Итак, получив молчаливое согласие Хи, мы, как шалящие детишки, прошли не пятьдесят и даже не сто обещанных метров, а гораздо более.
Джунгли тут оказались неожиданно проходимы. А позже…
А позже они стали просто очень проходимы. Мы попали на территорию Мертвых Деревьев. Ну так ее условно получалось назвать. Громадные стволы вокруг нас были явно сухими. Они по-прежнему уходили далеко-далеко в верхотуру, но листья там наблюдались исключительно очагами. Стало значительно светлее.
— Ого! — сказали мы с братом друг другу, подразумевая, что не исследовать такое с ходу стало бы попросту свинством.
Естественно, мы тронулись вперед. А потом очень скоро почувствовали запах.
Вообще в Топожвари-Мэш как-то не сильно пахнет розами. Хотя лианы там и тут распускаются цветочками, у большинства запах неприятный, под стать всему окружающему. В большинстве мест сельвы пахнет застоялым болотом. Со временем привыкаешь. Ну а сейчас донеслось что-то воистину вонючее. Мы с Кааном снова посмотрели друг на дружку. Глаза брата горели. Быть может, ему, от наконец-то проявившегося свечения Мирового Света, ударила в голову мысль, что чуть далее мы найдем кладку из свежих экскрементов какого-нибудь вымершего длинношеего крокодила?
Судя по запаху, в деле несомненно были отходы чьей-то жизнедеятельности. В то, что данных экскрементов наличествует большая куча, тоже верилось безоговорочно. Но вот в то, что их оставило нечто, официально вымершее полмиллиарда годков тому, не очень. Тем не менее не мог же я отпустить моего братика одного?
Вот некоторые утверждают, что только цивилизация делает всякие вонючие бяки, а природа, она, мол, столь уравновешена, что ни-ни. Частично я согласен, разумеется. Если взять какой-нибудь иприт, то тут вопросов нисколечко. Но все же самое вонючее могут делать именно биологические объекты. А природа? Ну, подумаешь, вулканы где-то на каких-то дальних островах дымят, пускают в округу серу и лавовые потоки. Ведь любой организм, он что? Он самое ценное оставляет в себе, а самое гадкое — отработанное — выплескивает наружу. Нате вот! Вдыхайте!
Вот мы с братцем Кааном и вдыхали.
Через некоторое время и вправду пошли кладки. Правда, к разочарованию палеонтолога Гаала, не одна великанская, а много-много маленьких. Их было так понатыкано, что они сливались в общие архипелаги. Имелись затвердевшие, но наличествовали и совершенно свеженькие: в плане запахов тоже. Мухи тут пировали в колоссальном числе.
— Похоже, собачьи, — сказал я, попросту констатируя, и тут же сам испугался: «Собачьи! То есть, голова…»
— Драпаем! — сказал я осипшим голосом.
— Подожди, — отмахнулся братец. Он уже шел куда-то дальше.
— Драпаем, Каан! — произнес я чуть громче и чуть не зажал себе рот.
— Сейчас, Дар! — прошептал Каан.
То, что братик все же прошептал, а не гаркнул в беспечности, меня несколько успокоило. Но он продолжал идти вперед. Я чуть помедлил, внимательно огляделся окрест. За время хождения по Топожвари-Мэш я отвык от столь ярко освещенной местности, да и от открытости тоже. Даже небо с закрытым пологом Мировым Светом отсюда проглядывалось. Удивительно!
Если присматриваться внимательно, то с одной стороны было еще светлее. И как раз туда, почему-то крадучись (в предчувствии, что ли?), двигался мой братец. Но не вступать же сейчас в перепалку и спор? Потому ничего не оставалось, как плестись за ним. Но не прошли мы и сотни метров, когда…
Короче, мы с братом не сумели сделать палеонтологическую сенсацию, но зато почти утерли нос господину Шоймару. Мы наткнулись на… Конечно, потрепанную, но все же целую пирамиду!
— Массаракш! — сказал братец Каан, и я с ним согласился.
Кладок вокруг пирамиды было видимо-невидимо, но то ли мы уже привыкли, то ли человеческая психика работает так избирательно, что, перегрузившись одним впечатлением, откидывает остальные. Одним словом, мы даже носы перестали зажимать.
Брат у меня и вправду малость того. Я как-то раньше не задумывался, а теперь… Потому как он тут же, с ходу, начал взбираться на эту пирамиду.
— Грохнется, — сказал я, предупреждая.
— Да ну?! Тысячу лет стояла, а тут грохнется, от нас — комаров.
И, в общем, я тоже заразился. А попробуйте не заразиться! Сколько дней мы даже облаков не видели, а тут возможность вылезти выше этой вымершей в округе флоры.
Ну, а когда мы взобрались, то сотворили еще одно открытие.
Биологическое!
Нас трясло, как перепуганных детишек. И Мировой Свет свидетель, но кажется, мы оба заикались. В конце концов, что удивительного, если реакции идентичны? Мы с Кааном все-таки одного генетического поля ягоды. Но если Жуж Шоймар и обратил на это внимание, то сделал вид, что все в норме.
— Десять тысяч, говорите? — переспросил он тоном, спокойнее некуда.
— Может, и двадцать… тридцать даже… Да кто сможет сосчитать? — я задыхался от человеческого непонимания. — И потом, столько мы увидели на открытой местности, а сколько еще в лесу? Я даже не знаю…
— Успокойтесь, доктор Дар, — сказал Шоймар.
— Что ж тут успокаиваться?! — взорвался Каан. — Драпать надо! Ноги в руки, и нестись отсюда вдаль…
— Куда? — поинтересовался Шоймар.
— Как куда? — Мой братец был красным, как рак, — реакция на стресс, видимо. — Бежать к берегу. Там…
— Угу, — кивнул начальник отряда. — По планам на будущее мы еще поговорим. Давайте разберемся с тем, что вы видели. И возьмите себя в руки, господа. Объясните все по порядку. Давайте!
Массаракш! Пришлось повторять всю историю. О том, что мы забрались на пирамиду: вон она, всего километрах в двух! И конечно, извиняемся, что нарушили инструкцию, приказывающую не отходить слишком далеко. И вот, забравшись на пирамиду, увидели оттуда лежбище отдыхающих голованов. Сотни и сотни. Тысяч десять-двадцать, а то и тридцать.
— Господи боже, профессор! Да они нас сожрут и не поперхнутся! — снова не выдержал Каан. — Надо бежать!
— Постойте, Каан. И не нервничайте так! Стыдно вам, палеонтологу, — осадил его Жуж Шоймар. — Продолжайте, доктор.
Ну, я довершил, что как только мы это увидели, так уже и не помним, как с той пирамиды спустились и как дорогу назад не позабыли.
— И вы убеждены, что это была не вся стая, да? — спросил Шоймар.
— Ну конечно! — вспылил Каан. — Мы ж не специально место выбирали. Теория вероятности, массаракш! А потом кладки эти.
— Какие кладки?
— Мы вначале, перед пирамидой, наткнулись на отхожее место этой стаи, — пояснил я. — Там было…
— На каждом квадратном метре по несколько, — вмешался брат. — Трудно поверить, но этих собак, наверное, может быть сто, а то и несколько сот тысяч.
— Это стая такая?
— Такая, что нас перекусит и не заметит. Тут надо…
— Да уймитесь вы все же, Каан! — рявкнул командир экспедиции. — Куда мы уйдем? И кстати, знаете, почему я вам верю?
— А почему нам надо не ве…
— Потому что сегодня Маргит Йо, патрулируя лагерь с северной стороны, наткнулся на стаю, голов в семьдесят-сто.
— Да?! — вырвалось у нас Кааном синхронно.
— Стая на наших ребят абсолютно не среагировала. То есть, что я мелю? Просто не напала, а среагировать-то среагировала. Маргит говорит, эти голованы поворачивали к ним свои морды и знакомо уж вопили, как бы смеялись. С Маргитом было всего двое, да и то, один раб невооруженный. Если бы собаки напали, то… Не отбился б наш гвардии ротмистр. То есть ощущение такое, что эти круглоголовые нас даже за противника не считают. Так, ходит туда-сюда какая-то мелочь. Ну а потом Маргит обнаружил новый человеческий костяк. Выложен опять явно специально.
— Свежий? — спросил я, замирая, ибо вспомнил, что два дня назад у нас пропал очередной раб-носильщик.
— Скорее всего, — кивнул Шоймар. — И уж если правду-матку гнуть, тогда скелет этот можно воспринимать как намек…
— «Обратный путь перекрыт!» — дополнил я за начальника.
— Да, — снова кивнул Жуж. — И каких-то знаков «Объезд» к этому не прикладывалось.
— Они нас не выпустят, — просипел мой братец Каан, белея.
Теперь так — «зубоскалы». Как с этой дрянью бороться, если не молится истинный народ богу Пламени и потому нет у него никаких самовзрывающихся «грузил»? Да и вообще, как объяснить, что такое есть этот «зубоскал» и где его слабые и сильные стороны? Беда просто! Желала моя шерстистая сущность поначалу использовать в качестве макета Священный Камень, который народ выкатил из Глубокой Пещеры в половину длины дезоксирибонуклеиновой кислоты назад, но потом все же поостереглась. Все ж атеизм человеческий поощрять никак не годится. Ведь моя сущность самолично наблюдала, что случалось с людскими стаями-ротами, да и стаями-армиями, когда они недостаточно рьяно молились своему богу Пламени. Потому, даже для дела, камень Большой Лапы трогать не стоит.
В общем, хоть бы приехал какой-нибудь один верткий «зубоскал» сюда, чтоб получилось его народу истинному продемонстрировать и довести, где у него что. А главное, в натурально-меховом виде показать, что сей «зубоскал» не сам по себе, как некий увеличенный и из другого материала, уже не с костяным, а с улучшенным панцирем рогонос-мясник. В общем, довести, что «зубоскал» не самоцельный, просто внутри у него находятся сущности людей.
Но «зубоскалы-то» ладно. Может, к тому моменту, когда наше сообщество соберет первый стая-корпус и пойдет на завоевание, люди уже все свои «зубоскалы» доконают самостоятельно. Гораздо больше пришлось мучиться с усвоением языка.
Вот тут, клянусь правым, не расшатанным клыком, надобно было возиться и возиться. Моя-то сущность как язык народа людей усвоила? Жила среди них, правильно? Но не могло же наше стайное сообщество обустраивать тут командировки в людскую жизнь каждому кандидату в переводчики? И потому приходилось потеть самому. Правда, выяснилось, что среди народа имеются и другие знатоки языков. Не всегда, впрочем, высшего уровня, это да. Но лучше такие, чем никакие. Да и кроме этого, есть ведь