Ралейг повернулся, чтобы войти обратно в замок. Но Кингтон уже успел подбежать к лошадям и хотел вскочить на одну из них. Сэррей и его слуга сейчас же подскочили к нему, так что Кинггону пришлось сделать вид, будто он и не собирался бежать. Стиснув зубы, он последовал за Ралейгом и Сэрреем. За ними шел Ламберт, сзади которого следовал слуга лорда Роберта.
В комнате, которую он занимал, Ралейг попросил Сэррея присесть, сел сам, а оба допрашиваемых остались стоять. Дверь комнаты охранялась слугами.
— Говорите! — приказал Ралейг Ламберту.
Тот прежде всего обратился к Сэррею:
— Простите мне, что я как будто действовал против вас, несмотря на данное вам обещание. Обстоятельства, которые будут видны из моих признаний, меня привели к этому. Но я не замышлял никакого предательства, да оно и не входило в мои расчеты. Сэр, — обратился он к комиссару, — прежде чем я начну говорить, прошу принять во внимание, что я страшно озабочен судьбой похищенной у меня дочери, которой каждый момент грозит страшная опасность, и что вам дает показания отец, у которого уже увели когда-то другую дочь, затем обесчестили ее и лишили жизни. Спасение моего ребенка было моей главной задачей, хотя я и принимаю самое горячее участие в судьбе другого существа, тоже ставшего жертвой подлого и злобного обмана!
Ралейг сделал жест нетерпения, и Ламберт замолчал, склонившись в глубоком поклоне.
— К делу, к делу, пожалуйста! — сказал Ралейг. — А вы, Кингтон, перестаньте делать свои знаки, иначе я вынужден буду поставить вас на место.
— Принимая во внимание, — продолжал Ламберт, — что вы появились здесь в обществе милорда Сэррея, я могу предположить, что вам известны последние события, происшедшие в этом замке. После увоза леди Лейстер сэр Пельдрам стал управляющим Кэнмор-Кастла и моим сторожем. Он был недоволен обращением Кингтона, и это недовольство навело его на мысль подставить Кингтону ножку, что он надеялся сделать, овладев выкраденным из книг метрик кэнморской церкви листком. Я вполне одобрил его план, так как он обещал за мое пособничество освободить мою дочь. На этом мы и порешили с ним. Вдруг вчера вы прибыли сюда. Узнав об этом, я не хотел действовать по этому плану, а собирался представить все вашему благоусмотрению. Но Пельдрам сумел уговорить меня, он доказывал мне, что вам гораздо лучше будет действовать без нас. И вот с моей помощью Пельдрам вытащил бумаги у Кингтона, и ночью мы отправились в Лейстершир, чтобы освободить сэра Брая.
— Скажите, этот листок оказался среди бумаг?
— Да, сэр.
— А сэр Брай освобожден?
— Не думаю! Долго прождав возвращения Пельдрама, я справился и узнал, что он пробыл у сэра Брая очень недолгое время и потом ушел. Из этого я понял, что он меня обманул, и потому вернулся сюда.
— Сэр Ралейг! — подал голос Кингтон.
— Молчите! — громовым голосом оборвал его Ралейг. — Я не желаю слышать от вас ни слова.
Хотя Кингтон и повиновался, но было ясно, что это стоило ему большого труда.
Тогда Ралейг, не продолжая допроса Ламберта, обратился к Сэррею:
— Как вы знаете — об этом я не раз говорил вам, — я не могу высказать свое суждение, но все слышанное мною здесь убеждает меня, что слуга Лейстера обманул и провел не только его, но и ее величество. Этого достаточно, чтобы задержать его вместе с тем стариком и отправить в Лондон. В то же время я считаю нашу задачу оконченной.
Сэррей смутился и наконец произнес:
— Разве вы забыли о сэре Брае?
— Я совсем не забыл о нем, мы найдем его и узнаем, чего Пельдрам хотел от него.
— А вы не намерены увезти молодую даму из Ратгоф-Кастла? Она, по-видимому, главное действующее лицо, только ее показания могли бы внести свет в это дело. Лейстер дал мне слово, что состоит в супружестве с молодой леди, этот человек утверждает, что был свидетелем при совершении обряда, но документ затерян и граф скрыл свой брак от королевы. Мы можем добиться правды, только услышав показания молодой леди, и, лишь сообразуясь с этими объяснениями, королева может судить о моем обвинении и о виновности Лейстера.
— Вы правы, — сказал Ралейг, подымаясь с решимостью.
— Мы отправимся в Ратгоф-Кастл, но прежде переговорим с сэром Браем. Оба задержанных будут следовать за нами.
По приказанию Ралейга быстро были сделаны все необходимые приготовления к отъезду в Лейстершир, и через четверть часа все общество отправилось в путь.
Кингтон был слишком груб с людьми, чтобы рассчитывать при попытке к освобождению на помощь служащих в замке, и потому должен был покориться своей судьбе, но все-таки по пути он строил планы, которые могли бы исправить то, что он испортил своей двойной неосторожностью.
Однако в Лейстершире все члены маленького каравана наткнулись на новое непредвиденное обстоятельство.
Тюремщик заметил утром бегство Брая и замену его Пельдрамом. Тщетно просил последний отпустить его. В обыкновенное время тюремщик, быть может, исполнил бы эту просьбу, но теперь, когда важные лица находились поблизости, ему приходилось думать о своей шкуре, и он оставил нового заключенного в том же положении, поспешив сделать обстоятельный доклад о происшествии мировому судье, своему настоящему начальнику. Мировой судья прибыл почти одновременно с Ралейгом, и вскоре все обсудили, что нужно сделать.
Кинггон, Пельдрам и Ламберт были переданы мировому судье с приказом немедленно в целости доставить их в Лондон, причем судья головой отвечал за их доставку. Ралейг тотчас же написал Бэрлею подробное донесение и немедленно отправил его по назначению. Поиски Брая велись с той целью, чтобы дать ему указание явиться в Лондон к канцлеру со своим документом. После этого Ралейг и Сэррей поспешно отправились в дальнейшую поездку, на север.
Глава двадцать седьмаяСЕРЕБРЯНАЯ ШКАТУЛКА
В замке Лохлевин уже в течение двенадцати дней находилась Мария Стюарт. За шумными и печальными днями в Эдинбурге и Голируде последовали более тихие, но не менее печальные благодаря утонченной жестокости леди Дуглас. Но тем не менее в этот промежуток времени произошло много благоприятного для Марии. Елизавета Английская стала на ее сторону и послала уполномоченного для примирения ее с восставшими шотландскими лордами. С другой стороны, вследствие применения к Марии строгости настроение общества изменилось, перейдя к сочувствию. Притеснители Марии начали понимать, что им угрожает тяжелая ответственность.
Главная вина Марии заключалась в ее браке с Босвелом, а преступление Босвела — в убийстве короля. Но теперь, когда Мария была разлучена с супругом, никому не приходило в голову обвинять ее в смерти Дарнлея, вследствие этого у всех партий было средство прийти к соглашению; оно заключалось в том, чтобы признать Босвела козлом отпущения за все совершившееся и подвергнуть его соответствующему наказанию.
Возмутившимся было нетрудно ухватиться за это средство. Приверженцы Марии не желали ничего искреннее, как расторгнуть ее брак с Босвелом, и оставалось только самой Марии высказаться против этого брака. Но она и не думала этого делать, объявив, что лучше в одной только нижней юбке покинет с ним отечество, чем откажется от него.
В это самое время стали раздаваться протесты коронованных особ, осуждавших поведение шотландцев по отношению к их королеве, и бунтовщики все более теряли почву под ногами. Но вдруг произошло событие, снова придавшее им силу и снова сгустившее над головой Марии политические тучи, которые готовы были рассеяться.
Вынужденный разлучиться с Марией, Босвел бежал в Эдинбург, где он надеялся найти убежище и защиту в замке, порученном надзору одного из облагодетельствованных им слуг. Но этот слуга, по имени Джэмс Бэльфор, так мало заслуживал доверия, что Босвел, вскоре открыв его изменнические замыслы, бежал среди ночи и непогоды в Дэнбар, решив ждать там последующих событий. Здесь он не оставался в бездействии; снарядил четыре корабля, подготовил замок к обороне и вообще предпринимал все, что только возможно было в его положении, так как замок был окружен его противниками.
Но вдруг Босвел вспомнил, что среди бурных событий он позабыл один предмет, который мог погубить его и Марию, если бы попался в руки его врагов. Прервав ужин, он с непокрытой головой поспешно выбежал из башни замка на крепостной вал и по нему бежал до тех пор, пока не наткнулся на капитана, который проверял часовых. Босвел судорожно схватил его за руку и увлек его в свой кабинет.
Внешность капитана Блэкеддера изобличала в нем закаленного, храброго воина, это был высокий, сильный мужчина с загорелым лицом и густой бородой, его манеры были сдержаны и решительны.
— Капитан, — сказал Босвел, — ты — мужественный человек и остался верен мне, когда многие покинули меня, я могу рассчитывать на тебя и в будущем, не так ли?
— Вы сами это сказали, — ответил Блэкеддер, — и я не желаю ничего искреннее, как доказать, что не принадлежу к тем трусливым предателям.
— Ты должен попытаться проникнуть в Эдинбург!
— Это будет очень трудно, милорд, — ответил капитан, — но я в вашем распоряжении.
— Прекрасно! В Эдинбурге ты отыщешь моего кастеляна Дэльглейша. Ты, вероятно, найдешь его еще в замке и добром или силой потребуешь от него серебряную шкатулку, которую я доверил ему. Ты понял?
— Да, я потребую прежде добром, но для этого…..
— Тебе нужно письменное полномочие, — быстро перебил его Босвел. — Ты получишь его. — Босвел сел к столу и спешно написал несколько слов на листе бумаги и приложил свою печать. — Вот полномочие, — сказал он. — Я доверяю твоему уму и преданности и сумею отблагодарить тебя. Теперь поспеши: каждое мгновение промедления может принести неисчислимые беды.
Блэкеддер взял бумагу и вышел. Переодевшись в солдатский мундир, он направился к валу, к ближайшему сторожевому посту, тихо ответил на оклик часового и некоторое время в раздумье смотрел на него.
— Мак Леан, — начал капитан, понизив голос, — я хочу предпринять прогулку туда, через вал, на открытое место. Понял ты меня?