Возможно, тогда мы бы оказались куда более готовыми к нынешнему «контакту».
А вот я лично не успел понять ничего. Ну вот ничегошеньки! Смутно помню, что проснулся от крика. Дикого такого, предсмертного, похожего на хрипение. Теперь, глядя, как Маргит Йо замеряет расстояние между деревьями (семь метров с лишкой), среди которых пейзажист Муго видел фрагмент гадины, почему-то представляю, что кричал кто-то уже наполовину заглоченный. А может, вообще находящийся внутри? Если, конечно, тварь все-таки «работает» челюстями подобно змее, то есть запихивает добычу в рот полностью. Если б пихала кусками, то куски уж точно не орут и не жалуются. Мясо — это еще протоплазма, но уже лишь условно живая. Но даже если целиком, то и тогда легкие вряд ли сумеют выплеснуть воздух для крика — из них уже все выдавили, а реберный каркас сплющился. Тем не менее, вполне мог кричать тот, кого только начали поглощать. Вероятно, именно поэтому крик и был таким жутким. Но это все теперешние предположения, а тогда было не до них.
Быть может, на крик у меня просто профессиональная реакция. Все же в самом начале Большой Атомной Мясорубки я целый месяц подменял полевого санитара. Короче, я проснулся, а вокруг все уже летело вверх тормашками. Люди действовали по-разному, часто диаметрально противоположно. Кто-то вскочил, кто-то, наоборот, скрючился на земле. Некоторые палили куда ни попадя. Весьма может быть, что в таком раскладе самым лучшим и было «лежать и не высовываться». Поливали ведь, в том числе и из автоматов, деревья и лианы вокруг. Кстати, одну такую лиану в темноте пытались изрубить в хлам; кто-то подспудно уже додумался до гигантской змеи. Стрельба была делом правильным, хотя и опасным. Обычных хищников, не привычных к пороховому оружию, близкие очереди и пламя должно пугать до жути. Конечно, удивительно, что в наступившем кавардаке люди умудрились не переколошматить друг друга. Повезло.
В общем, хаос — есть хаос. Каждую секунду происходило столько событий, сколько в обычном нашем переходе не происходит за день. Кто-то уже задействовал прожектор, но когда я открыл глаза, он бил почти вертикально вверх: что-то опрокинуло стойку. Затем фонарь перевернулся еще раз и погас. Риши Элеме, находящийся рядом с треногой, утверждал, что он ни при чем, — источник света кто-то или что-то свалило и, видимо, пыталось погасить вовсе. В полутьме повалилась пара маленьких палаток. Позже, кроме убитых и пропавших, выявились раненые. Что интересно, не имеющие жестких запчастей палатки априори не могли никого травмировать, и все же травмированные имелись. Так, у одного носильщика из марайя нога оказалась перебита, будто на нее упала рельса. Правда, туземец ночевал вне палатки, но, разумеется, как предположил Каан, упавшее дерево вполне могло сделать с ногой что угодно. Вот только поваленных деревьев поблизости не обнаружилось. Рубленые и простреленные лианы были, а вот деревьев все-таки не имелось. А ведь должны были быть. Все трое убитых местных, вообще-то говоря, оказались или раздавлены, или имели признаки жутких ударов, сходных по последствиям с падением с большой высоты. То есть что-то их подняло и с силой бросило.
А тогда, во всеобщей сумятице, я тоже умудрился достать из кобура «меньхерт». Но все же, когда достал, сообразил, что стрелять покуда некуда. Хаос все не прекращался, хотя короткий период разрушений миновал. Затем, когда последние бессмысленные выстрелы смолкли и прорезался голос военного руководителя отряда, надсадно требующего прекратить огонь, я услышал странное, даже, пожалуй, страшное карканье. Благо, на эти звуки никто не выстрелил, ибо они исходили из самого нашего лагеря. Попозже разобрались, что каркал, причем очень громко и совсем не по-человечески, подобранный нами ребенок. Может, в том племени, из которого он родом, таким образом принято выражать страх? Дело, как минимум, темное.
Я испытываю муки совести. Атавистический пережиток далеких доатомных времен. Пожалуй, Большая Война давно должна вычистить остатки всех этих кунсткамерных напыщенностей. Во времена, когда лишь одна бомба обращает в столб дыма сразу сто тысяч человек, существа, сильно переживающие всего лишь из-за одного живого объекта, обязаны давным-давно сойти с катушек от перегруза нервной системы. Наверное, мне это еще только предстоит. Тем более, мой атавизм еще атавистичнее, чем можно себе представить. Он совершенно из кайнозоя. Ведь я переживаю вообще не за родственника и даже не за человека. Я исхожу муками совести из-за какого-то голована. Пожалуй, я сумасшедший. Это собаковидное даже не моя личная собственность. Армейское животное, стандартное. Ну или почти стандартное. Ведь Мадисло как распорядился? Подобрать не самое молодое из имеющихся, но здоровое и… смелое. Кажется, так он выразился, или близко к тому. Вот я и выбрал. А теперь весь в муках. Ладно, что там мои душевные муки по сравнению…
Круглоголовая порода выбрана преднамеренно. Она умна, и потому с ее помощью легко составить градуировку. Ведь в самом деле, что толку было бы от какой-то… кошки, например? Ну, «мяу» и «мяу». Что при большой дозе «мяу», что при малой. Тут ни массаракша не определишься не то что с дозировкой, а даже с тем, действует ли препарат вообще. Голован — дело другое. Собака здоровая, Терпеливая. Наблюдал как-то — по служебной надобности пришлось, — как этих круглоголовых псин унимали новейшей амуницией кинолога — электроплетью. Истязатели в резиновых перчатках сами уже выдохлись, покуда здоровенных собак хоть чуточку проняло. Шерстью паленой вокруг все провоняло, пока угомонили этих голованов. Тут невольно решишь, что они туповаты. В смысле инстинкт самосохранения совершенно не развит. С другой стороны, это опровергается иными наблюдениями. А уж если с военными разведчиками-кинологами поговорить, так такое услышишь, что начнешь задумываться, разыгрывают тебя хитрым образом или все же правда? Потому что как ни крути, а мистикой попахивает. Да и розыгрыш как-то уж слишком тонок для грубоватых работяг ратного труда.
В общем, испытываю муки. Ведь сам же именно этого конкретного «песика» выбирал. Вот получается, перед ним совесть и нечиста. И что интересно, есть у меня ощущение, что Гекрс это понимает. Или это уже у меня косвенные признаки помешательства проявляются? Не знаю, право. Но вот проскальзывает мысль, что эти голованы еще умнее, чем про них рассказывают. Конечно, если поведать кому-то не из роты сбора данных, то решат, что доктора надо бы самого в лазарет, на обследование по психической части. Ладно, стране сейчас не до профилактики стрессовых срывов. Атомная война — это сплошной стресс.
Но вот профессор Имперской Академии Дорнель Мадисло считал, что стрессов как раз маловато.
— Кто мы есть? — спросил он меня еще в начале совместного научного творчества. — Думаете, личности, «человек — это звучит властно»? Выбросьте все эти убеждения на помойку, господин Дар. Безо всякого сожаления. Мы все — лишь ходячие химические фабрики, только и всего. Причем работает эта фабрика по своему собственному плану, нас ни о чем особо не спрашивает. Допустим, наработала она достаточный запас семенной жидкости, значит, пора ее куда-нибудь сбросить. Главное дело природы — это экспансия вширь, а мы — всего-то носители этой природной идеи. Которая и не идея вовсе, а так — приспособление.
Так вот, накопилась избыточная семенная жидкость. Склады готовой продукции, так сказать, переполнены. Ее надо срочно вывозить. Что по этому поводу делает фабрика? Правильно, отправляет заявку наверх. И даже не заявку, а требование. «Эй, вы, там, наверху! Какого рожна не шевелитесь?! Продукт готов, понимаешь!» Ну и пошло-поехало. У вас в голове ни с того ни с сего желание попросту неуемное. Шуруете куда-нибудь в кабачок, на танцульки. Ну и шурум-бурум, уже влюбились с ходу и по уши. Фабрика должна работать на полную мощь, продукт должен идти в дело.
Рулим дальше. Вот есть, как все убеждены, простые смертные, а есть, так сказать, герои. Правильно? Но на самом деле никаких героев нет. А есть, опять же, фабрики.
Давайте для начала ограничим понятие героизма чем-нибудь конкретным. Ведь понятие чрезвычайно размыто. Тут и долгая, в течение всей жизни, работа на пользу Империи, и массаракш знает чего еще. Возьмем простой, но впечатляющий случай — умение переносить боль. Ведь боль сама по себе, это как-то несколько не то. Вот разболелась от радикулита поясница, так куда от нее денешься? Терпи, и все дела. Но вот если пытки… Здесь уж героизм налицо. Ведь пытки, они для чего? Для того, чтобы сдался, выдал что-то или кого-то, правильно? Согласитесь, что умение устоять под пытками есть демонстрация героизма в самом наипрямейшем виде!
Итак, коллега Гаал, значит, у нас имеются герои и не совсем герои, или даже вообще не герои, верно? А я, Дорнель Мадисло, утверждаю, что никаких героев нет! Вообще! Что же есть, спросите меня вы? А есть те самые химические фабрики. Просто одни работают лучше, а другие хуже. И даже не так. Одни фабрики по случайной корреляции генов выпускают преимущественно одну продукцию, а другие — иную.
Так вот! Одна фабрика — по генетическому сбою — дает в организм, а конкретно — в мозг, некую субстанцию. Сейчас не так важно ее название, к тому же вы медик, поэтому в курсе. Так вот, эта субстанция вырабатывается в ответ на некие внешние воздействия. В нашем случае — на пытки, то есть — на боль. Больше надавили палачи — боль усилилась. Тут бы подопечному сдаться, а оно — опс! Фабрика выбросила в мозг некий продуктик. А он — как второе дыхание у спортсмена. То есть, подавил боль, и даже более того, у некоторых временно преобразовал сигнал в свою противоположность. Есть такие натуры болезненные, получающие от боли удовольствие. Вот у них этот контур вообще навсегда закорочен навыворот. Боль у них сразу стимулирует работу химической фабрики на полную. И вместо боли — кайф.