Пельдрам очень быстро нашелся придать делу такой оборот, будто убийца ошибся, думая, что преследовал свою возлюбленную. А так как Киприан был мертв, то дело прекратилось само собой.
Что касается леди Брауфорд, то она отделалась только испугом, а у камеристки были легко поранены руки, которыми она в испуге защищалась от убийцы. Раны перевязали, и леди продолжили свой путь к Виндзору.
Сам факт разбоя нельзя было скрыть от королевы, но виновников не стали доискиваться. Леди Стаффорд не хотела, чтобы ее, а также ее сына, втянули в процесс; Бэрлей молчал, потому что когда-то протежировал этому руководителю заговора, Лейстер не выступал, потому что ливрея его слуги оказалась на этом подозрительном самоубийце. Валингэм и Пельдрам молчали, чтобы не выдать своего глупого промаха обманутых блюстителей безопасности.
Минутное веселое настроение Елизаветы сменилось из-за этих событий более угрожающим гневным состоянием. Более чем когда-либо она убедилась, что для ее безопасности необходима смерть Марии. Но выступить решительно боялась по-прежнему. Ей хотелось, чтобы смерть Марии произошла помимо нее, чтобы никто не мог обвинить ее и назвать убийцей.
Глава двадцать шестаяИНТЕРЕС
На следующий день Пельдрам очутился в лавке мастера Оллана и нашел здесь, по обыкновению, жену и дочь хозяина. Пельдрам был в веселом и шутливом настроении, располагавшем к балагурству. Желая занять своим разговором обеих женщин, он повел речь о том, что ему пора жениться и у него достаточно средств, чтобы содержать семью. Жена оружейника согласилась с ним.
Пельдрам продолжал, что ему надо жениться на своей землячке и с этой целью предстоит ехать в Шотландию. Жена оружейника возразила, что до Шотландии не рукой подать, а шотландские девушки-невесты не так доступны, как зрелые груши.
Пельдрам наконец высказал, что и в Лондоне найдутся шотландские девушки и, пожалуй, более подходящие для него, чем в самой Шотландии. Почтенная хозяйка не могла отрицать это. И гость сказал, что у него даже есть на примете одна вполне подходящая молодая девица, а после этого вступления заявил, что он берет на себя смелость посвататься. Мать поспешила выслать Вилли из лавки.
В доме Оллана уже давно догадывались о намерениях Пельдрама, и потому удаление Вилли могло считаться ответом на его сватовство. Пельдрам засмеялся. Впрочем, его игривое настроение не находило отклика в душе матери и дочери. До них уже дошла весть о злополучном покушении Киприана, и они по своей женской впечатлительности были огорчены и напуганы этим. Сверх того Вилли, по-видимому, была огорчена смертью молодого человека, к которому она была, по меньшей мере, неравнодушна.
Вы могли бы оставить здесь вашу дочь, миссис Оллан! — сказал Пельдрам. — Ведь в моих словах о том, что я хочу остепениться, нет ничего щекотливого. Или, может быть, вы полагаете, что я заглядываюсь на вашу Вилли?
— Мало ли на кого вы заглядываетесь! — уклончиво ответила хозяйка. — Но в вашем обращении с моей дочерью я не заметила ничего особенного.
— В этом вы совершенно правы. Но что сказали бы вы, если бы я в самом деле стал не шутя заглядываться на Вилли?
— Ничего не могу сказать на этот счет. Нельзя же вам запретить смотреть на девушку.
— Вот как?… Вы так полагаете? Ну а если бы за этим последовало предложение?
— Его нужно еще дождаться.
— Но допустим, что оно уже сделано, что сказали бы вы тогда?
— Ступайте к моему мужу и спросите его. Только он может дать вам определенный ответ.
— Я так и думал… Ну а вы-то сами не прочь породниться со мной?
— Я не буду перечить тому, чего захочет муж.
— Так, так… вы — послушная жена. Но, быть может, в глубине сердца вы таите иное желание?
— Вовсе нет. Согласится старик, соглашусь и я. Вот и все!
— А Вилли?
— Не могу знать, что она скажет или чего ей хочется.
— Ну, чтобы не распространяться много, скажу напрямик, что мои намерения серьезны, и потому я переговорю с Олланом, но только наедине. Пошлите его ко мне, всего лучше в гостиную.
Отца позвали. Он, как всегда, поздоровался с Пельдрамом холодно и спокойно, после чего пригласил его в гостиную, где они уселись вдвоем.
Гость улыбался. Может быть, непривычная роль жениха отчасти смущала его.
— Где ваш мастер? — спросил он наконец хозяина.
— Уволен! — отрезал тот.
— Так… А когда последовало его увольнение?
— Третьего дня вечером.
Вы поссорились с ним? Из-за чего вы отказали ему?
— Из-за того, что он увлекался удовольствиями, неподходящими нашему званию и нашему ремеслу.
— Так, так!… А известно ли вам, где он теперь?
— Я за ним не следил.
— Отлично! Вы поступили умно, отказав ему.
— Я и сам так полагаю.
— Значит, мы все были согласны между собой на этот счет. Посмотрим, не упрочится ли наше взаимное согласие. Ведь вы шотландец, как и я! — продолжал гость.
— Шотландец, да, — подтвердил оружейник, — только не чета вам — полицейскому!
— Ну, это — пустяки! Мы — соотечественники, и я, ваш соотечественник, желаю жениться.
— Это — ваше дело.
— Совершенно верно, но я желаю жениться на вашей дочери, а это — уже отчасти и ваше дело.
— Моя дочь вам не пара.
— Однако я иного мнения.
— Ну, значит мы с вами несогласны.
— По-видимому, так… Только мне кажется, что мы все-таки поладим между собой. Я опять возвращаюсь к Киприану. Его уже нет в живых.
— Весьма сожалею.
— И я также. Он был славный малый и сам лишил себя жизни. Собственно говоря, он поступил умно, потому что перед самоубийством совершил деяние, за которое ему предстояло поплатиться жизнью, он напал на одну придворную даму и ранил ее…
— Это нехорошо!
— Да… как относительно того, что подразумеваете вы, так и с моей точки зрения.
— Что подразумеваю я?…
— Мы потолкуем об этом после. Накануне вечером была сделана попытка освободить фосрингайскую пленницу. Однако заговорщики бежали, и двое из них были убиты. Одним из убитых оказался лорд Мак-Лин, которого вы также видели и к которому я сам привел Киприана.
— Странно!
— Да, да!… Что касается Киприана, то я сам нарочно пустил такую молву, будто у него была знакомая дама при дворе, которую он приревновал и хотел убить.
— В сущности, мне это безразлично.
— Не думаю! Лорд Мак-Лин и Киприан, по-моему, были знакомы между собой и раньше.
— Может быть!
До настоящей минуты оружейник отвечал Пельдраму спокойно, холодно и слегка насмешливо. Но теперь он как будто стал обнаруживать больше интереса и внимания к разговору.
— Они состояли в заговоре, — продолжал Пельдрам, — с целью освободить Марию Стюарт и убить нашу королеву.
— Ну, вот еще выдумали! — проворчал Оллан.
— У них были сообщники, которых надо искать среди людей их окружения.
— Киприан был вашим другом!
— Да, я держал его на привязи, как и подобало, а теперь у меня в руках весь заговор, и от меня зависит открыть его и засадить в тюрьму заговорщиков.
— Пожалуй, это — ваша обязанность.
— Как смотреть на вещи!… Вот, например, я могу быть убежден, что некоторые люди невиновны, несмотря на улики против них…
— Такое убеждение было бы приятно!
— Я сам так думаю, и если я прошу руки вашей дочери, то это служит верным доказательством того, что у меня нет никакого предубеждения против вас, и я совсем не считаю вас виновным.
— По-видимому, так!
— Но если вы отвергаете мое искательство, то я, пожалуй, буду думать иначе.
— Нисколько в том не сомневаюсь!
— Дело обстоит приблизительно так: Вилли — о вас я не буду распространяться более, так как вы сами можете оценить свою пользу — Вилли сделается миссис Пельдрам, настоящей леди, заживет в достатке и всяком довольстве. Или же она окажется дочерью государственного преступника, обреченной на нищету, горе, презрение, преследование — одним словом, на всякие бедствия, Ясно ли это?
— Вполне!
— А что вы скажете на мои слова?
— Я скажу: если вы нравитесь Вилли, то я не имею ничего против вашего сватовства.
— Хорошо сказано! Итак, спросите Вилли, нравлюсь ли я ей.
— Сейчас?
— Конечно!
— Хорошо… тогда обождите немножко.
Оллан оставался таким же холодным и спокойным, как и в начале разговора, несмотря на грозную перспективу, развернутую Пельдрамом перед ним. Соучастие оружейника в покушении Киприана было для полицейского вне всякого сомнения, но вместе с тем Пельдрам отлично сознавал, что старик готов на все и не согласился бы отдать ему руку Вилли, если бы угроза Пельдрама не напугала его. Впрочем, оба они были шотландцы и обделывали дело по-шотландски сухо, обдуманно, согласно здравому смыслу.
Итак, результат сватовства зависел теперь от Вилли.
Переговоры отца с дочерью носили тот же характер, как и предшествующая беседа между Олланом и Пельдрамом. Старый оружейник увел дочь из лавки в другую комнату и сказал ей:
— Вилли, пришел Пельдрам и просит твоей руки.
— Я не могу выйти за него, он противен мне! — вспыхнула девушка.
— Знаю и потому не стал бы передавать тебе его предложение, а сам отказал бы ему наотрез, да дело в том, что Киприан умер.
Вилли заплакала.
— Он не мог, — продолжал отец, — выполнить свою задачу. Однако главное — Пельдрам все-таки может покарать или помиловать нас…
— Пусть так! — заявила Вили. — Я не имею никакого отношения к делам, которые дают ему на это право.
— Но я замешан в них… И потом, совершенно безразлично, виновны ли мы, или невиновны, этот человек имеет власть погубить нас, если захочет, Дело идет теперь о том, чтобы из двух зол выбрать меньшее.
Вилли осушила слезы и, посмотрев на отца, решительно сказала:
— Тогда я пожертвую собой ради вас!
— Нет, мне этой жертвы не надо. Я знаю, что мне нужно. А ты должна думать только о своей пользе. Конечно, своим согласием ты сохранишь себе отца… Ну, что же, как ты решишь?