Только ныне в этой мезозойско-архейской шкале что-то заклинило. Сдвинулось не туда.
— Командир! — Риши Элеме, пожалуй, единственный, кто величает Шоймара так, как тому бы хотелось. — У нас устойчивые сигналы. Причем уже третья засечка.
— Что-то важное? — Шоймар смотрит сонно — прикорнул на привале.
— Голосовая модуляция. Язык неимперской группы. Общаются кодированно. Но главное даже не это.
— И?
— Наложение антенных диаграмм само по себе, ну и наше смещение при засечках оно…
— Давай к делу, корнет!
— Этот парень с рацией… он от нас не больше чем в трех километрах.
— Что?! — Жуж Шоймар вскидывается: его проняло.
Народ людей утверждает, что мир огромен. Моя шерстистая сущность им почти поверила. Особенно когда прошла часть этого мира насквозь. Но оказывается, мир маленький. Ведь, следуя той же людской логике, только в маленьком мире может быть столь немного людей и голованов, чтобы отдельные особи сошлись друг с другом не единожды. Причем на только Мягкой Лапе из Пещеры известной дали относительно первого пересечения.
Но моя сущность в слишком малом возрасте попала в мир народа людей и слишком долго жила с ними. Она даже разучилась сливаться с Мягкой Лапой по-настоящему. Потому не обратила внимания, отмахнулась, как от мухи, когда какое-то озарение кольнуло впервые.
Конечно, картинки от стаи разведчиков передавались нечетко. Прежде всего, удаление, но главное — другие, мешающие картины со всей округи. Не хочется верить и даже советоваться по этому поводу с Отражением Мягкой Пещерной Лапы тоже не хочется, но весьма возможно, что количество особей в годной к управлению третьим глазом стае чем-то ограничено. В смысле, Лапа из Пещеры-то может, а вот простой четвероногий щенячий собрат, тот никоим образом. Вероятно, требуется большее количество носителей третьего глаза. Много большее, чем есть сейчас.
Ныне в округе пещер и лесах поблизости собралось уже несколько сотен тысяч собратьев народа. В основном не щенятки, а активные молодые особи. Многие из них сами услышали зов и явились на него, другие подтянулись по подсказке прозревших. Все они жаждали охотничьих подвигов. Все ждали команды вожака на начало охоты. Почти каждая сущность посылала картинку в Пещеру Мягкой Лапы. А уж моя шерстяная сущность невольно ловила их отражения.
Круглая голова моей сущности попросту не умещала принятое. Как могла, она производила фильтрацию, если попугаить на языке людей. В этой мешанине картинка от разведчиков если и добиралась, то искаженная донельзя. Только главное — самый подкрашенный эмоциями фон.
По лесу движется очень небольшая стая людей. Стая — осколок какой-то далекой, неизвестной, но мощной стаи. Правда, стая смешанная. Имеются какие-то прибившиеся к ней отдельные особи других стай, в том числе уже знакомых разведчикам. Что сбивает с толку: стая почти не вооружена. По крайней мере, не как обычно. Поэтому цели внедрения в лес неясны совершенно. То есть, это не стая типа являвшихся раньше и охотившихся на другие стаи. Также это не стая типа тех, что нападали когда-то на истинный народ, унося с собой щенков для приспособления к своим жутким играм, и ныне уже полностью истреблены. Уже этих сведений хватило для того, чтобы принять решение на отмену быстрого истребления. За стаей нового вида стоило понаблюдать. Для накопления опыта.
Но вот уже тогда, при первых донесениях, прочувствовалось что-то еще.
Сразу было неясно. Прозрение от Большой Мягкой Лапы пришло позже, с новыми картинами-отражениями наблюдений. В стае-группе людей, размерами не больше стаи-взвода, наличествовал кое-кто знакомый. Конечно, не среди собак, которые в стае тоже имелись. Среди людей. Прошло много времени, но даже в порой смазанных картинках мыследонесений разведчиков моя шерстяная сущность его сразу узнала.
Добрый Доктор. Или, попугая по-человечьи, Дар Гаал.
— Массаракш! — произносит Жуж Шоймар. Причем выражает в этом случае общее мнение. Еще бы. План гвардии ротмистра Йо рухнул в тартарары. А как еще можно трактовать происходящее?
Несмотря на трели десяти тысяч птичек где-то наверху, несмотря на жужжание миллиарда комаров и стрекоз здесь, внизу, несмотря на визжание и крики чего-то малочисленного, но более крупного и, вероятно, все же млекопитающего, в ветвях, мы все едино слышим. Вдали, но в очень небольшом количестве километров от нас, началась интенсивная перестрелка. Явно различимо автоматическое оружие. С такой дистанции и в плотном древесном насаждении даже оставшиеся с нами солдаты не определят тип задействованной стрелковой коллекции.
На открытой местности, подняв взгляд вдоль загнутой стены Сферы Мира, мы бы увидели, что и где происходит. Пожалуй, мы бы даже оказались в зоне возможного на излете поражения. Но вокруг нас непролазность джунглей. Она нас бережет. Нас и тайну происходящего.
Впрочем, какая там тайна? Идет бой. Мы знаем, кто и с кем может воевать. Маргит Йо был не прав в своих действиях, но его выводы верны. Как сферичность Сферы Мира.
— Они в любом контексте враги, — констатировал тогда ротмистр. — Мы сейчас южнее стран бывшего Голубого Союза. Любой солдат того Временного Оборонительного Союза прикончит нас — североимперцев, пусть даже бывших, — не задумываясь. Но у нас преимущество: мы про них знаем, они про нас — нет. По крайней мере, хочется в это верить, — Маргит сделал паузу. — В любом случае, мы, в отличие от данной королевско-ноюйской или какой там банды, не выдаем себя закакиванием радиоэфира. Поскольку они выдают, то значит, о нас они все же не знают. И значит, у нас фора, которой надо воспользоваться.
— Э-э, опачки! — вмешался Жуж Шоймар. — Вы хотите на этих ноюйцев напасть? Но мы тут не по делу войсковой операции. Не для того, чтобы уничтожать каких-то королевских пехотинцев. У нас… и у вас, ротмистр, между прочим, совсем другие задачи. Надо просто их обойти. Пусть занимаются своим делом, какое бы оно ни было. В общем, идут своей дорогой или, уж, лесом, если вам угодно.
— Я бы, конечно, рад с вами согласиться, Жуж, — кивнул Маргит Йо. — Нам бои ни к чему. Но я кое-что повыяснял с нашими радистами. И…
— И? — повторил Шоймар, прищурясь.
— Эти ребятки движутся примерно в том же направлении, что и мы. В параллель, так сказать. И как известно всем профессорам в Департаменте Науки, профессор Шоймар, прямые на Сфере Мира рано или поздно и с неизбежностью пересекаются, — наш гвардии ротмистр цвел, как весенняя роза. Чтоб я сдох, да ему, кажется, просто жутко хотелось повоевать! Он попросту соскучился по боям, вот что теперь, ретроспективно, можно констатировать.
— И что же, вы хотите, чтобы мы на них накинулись? — спросил Жуж Шоймар, белея (его москитная сетка была откинута). — Я…
— Ни в коем случае, — махнул головой Шоймар. — Категорически не рекомендуется планировать атаку на противника, о котором ничего не знаешь. Так что я просто предлагаю разведку.
— А если вы… — «попадетесь», хотел дополнить начальник экспедиции, но ротмистр опередил его с ответом.
— Все может быть, господин Шоймар, но мы будем предельно осторожны. А уж когда разведаем состав сил, тогда и будем решать.
И Шоймар сдался.
Теперь, прислушиваясь к автоматно-пулеметным трелям вдали, он горько сожалеет о своей мягкотелости. Я его понимаю. С Маргитом отправились двое гвардейцев. Если они попались, то наши боевые силы значительно ослабли. А они явно попались. Маргит Йо, конечно, вояка еще тот, но все же вряд ли он решил напасть на этих неизвестных с ходу.
Хотя, кто их разберет, этих боевых гвардии ротмистров.
Моей звериной сущности есть, чем хвастать. Дважды полинял мех моей сущности, покуда добралась она до родных пещер. И эти многие-многие смены дней и ночей моя сущность была одна посреди страны народа людей. Даже не одного народа людей, а нескольких. У каждого из этих народов были свои боги Железа и Пламени. Каждый из них мог стереть козявку моей четырехлапой сущности так же просто, как я давлю сомкнувшимся зубом настырную блоху. Но, видимо, эта блоха им пока не слишком досаждала, а если бы кто сказал, что у данной блошки могут когда-то зародиться амбициозные планы, они бы долго-долго смеялись.
И все же моя мохнатая сущность умудрилась пройти насквозь даже территории, опустошенные богом Пламени. Ох и лют он был, когда это делал, ох и лют! Бесчисленные поселения народа людей выпотрошил тогда этот людской бог Пламени, а уж сколько человеческих сущностей обратил пеплом или заставил умереть от страшнейших ожогов, то никогда не сосчитать. Знаю только, что на всей Большой Суше нет стольких представителей истинного народа, сколько истребил бог Пламени. И даже, наверное, если снова дать тела всем впихнутым в мою круглую голову предкам, то и тогда огромное число оживших поколений не сравнится с цифрой лишенных сущности людей. Причем лишенной ее менее чем за год. Жутко страшны и бог Пламени, и подыгрывающий ему бог Железа Так страшны, что только великим напряжением воли моя мягкая сущность удержала в себе преданность далекой Мягкой Лапе, которая после увиденного (да простится моей сущности святотатство!) уже не казалась мне такой уж большой.
Но моя сущность прошла эти мертвые территории. Прошла, предусмотрительно огибая далекой тропой. Ибо бог Пламени, до того как угомониться, засеял все убитые города еще и законсервированной смертью. Нет, она не сидит в банке, но сейчас моя сущность использует сравнения, пришедшие из общения с людьми. Для сохранности они умеют помещать тушеное мясо или вареную рыбу в надежно закупоренную банку. Туда нет хода маленьким существам — присным бога Болезней и Мора. Вот и здесь человеческий бог Пламени как бы заколдовал и закупорил смерть. Она просыпается исключительно тогда, когда кто-нибудь живой заходит на меченую территорию. И не важно, кто: человек, собака или даже насекомое. Потому моя четверолапая сущность терпела жажду и голод, но не сворачивала в наблюдаемые в высокой дали города.