ые точки под скулами и впадины на ладонях? Да! И, может быть, к примеру, сердцебиение, увеличенная селезёнка, зрение… Что ещё? Лимфа! Лимфа отличатся от человеческой! Когда Мосс поймёт, что с ним всё в порядке, и – главное – существуют такие же, как он, и всё это научно доказано, но хранится в тайне, потому что, потому что… Неважно! Это можно придумать по ходу… Главное! Когда Мосс поймёт, что с ним всё в норме, тогда он станет абсолютно адаптируемым, сможет нормально жить и работать! Не будет мешать ни себе, ни другим. Надо только очень постараться найти такие доказательства.
Логинов откинулся на спинку кресла, запрокинул голову, закрыл глаза. Вот оно – то самое средство, способное выгнать болезнь за «черту оседлости», единственный из возможных способов, который поможет Моссу. Вознаграждение за бесконечные и мучительные часы поисков решения, которого, казалось, не существует. И он, Логинов, ходил, спотыкаясь, по самому краю точной выверенной теории, а истина была всего в дюйме от него, но ему не хватило мужества перешагнуть через собственные шаблоны и мерки, отделяющие гениальное решение от околонаучного бреда.
И сразу же с прозрачностью стрекозиного крыла нарисовался каждый будущий день Мосса, и каждый час, и каждая минута. Сколько потеряно времени – теперь уж что считать, надо действовать быстро. Прежде всего, прежде всего…
Не веря пойманной удаче, Логинов схватил блокнот и начал лихорадочно набрасывать план, выделяя одни указания для Веры, другие для Мосса и третьи для себя. Рука порхала над разлинованным листом, мелкая крупа почерка ложилась узелковой вязью на бумагу, отчерки резкими линиями отделяли перечень срочных необходимых действий от ожидаемых результатов. Этап 1, этап 2, этап 3. Нужно только постоянно быть рядом с Моссом, не отпускать его. Последние дни у Логинова было ощущение, что в голове прокручивается старый фильм Люка Бессона «Голубая бездна», тот самый мучительный и сильный эпизод, когда Жак Майоль уходит в морскую бездну навсегда, медленно, раскинув руки, точно застывшая тень хрупкого насекомого. Вот так, казалось ему, и Мосс уже на запредельной глубине, а пути назад нет, только разрыв лёгких и смерть от кессонного ада, если попытается вернуться, ещё какой-то миг – он разожмёт в руке трос и улетит в зияющую иссиня-чёрную дыру, как тонкий пепельный лепесток, невесом и случаен.
Но сегодня для Мосса нашёлся глоток кислорода, маленькая слабая надежда, что всё-таки это шанс. Вытянуть его из глубины этой чёртовой болезни, и пусть живёт в своём заповедном мире, но только живёт – в согласии с той планетой, где уж довелось родиться!
Логинов встал, сложил стопкой журналы, выбросил в мусорную корзину «отработанные» бесполезные распечатки статей и снова включил компьютер. Надо проверить, пробовал ли кто из психиатров сделать то же, что намеревался сделать он.
Если были подобные исследования и были результаты, значит, в сети обязательно есть следы. Он открывал страничку за страничкой всех известных ему медицинских сайтов, но упоминаний об исследованиях такого рода не нашёл. Поисковые системы тоже молчали. Интернет пятнился синими ссылками, как метастазами, мало относящимися к теме. Кликая всё подряд, Логинов ушёл в такие дебри, что пришлось закрыть все страницы и вернуться к своим собственным записям.
Как там говорил Митя Бабушкин, цитируя Поппера: надо искать не то, что доказывает теорию, а то, что её опровергает.
Логинов снова нырнул в сеть уже в поисках жёсткой критики. Просмотрел множество обвинений в псевдонаучности и мракобесии в адрес психиатров, дерзнувших лечить необычными методами, но снова ничего не нашёл. Методы были, бог им судья, научны или ненаучны они, но ни слова о том, что кто-либо пытался лечить «доказательствами от противного». Ежистое злое предчувствие говорило Логинову, что искать бесполезно и больше информации в медицинских источниках нет.
«К лучшему. Никто не ставил такой эксперимент. Я буду первым».
Он налил из стоящего на столе стакана воды в ладонь, плеснул в глаза. И только сейчас услышал, как разрывается в приёмной телефон. Логинов привык не обращать внимания на звонки, ведь всегда на них отвечала Кира. Но сегодня Киры не было.
Он вышел из кабинета, подошёл к стойке регистратуры и снял трубку.
– Феликс! – встревожено прозвучал Маринин голос. – Я волнуюсь, ты оставил мобильный дома, не звонишь и не подходишь к городскому. У тебя всё в порядке?
– Всё отлично, Мышка, всё просто замечательно. Я работаю.
– Но уже первый час ночи!
Логинов взглянул на часы. И правда! Он не заметил, как улетело время.
– Не волнуйся, я еду. Мосс не звонил?
– Никто не звонил. Феликс, тебя убьёт твоя работа! Ты даже обо мне забыл.
Она повесила трубку. Но и её дурное настроение не способно было перебить его радужные, звенящие мысли.
Всё верно. Всё правильно. Ты будешь жить – жить достойно и безопасно, мальчик! То, что мы не можем победить, мы возглавим!
Близился рассвет, а Логинов всё сидел на кухне, пил крепкий чай и выписывал в тетрадь новые и новые мысли о Моссе. Когнитивно-энфазийное расстройство не приговор, как считает официальная наука, о, теперь-то он точно докажет это! Как преступно много времени уже потеряно, и сейчас самое главное – не растерять крупицы подаренной свыше идеи. Мы сотворим тебе новую голову, разлюбезный Мосс! Это будет феерическая рукотворная голова! Лучшая из голов!
Он снова достал детский рисунок, вдохновивший его, с голодным нетерпением рассмотрел каждый штришок и линию, как будто в них заключалась формула успеха, и снова принялся суетно строчить в тетради, будто боялся, что мысль упорхнёт и он не успеет поймать её за куцый хвостик.
В памяти всплыла теория «единого психоза», которой в конце девятнадцатого века переболело племя европейских психиатров. Они считали, что все психические расстройства стоит рассматривать как проявление одного и того же заболевания. То есть, иными словами, и Мосс, и Гольфист, и Бельгиец, и его давняя пациентка Мама Сью, великая и ужасная, и Митя Бабушкин в чём-то до тонкости схожи. Несмотря на разнообразие их психозов и патологий, ноги их болезней растут из одного и того же общего места. Теория эта была бешено популярна, если слово «бешено» здесь уместно, ведь в переводе на русский «психические недомогания» в те времена и называли различными степенями бешенства. Коли вдуматься, то в чём-то был резон: у всех один и тот же больной орган – голова, точнее, как выражался один русский врач, коллега Чехова, «нутро головы». Уже здесь по меркам давней медицины можно ставить доказательную точку. Но теория убедительна и под современным взглядом: в начале заболевания происходят изменения в эмоциональной сфере, а затем – когнитивные нарушения, поэтому в развитии любого психического расстройства можно выделить несколько общих стадий, таких как мания и неизбежная депрессия. Недаром сто лет спустя появился новый взгляд на теорию, особенно под влиянием работ Ганса Селье, которого Логинов очень уважал. Болезнь стала рассматриваться не только как результат действия патогенного фактора, но и как сгусток, совокупность защитных реакций, «адаптаций» против него. Исходя из этого, по выводу Селье, проявления психических расстройств в большей степени зависят не от причины развития, а от уровня и глубины поражения головного мозга.
А что, если… Что, если… Лечить остальных – Гольфиста и Бельгийца, к примеру, по тому же методу, что и Мосса? Доказать одному, что весь мир – поле для гольфа, а другому, что электрический ток и правда проведён всюду: и в зубной щётке, и в дужках очков, и в собственных тапочках, – надо только перехитрить природу, обмануть Бога, приспособиться и выжить. Если вдуматься: какой это кайф – обмануть Бога! Он тебе ток в брючный ремень, а ты уже предвосхитил его каверзы и надел резиновые трусы! Не это ли вытянет тебя из болезни – осознание того, что ты оказался ловчее! Кто знает, может, через сто лет вот этот самый эксперимент ляжет в основу неоспоримого направления в психиатрии.
Логинов замер. Эксперименты? Хм. Нет, он на этом точно не остановится. Слишком мелок тазик, нужно озеро, море! Он, Логинов, пойдёт дальше, и пусть потребуются годы, чтобы подтянуть теорию, написать тысячу научных статей. Пусть это назовут гордыней, но почему бы не дать методу его имя? Метод Логинова. Логично.
Он засмеялся в голос. «Логично. Логинов». Это просилось на слоган.
Да, у него будет свой сайт. И статьи. И книги.
«Логично. Логинов». А лучше, более интригующе: «Паралогично. Логинов». Название одной книги уже есть.
Он встал, подошёл к кухонной раковине, умыл лицо. Вернувшись к столу, открыл электронную почту и написал десяток писем. Над одиннадцатым письмом он долго размышлял, затем, отыскав в списке контактов имя шведского профессора-энтомолога, с которым познакомился в Стокгольме, напечатал:
«Уважаемый г-н Андерсен,
Возможно, моя просьба Вас удивит, но, поверьте, то, о чём я намерен Вас просить, очень важно для моего научного труда. Счёт идёт на часы и даже на минуты, и без Вашей помощи мне не обойтись. Не могли бы Вы опубликовать под Вашим именем статью следующего содержания…»
Письмо было длинным, Логинов, по сути, уже сам написал статью, но просил Андерсена добавить энтомологических фишек, пару каких-нибудь убедительных фраз и объяснил, какую ставку он делает на эту публикацию. Заверив профессора, что его доброе имя не пострадает, что журнал будет напечатан в одном единственном экземпляре и что для научной тусовки статья останется невидимой, Логинов выдохнул и нажал кнопку «отправить». Компьютер издал звук стартующей ракеты. Письмо ушло.
Логинов оторвался от записей, протёр ладонью усталые глаза. Рисунок на столешнице расплывался, казался мраморным, древесные зёрна растягивались и сужались, пульсировали и перетасовывались. Пора было усилием воли заставить себя встать и отправиться в постель. Но Логинов всё сидел, почти физически ощущая, что воля выпарилась из него, как вода из перекипевшего чайника, и самое сложное сейчас – закрыть крышку ноутбука и подняться из-за стола. Яркий свет монитора растекался рваным белым пятном, рассеивался по обоям, напоминая об адской головной боли, которая вот-вот должна была накрыть. Логинов зажал кулаками виски и тут вдруг понял, что кто-то стоит позади него.