имея разрешение графа Лейстера, опозорит вашу дочь, а он очень жаждет этого! Вы не можете доставить ему большее удовольствие, чем нарушить условия, поставленные графом. Слово лорда защищает вашу дочь до тех пор, пока я доволен вами и буду посылать хорошие сведения о вас. Если же провинитесь в чем бы то ни было, то она поплатится за вас. Поэтому, если вы любите свою дочь, то должны беречь меня как зеницу ока!
— Вам неведомо чувство отца, дрожащего за судьбу своего ребенка!… Поклянитесь своей верой в Бога, что честь моей Тони останется незапятнанной, если я буду повиноваться и подчиняться графу! — потребовал Ламберт.
— Даю вам эту клятву, и вот вам моя рука, а я еще ни разу в жизни не нарушал данного слова! Благодарите Бога, что Он просветил ваш рассудок и не дал вам оставаться в прежнем упорстве, которое повело бы только к вашей гибели. Я предпочитаю быть другом честного человека, чем шпионить за упрямым болваном. Если вы спокойно рассудите все это дело, то найдете, что оно сложилось далеко не так уж плохо. Лорд Лейстер вовсе не желает причинять вам зло, он только хочет быть уверенным в том, что с вашей стороны ему ничего не грозит, а Кингтон поостережется причинить бесчестье вашей дочери, пока лорд хоть немного дорожит вами.
— Ну а леди? Что будет с ней?
— Гм!… Ну, знаете, вы спрашиваете больше, чем мог бы ответить даже и человек умнее меня! Вернее всего, что сам лорд еще не знает, чем кончится вся эта история. Говоря между нами, королева достаточно перезрела, чтобы заставить лорда помешаться от любви к ней. А если леди окажется достаточно умной, то она останется любовницей могущественного графа. Если же она потребует большего, тогда ей придется узнать, что значит становиться поперек дороги такому человеку, как граф Лейстер!
— Ну да, разумеется, граф найдет слуг, чтобы убрать ее.
— Разумеется, если только он хорошо заплатит. А потом пусть отвечает за это сам, это — уже его дело!
— Вы думаете? Знаете ли, обыкновенно это бывает иначе. Дело нехитрое — убить невинную женщину. Но затем настанет час раскаяния, и вызвавший злое деяние человек начинает ненавидеть того, кто явился исполнителем его воли. И лорду придется отделаться от тех, кто знает его тайну и помогал в совершении преступления. Да, да! — продолжал Ламберт, заметив, с каким вниманием слушал его Пельдрам. — Я уже не раз подумывал обо всем этом. И если бы только со мной была моя девочка, я был бы страшно рад, что отделался от леди. Говоря между нами, я больше всего боялся, что Кингтон уговорит лорда совершить такой поступок, который заставит графа раскаиваться, а главное — что он изберет меня оружием своего решения. Кингтон не постесняется пожертвовать не только мной, но и головой самого близкого друга, лишь бы самому вылезти сухим из воды!
— В этом вы совершенно правы. Кингтон уже теперь разыгрывает из себя полного хозяина, потому что у него в руках имеются все доказательства против лорда, а я ведь знаю, как он ненавидит леди и с каким ожесточением думает погубить ее.
— Он ненавидит леди? Но что же она сделала ему?
— Собственно говоря, ничего, но он рассчитывал расположить ее к себе, чтобы воспользоваться ей как оружием против самого лорда. Когда Кингтон был здесь в последний раз, то между ними, должно быть, произошла неприятная сцена, так как до того времени он постоянно называл ее прекрасной леди, а с того дня стал называть — за глаза, конечно, — «кэнморской девкой». Тогда-то он и начал искать местечко, куда бы спрятать ее получше. Ламберт, вы много потеряли! Если бы вы сумели использовать обстоятельства к своей выгоде, то могли бы обойтись без Кингтона, я стал бы доверенным лицом графа, а вы могли бы заботиться о прекрасной леди, если бы лорд вздумал бросить ее. Он заплатил бы массу деньжищ, мы столковались бы с вами, и стали бы господами положения… А так что вышло? Вся награда достанется Кингтону, а вы стали моим узником! Знаете, я не очень-то доверяю ему. Вчера он сыграл с вами шутку — ну, а стань я ему завтра неудобен, так он не постесняется сыграть и со мной что-нибудь похуже! Он тоже не сдержал слова, которое дал мне. Я должен был стать слугой лорда, а стал только слугой Кингтона. Он играет в рискованную игру, а я совсем не хотел бы стать козлом отпущения и рисковать жизнью, в то время как он будет один заграбастывать себе всю добычу!
— Так что же мешает вам вырвать у него эту добычу из рук? Ну конечно, гораздо приятнее и легче оставаться тюремщиком старого, слабого Ламберта и ворчать да покрикивать на него, чем пойти на риск!… Зато, если бы вам удалось узнать, куда именно эти негодяи заманили несчастную леди и мою дочку, мы с вами могли бы поставить сэру Кингтону какие угодно условия!
— Ага! — засмеялся Пельдрам. — Так вот оно что! Вот куда вы гнули, старый лис! По-вашему, я должен предать своего господина?
— Да кто же говорит об этом? Ведь ваш господин — лорд, а если вы — честный слуга, то должны сами стоять на страже его интересов, не допускать, чтобы Кингтон зашел далее, чем это может быть желательно самому лорду. Вы сами только что сказали, что Кингтон ненавидит леди, и она будет вполне в его власти, как только граф вернется обратно в Лондон. Графу Лейстеру придется поверить всему, что только ни скажет ему Кингтон, например, надоумит преследовать последнего свидетеля тайны так же, как и меня. Вы знаете чересчур много, господин Пельдрам, чтобы Кингтону можно было бы не бояться вас!
— Подождем еще, старик! Если бы вы не проявляли подозрительно большого интереса к этому, я бы склонился на ваши слова. Но посмотрим — утро вечера мудренее. Если я только заподозрю, что Кингтон собирается подставить ножку и мне, то у меня еще будет время вступить с вами в переговоры, а вы никуда не скроетесь от меня!
Ламберт подал ему еще жбан сваренного на кореньях вина и вышел через боковую дверь на галерею, в которой скрывался Сэррей.
— Теперь вы все знаете, милорд, — прошептал он. — За вами дело, чтобы найти дорогу к спасению!
— И к мести! — мрачно шепнул Сэррей. — Что же вы думаете делать?
— Милорд, мне придется терпеливо ждать, пока не удастся переманить на свою сторону этого упрямого негодяя. Вы слышали, моя дочь должна поплатиться за измену, но это не может сдержать меня, так как она потеряна для меня с того самого момента, как ее украли. Такой, какой она покинула меня, я уже не увижу ее, и если она даже останется незапятнанной, то все же яд проник в душу, и она стала для меня чужой. Не о ней я забочусь, для меня она теперь хуже, чем мертвая. И я жажду мести и не успокоюсь, пока не всажу нож в сердце лорда и Кингтона с такой же жестокостью, с какой они наслаждаются моим позором.
— Положитесь на меня, — сказал Сэррей, — я надеюсь, что все к лучшему, для вас по крайней мере. Кингтон не решится проявить насилие над вашей дочерью до тех пор, пока жива Филли, а Лейстер, насколько я знаю, решится на преступление лишь в случае крайней опасности. Он труслив, способен на коварный обман, но погубить свою жертву у него не хватит храбрости. Пред троном королевы он должен будет принять ответственность за то, что причинил Филли и вашей дочери.
— Попытайтесь добиться желанного своим путем, я же больше доверяю своему: он вернее ведет к цели.
Ламберт проводил Сэррея до ворот парка, и через час тот поскакал уже из Кэнмора по направлению к Шотландии, чтобы выпросить у Марии Стюарт охранную грамоту и поручение к английской королеве.
Глава двадцать перваяГОСПОДИН И СЛУГА
В горах, на границе Шотландии, был старый замок, который во время последней войны был наполовину сожжен и служил притоном для шотландских разбойников, грабивших пограничные местности. Замок представлял собой довольно объемистое строение и укрепленную башню, которая уцелела от опустошительной силы огня, уничтожившего все внутри жилого помещения. Подъемный мост отрезал единственный доступ к горному утесу, на котором возвышались развалины замка. В последнее время мост был приведен в порядок, так как Кингтон вошел в соглашение с шотландскими разбойниками и выговорил себе приют в этом замке на тот случай, если у него произойдет серьезная ссора с графом Лейстером и понадобится надежное убежище.