— Так себе, господин начальник! Не то, что в старые годы.
— Да, не стало прежних урожаев. Помню, в бытность свою практикантом я на шестьдесят талеров жил лучше, чем сейчас, когда начальником стал.
— Верно, господин начальник, — поддакивают крестьяне.
— Не те нынче урожаи, не те! И народ не тот пошел. Не уважают ни стариков, ни чиновников, ни священника, никого. Никто богу не молится, в церковь не ходит.
— Верно, господин начальник, правильно говоришь! — хором подтверждают крестьяне.
— А раньше-то как бывало? Каждый праздник сходится в церковь тьма народу. Как следует помолятся богу, а потом усядутся за стол, пригласят своих начальников и пируют, веселятся до глубокой ночи.
— Так, ей-богу, так, господин начальник, — снова возглашают вучевичане.
— Служил я младшим писарем у покойного Вула Ивича, уездного начальника. Так когда мы возвращались с престольного праздника, два стражника полные мешки подарков несли. Тут тебе и чулки, и полотенца, и яблоки, и материя всякая, и шерсть, и ковер, и ягненок даже… А теперь никто ничего не дарит. Нет, братцы, нет, ничего нет; прошли старые годы, когда были урожаи…
— Верно говоришь, господин начальник, ей-богу, верно! — изрекает один из крестьян. — Эти нынешние совсем от рук отбились, обнаглели — господи помилуй нас, грешных… Что творится… удивительно, что и эту-то малость еще бог дает.
— И как обнаглели! — продолжает начальник. — Бывало-то, в прежние времена, завидев начальника, крестьянин, хоть из другого уезда, за пушечный выстрел остановится и шапку скинет; даже с коня слезет, чтобы начальнику честь оказать. А ныне — нет! Пройдет мимо тебя, почитай плечом заденет — и глазом не моргнет!.. Вызываешь его, брат, по официальному делу в канцелярию — а он не идет; по десять раз приходится посылать стражника, пока заставишь явиться… Вот какой нынче народ! Вот оно какое нынешнее поколение. И мы еще на что-то надеемся! Пустой голове все трын-трава!.. А вдруг завтра освободится Босния или Герцеговина, кому управлять тем народом, как не нам — чиновникам да начальникам. А как ты, черт побери, будешь управлять, ежели он тебя не боится! И опять же все эти юристы, лицеисты, что учатся там, в Белграде, думают, все так — шуточки; думают, здесь пироги сами в рот лезут. Только и знают орут: «республику», «коммуну», «социальную демократию» и еще черт-те что… А не думают, несчастные, что бы тогда с нами сталось! Пришел бы сюда немец или англичанин, собрали бы всех нас и угнали бы на море — корабли на себе тянуть. Республику им, коммуну?! Плетку, вот что им надо, плетку!
Итак, пока готовилось угощение, наш превосходный начальник вел примерно такие разговоры и досыта наговорился. Он дал наказ скромным вучевичанам уважать своих начальников, слушаться их и помогать во всяком деле. Далее напомнил крестьянам, что они должны остерегаться «республиканцев» и вообще бунтовщиков, беспокойных и подозрительных людей и, заметив кого-либо, сразу же заявлять своему начальнику, а уж он знает, что делать дальше. Так он надавал им много, много наставлений. Да и нужно было наставить их. В Вучевицу он заехал впервые с тех пор, как его назначили начальником над этим уездом. Он часто объезжал села, но всегда так получалось, что не попадал в Вучевицу: не было подходящего случая заглянуть туда.
Подоспело угощение. Ели и пили почти до самых сумерек. Вино в Вучевице доброе, мало-помалу начальника разобрало, и полились нескончаемые поучения на все случаи крестьянской жизни… Угощались долго и обильно.
Пришло время ехать. Начальник намекнул об этом старосте и незаметно подмигнул верному слуге Джюко. Джюко прекрасно понял своего господина. С безразличным видом он побрел в сторону и завернул за сарайчик. За ним пошли двое из сельской общинной управы.
— Что-то ты, Джюко, ничего не ешь? — спросил один из них.
— Ел бы, да больше некуда… Молодцы! Какую встречу устроили! Не ударили в грязь лицом! — принялся хвалить их Джюко, похлопывая обоих по плечу.
— Вот только не знаем, как начальник… Пришлось ли ему по душе? — сказал другой.
— А как же! — продолжал расхваливать Джюко. — Ни в одном уезде ни одного начальника не встречали так, как вы встретили своего. Уж я по разговору чую, когда он весел и в хорошем настроении! Никогда не видел я его таким довольным. В других селах рассердят его, разозлится он и весь день ходит мрачнее тучи. А сегодня, вы только посмотрите, какой разговорчивый, смеется как… Он вроде бы первый раз здесь. Раньше-то не приезжал, а? — спросил Джюко, стараясь улучить минуту для осуществления своего плана.
— Нет, не приезжал. Это первый раз. Другие приезжали чаще, — ответил один из крестьян.
— Надо бы, — заметил другой, — приготовить для него ягненочка, а? Что скажешь, Джюко?
— Не шути с огнем! — сделав вид, что сердится, закричал на них Джюко. — Нет! Ни в коем случае! Сразу испортите ему настроение…
— Да мы только хотели, — смущенно сказал один из крестьян, — чтобы он не уехал от нас так… с пустыми руками.
— А вы знаете, — начал доверительно, почти шепотом уговаривать их стражник, — что это похоже на взятку? Вы, может быть, и не помышляете об этом, а оно все равно выходит так. Самое же главное, да будет вам известно, что начальник и слышать не хочет о взятках. Ничто не может разозлить его больше, чем какой-нибудь подарок, смахивающий на взятку. Поверьте моему слову, он так всегда сердится на это, что потом два дня в рот ничего не берет от тяжкой обиды. Вам-то незачем подкупать его, я знаю. Вы хотите просто так, знакомства ради подарить что-нибудь начальнику, который в первый раз приехал к вам в село. Но если он подумает, что вы даете взятку, нехорошо может получиться…
— Нет! Ей-богу, у нас и в мыслях не было давать взятку, — начал уверять один из крестьян. — Но раз он впервой к нам приехал, неловко отпускать его так, безо всего.
— Да-да, — продолжал Джюко лить воду на свою мельницу. — Это все верно, а вдруг промашка какая получится, что тогда?
И, немного подумав, добавил:
— Однако вы можете сделать так, чтобы это и на взятку не было похоже и чтобы он не с пустыми руками уехал.
— Да скажи ты, Джюко, не томи, как это сделать? — спросил крестьянин, придвинувшись, поближе, чтобы лучше слышать.
— Приготовьте что-нибудь такое… для детишек, — шепотом наставлял крестьян Джюко. — Так будет лучше!
— Верно. Ей-богу, правильно говоришь! Только вот что?
— Гм-гм, что? — будто бы раздумывая, сказал Джюко. — Ну что бы это такое ему подарить, сразу и не придумаешь! Для детишек если… что-нибудь такое… хорошее!
— Поросеночка, может?
— Нет, нет! Это не пойдет. Да и есть у него поросята. Третьего дня свинья опоросилась.
— А козленок не подойдет? Дети любят козляток…
— Они-то любят, да вот опять же, это как-то не совсем хорошо. Лучше всего купить бы вам что-нибудь такое… Но тут у вас лавки нет нигде поблизости, вот какое дело. Неладно получается. А то могли бы купить для детишек лимонов или сахарку немного.
— Эх, знать бы! — пожалел один из крестьян. — Ведь намедни я в городе был, мог бы купить.
— А знаете что? — словно вспомнив о чем-то, воскликнул Джюко. — Кстати, о городе… я как раз сегодня утром из города, по пути встретил начальника и поехал с ним. Я для своих купил немного сахара. Могу вам уступить, если хотите. Хоть мне и придется снова в город ехать.
— А хороший сахар?
— Конечно, хороший! То, что я покупаю, и начальнику предложить не стыдно. Такую большую голову и в Белграде нелегко найти.
— Спасибо тебе, Джюко! Сейчас позовем других членов управы.
— И старосту пригласите, — сказал Джюко, — а то еще обидится, что его не спросили.
— Да, да, и старосту позовем! — согласились с ним крестьяне и пошли звать других, а улыбающийся Джюко остался на месте. Он был доволен, что все идет как по маслу. Выглянув из-за сарая, он посмотрел на начальника и подмигнул ему, как бы говоря: «Угощайся, господин начальник, угощайся! Недолго ждать осталось. Твой верный Джюко знает, что делает. Не беспокойся!..»
Все четыре члена сельской общинной управы и староста пришли к Джюко за сарай.
— А ну, покажи голову, Джюко, — сказал один из тех, кто недавно утрясал с ним дело.
Джюко подошел к бричке, вытащил торбу и, заслоняя ее словно бы от взоров начальника, принес крестьянам. Но начальник зорко следил за тем, что делал Джюко, и если бы здесь нашелся человек с еще более острым зрением, чем у начальника, то он мог бы заметить, как довольно тот усмехнулся, когда увидел, что Джюко взял торбу из брички. Джюко подробно и так толково объяснил все двум другим членам управы и старосте, что они тут же согласились, выразив лишь одно пожелание: «Только бы не слишком дорого».
— Разве я могу с вас дорого взять! — ответил Джюко на их пожелание. — Да подавиться мне вашим хлебом-солью! Ей-богу, три талера за нее отдал.
— Эх, и дорого же ты заплатил, брат Джюко! — заметил староста. — Дорого, нет такой цены!
— Верно, дороговато, зато и товар по цене! Вы только посмотрите, какая голова!
— Дай, Джюко, поглядеть! — попросил староста. Он взял голову, повертел в руках, осмотрел со всех сторон и сказал: — Слов нет, хорошая голова, жаль только — подпорчена.
— Это ничего не значит. Ей-богу, уплатил за нее ровно три талера. Отдаю без запроса.
— Может, и стоила бы столько, — заметил один из крестьян, — не будь она подпорчена.
— Ну, Джюко, хватит с тебя дуката, — сказал староста. — Не торгуйся. В самом деле, не была бы подпорчена, дали бы и три талера.
— Джюко, поедем, Джюко! — крикнул начальник, и кто-то из стоящих с ним рядом крестьян побежал за Джюко к сараю.
— Я здесь, господин начальник! Иду! — отозвался Джюко и нагнулся к крестьянам: — Ладно, берите за дукат. Свои люди, сочтемся, а три двугривенных не бог знает какие деньги… Ну, давайте, а то меня начальник зовет. Да и вы поторопитесь. Теперь уже полный порядок. Как будем уезжать, вы ему и преподнесете…
Староста вынул из кошелька золотой дукат и отдал Джюко.