— Филли, Сэррей! — радостно воскликнула Мария, увидев двух преданных ей друзей.
Но не было времени вступать в разговоры, необходимо было спешить в Дэмбертон.
«Ах, если бы Босвел был здесь!» — с тоской подумала королева, чувствуя себя в безопасности среди своих приверженцев.
Бегство Марии Стюарт возбудило много волнений и толков.
Глава тридцатаяПОХОЖДЕНИЯ БОСВЕЛА
Босвел очень скоро узнал о трагическом конце своего посланца и обо всех событиях, происшедших с королевой. Он считал невозможным оставаться дольше в Дэнбаре и потому решил бежать к своему родственнику, епископу Мюррею, который предложил ему временный приют.
Но и туда за ним последовал неутомимый лорд де Гранж.
Босвел бежал дальше, набрав на четыре судна своих приверженцев. Потерпев поражение в одной из морских битв и загнанный бурей, он очутился в Ирландии, где его судьба приняла еще худший оборот.
Небо над городом Белфастом и окружающими его горами было обложено тяжелыми тучами, предвестницами сильной бури. Еще накануне вечером темно-серые облака нависли над горизонтом, как бы образуя гигантскую непроницаемую стену, а наутро эта темная масса сгустилась еще сильнее. Не успело солнце скрыться за горами, как сверкнула молния, разрывая облака, и оглушительный удар грома прокатился над землей и заставил всех задрожать. Началась неистовая гроза. Точно огненные змеи извивались голубовато-синие полосы молний, со всех сторон гремел гром, со свистом завывал ветер, и хлестали шумные потоки дождя. Казалось, что наступил конец света.
По-видимому, жители Белфаста, его предместий и маленького городка Граве заранее приготовились к грозе, и потому все улицы были совершенно пусты. Только иногда метались фигуры прохожих, застигнутых бурей, которые торопились спрятаться от непогоды.
При первом ударе грома к набережной в Граве причалила лодка. Молодой человек, выскочив на землю и привязав ее, торопливо направился в восточную часть города. Едва успел он добежать до жалкой, ветхой избушки, как разразилась эта сильнейшая гроза. Захлопнув наружную дверь, молодой человек вошел в комнату, тускло освещенную маленькой лампой. К завыванию ветра и ударам грома снаружи здесь примешивались глубокие, тяжелые стоны, доносившиеся из угла комнаты, где стояла убогая кровать, на которой корчился от жестоких страданий какой-то старик. Блеск молнии на мгновение осветил через незанавешенное окно его жалкую фигуру.
Вошедший глянул на него, но не торопился подойти к страдающему. На мрачном лице молодого человека отражалось неудовольствие из-за разыгравшейся непогоды, но не было и следа участия к больному. Молодой человек был высокий, стройный, с красивым, бледным лицом, обрамленным черными волосами. На нем была круглая шляпа, короткая куртка и полотняные шаровары, которые носили все матросы той местности.
На какое-то мгновение он неподвижно остановился на пороге. Гроза усиливалась, раскаты грома повторялись все чаще и чаще, и все громче и громче стонал больной, точно гроза увеличивала его страдания.
— Джон, сын мой, ты здесь? — слабым голосом спросил больной. — Если бы еще немного, ты уже не застал бы меня в живых. Отчего ты не приходил так долго и оставил меня здесь без всякой помощи?
При первых словах больного хмурая тень пробежала по бледному лицу Джона.
— Я постоянно при вас, — недовольным тоном отозвался он, — отлучился лишь ненадолго и только потому, что вы сами отпустили меня в гавань, где у меня было дело.
— Правда, правда, — прохрипел больной, — но я не думал, что мой конец так близок. Перестанем ссориться! Мне нужно поговорить с тобой. Сядь возле меня и слушай со вниманием, что я скажу тебе.
Молодой человек взял соломенный стул и поставил его около кровати. По-прежнему на его мрачном лице не было выражения участия, желания чем-нибудь облегчить страдания старика.
С непрерывным стоном больной слегка поднялся на подушках, но от полного изнеможения его голова опустилась.
Джон не попытался поддержать голову отца. Лицо его сохраняло прежнее безучастное выражение, хотя по форме губ, по благородным нежным чертам можно было предположить, что у него доброе, отзывчивое сердце.
Совершенно противоположное впечатление производил отец. Ни страдание, ни страх смерти не могли заслонить на лице больного выражение хитрости, жадности и бессильной злобы — все характерные черты низменной натуры.
— Джон, — простонал старик после некоторой паузы, — я воспитал тебя, научил делу, которое может прокормить тебя, через несколько часов я умру, и ты получишь от меня наследство и даже немалое. Понимаешь ты меня?
— Понимаю! — пробормотал безучастно Джон.
Его отец бросил пытливый взгляд на сидевшего сына и продолжал прерывающимся голосом:
— Я воспитывал тебя строго, очень строго, но ты был диким, упрямым мальчиком, непослушным сыном.
Джон открыл было рот, чтобы что-то ответить старику, но раздумал и только пристально посмотрел прямо в глаза отцу.
— Впрочем, я в этом отчасти сам виноват, — продолжал больной, — и должен был раньше обратить внимание на то, что ты — человек, ни к чему не пригодный.
— Но я не преступник! — резко заметил Джон.
— Ты еще будешь им, сын мой, — насмешливо ответил больной, — будешь непременно, это — тоже часть моего наследства!
Громовой удар, более сильный, чем все предыдущие, потряс стены ветхого домишки.
Джон резко вскочил со стула, но только грозно глянул на старика и отвернулся.
— Слушай дальше! — продолжал отец, морщась от боли. — Обрати внимание прежде всего на то, как должен умирать преступник, такой, как я, и каким скоро будешь ты. Я знаю, что чувство страха незнакомо тебе, но настоящим пробным камнем храбрости я признаю смертный час, кончину в полном сознании и с нечистой совестью. Я умираю, понимая это, но не боюсь ни чертей, ни ада. Я так мало думаю о них, что даже в последнюю минуту жизни мечтаю о мести и хочу отомстить тебе за то, что ты был непослушным сыном, отомстить за твои угрозы, которыми ты в последнее время преследовал меня. Слушай же хорошенько! Ты — мой наследник, но не мой сын!
При последних словах старика лицо молодого человека прояснилось.
— Это — правда, я — не ваш сын? — переспросил он, разволновавшись.
— Да, правда! — подтвердил больной. — Ты, которого все называют Джон Гавиа, — не сын перевозчика Гавиа.
Тяжелый вздох вырвался из груди Джона, но на его лице выразилась такая радость, точно совершенно неожиданно исполнилось одно из самых его задушевных желаний. Вдруг он повернулся к двери, как бы собираясь немедленно покинуть комнату.
— Ты хочешь уйти? Ну и уходи! — прохрипел старик. — Оставайся всю жизнь нищим! Если же ты не покинешь меня в последние минуты, то будешь знатным, богатым господином, для которого даже дочь Спитты окажется недостойной. Тебе придется снизойти до нее, чтобы признать ее равной себе.
Джон дошел уже до двери, но упоминание о дочери Спитты заставило его одним прыжком подскочить к кровати больного. Молодой человек ничего не говорил, но в его глазах и в каждой черте его лица сквозило нетерпеливое ожидание, выражался немой вопрос.
— Так-то лучше, мой мальчик, — одобрил старик, — тебе ведь необходимо узнать, кто ты такой? Садись! Нельзя было выбрать лучший момент для нашего объяснения, чем сейчас. Ты не забудешь ни этого часа, ни того, что я скажу тебе. Я сделаю из тебя того, кого желаю, поверь мне!…
Джон судорожно схватился за спинку стула, плотно сжал губы и не мог ни слова выговорить от изумления и негодования. Он часто задумывался над низостью души человека, которого так долго считал своим отцом, но никогда еще тот не казался ему таким отвратительным, как теперь.
Грудь Гавиа продолжала подниматься и опускаться с тем же хрипением, но он перестал стонать. Он готовился исполнить свое давнишнее желание, и это, по-видимому, заглушало его физические страдания. Неприятная гримаса еще сильнее исказила его безобразное лицо.
— Моя месть не коснулась бы тебя, если бы ты был послушным мне, — начал старик, — но этого не случилось, а потому мой гнев перешел и на тебя. Ты уже знаешь, что я по происхождению британец. С юных лет я попал в Ирландию в качестве слуги одного важного господина. Этим господином был лорд и пэр и пользовался большой властью в стране. Однажды ему вздумалось наказать меня за какой- то проступок. И вот ирландский пэр осмелился привязать меня, англичанина, к козлам и высечь палками по спине. Запомни, друг Джон, что англичанин — не то, что какой- нибудь ирландец.
Лоб старика нахмурился, и в глазах запылала ненависть. Джон почуял что-то ужасное и отвернулся от больного.
— Само собой разумеется, что после этой истории мой господин прогнал меня, — продолжал Гавиа, с трудом переводя дыхание. — Первой моей мыслью было тут же заколоть могущественного пэра, но потом я раздумал. В то время положение людей менялось часто и быстро. И всемогущий пэр попал в немилость, и над ним был назначен суд. Меня вызвали свидетелем, и на основании того, что было сказано мной, моего бывшего господина и его брата обвинили в государственной измене и казнили. Нечего, я думаю, упоминать, что мои наговоры и клятвы были очень далеки от правды, это тебе, должно быть, хорошо известно и без того.
Джон стоял неподвижно, точно мраморное изваяние, олицетворяющее собой беспредельный ужас.
Не переставал греметь гром, сверкала непрерывно молния, но ни Джон, ни больной не обращали внимания на грозу. Открытие гнусного преступления заставило молодого человека содрогнуться; на старика же, наоборот, эти ужасные воспоминания подействовали подкрепляющим образом.
— Я совершил это преступление только из мести, — продолжал старик, — без всякого вознаграждения, но один из родственников казненного предложил мне еще больше отомстить моему врагу — и я согласился. Родственник был беден как церковная мышь и с вожделением мечтал об имуществе казненного, которое никак не мог получить ввиду того, что у моего бывшего господина остались жена и ребенок. Тогда я за большую сумму денег подал родственнику благой совет: нужно было, чтобы вдову казненного пэра и ее сына нашли в один прекрасный день мертвыми.