Помню, как-то Ванька Зобов, в отсутствие девчонок забрался к ним в палату и улегся под кровать. Ему страсть как хотелось послушать, о чем шепчутся между собой наши одноклассницы, а если судьба будет к нему благосклонной, то и увидеть кого-нибудь из них в неглиже. К несчастью для Зобова, бдительные девахи каким-то непонятным образом обнаружили его скрытое присутствие в спальне (наверное, бедолага перед ответственным походом за линию фронта забыл постирать свои носки) и так отхреначили его швабрами, что он надолго потерял к ним всякий интерес! Подслушивать чужие разговоры, да и просто разговаривать с девчонками, ему больше не хотелось.
И уж совсем страшно вспомнить, чего учудили эти бандитки с другим нашим одноклассником – Леней Дубковым. Однажды он неосмотрительно ущипнул одну из них за попу – видно ему показалось, что, хватая девчонок за всякие интимные места, он и сам приобретает в их глазах некий сексуальный ореол. Но не тут-то было! Спустя несколько минут целая ватага разъяренных девиц отловила Дубкова в коридоре и, угрожая железной расческой, заставила обалдуя раздеться. «А ну, снимай трусы, урод! Мы тебя сейчас насиловать расческой будем!» – кричали возбужденные чертовки. Он аж расплакался от жгучего стыда и унижения: «Девчонки, я вас очень прошу, не трогайте меня, поожжаааалуйста!».
Этот Леня, кстати, и вправду был не вполне адекватным парнем. Помню, как-то решил он смотаться на несколько дней к себе домой, а для того, чтобы его туда отпустили, не нашел ничего лучше, как похоронить свою бабушку. Слава богу, не всамделишно, а только на словах. Дескать, померла бабуся, разрешите съездить к родственникам, дабы достойно проводить на тот свет старушку. Ну, как не позволить ребенку проститься с близким человеком? Отпустили, конечно! Каково же было удивление педагогов, когда выяснилось, что никакая бабушка у Дубкова не умерла, а очень даже живет и здравствует! Она была страшно поражена, узнав, какие малоприятные небылицы распространяет про нее обнаглевший внучок и, насколько нам стало известно впоследствии, сама чуть не избила его до полусмерти за такие оскорбительные выдумки.
Но вернемся к нашим детдомовкам, которые, как вы уже, вероятно, поняли, были теми еще оторвами! Им палец в рот, не подумавши, положишь – откусят всю руку! Грубые, крикливые, вечно матерящиеся, они мало были склонны к нежности и романтическим отношениям. Во всяком случае, когда я в своих эротических фантазиях представлял себя плывущим на маленькой, юркой лодочке по водной глади девственно чистого озера, никакой сироты я рядом с собою не видел – там были лишь обнаженные звезды советского кино. Впрочем, нам ли сокрушаться по поводу неотесанности детдомовских девчонок, когда мы сами были еще хуже?..
Однажды наши дурехи пришли в класс размалеванные, как елочные игрушки. Видимо, какой-то шутник сказал им, что они могут уже, наконец, пользоваться косметикой, но как это делать – не объяснил. Ну, и девчонки сдуру разукрасили друг дружку так, что хоть стой, хоть падай! Лучше бы они за это дело и не брались вовсе, поскольку даже обезьяны, случайно завладевшие губной помадой и тушью для ресниц, могли бы сделать это гораздо толковее! Увидев наших смешных, перемазанных чем-то, невероятно уморительных мартышек (девчонки, только чур, без обид!), мы так и покатились со смеху.
После этого разразился грандиозный скандал! Школьная учительница МарьИванна обозвала наших бедных одноклассниц «шалавами» и «проститутками», а затем, страшно визжа и плюясь во все стороны, погнала их пендалями в туалет, смывать косметику! В общем-то, я ее прекрасно понимаю. Это и вправду смотрится чудовищно нелепо, когда на юном, чистом и свежем еще лице какой-нибудь прелестной девчушки, обнаруживаются вдруг следы уродующей ее штукатурки! Что ни говори, а все эти женские хитрости и уловки относительно шпаклевки каких-то огрехов своей рожи, должны быть прерогативой более зрелых дам, а ни в коем случае не молоденьких девчонок.
Я уже писал как-то, что в интернате у меня был друг Сергей Покровский, или Покров по-нашему, который отличался большим умением расположить к себе девушек и даже охмурить многих из них – наука, которой некоторые не научаются и за всю свою жизнь! Он как-то мастерски наловчился ездить девчушкам по ушам (они ведь любят это, не правда ли?), шептать им всякие благоглупости, и под эту сурдинку срывать с девичьих губ заветные поцелуи!
Серега был отчаянный модник, он лучше всех в интернате одевался, и умел преподнести себя с самой выгодной стороны. Там улыбнется как-нибудь загадочно, здесь вставит в разговор многозначительное слово (смысл которого и сам ни хрена не понимает). И все это у него так легко, непринужденно и естественно получалось, что любо-дорого было посмотреть!
Помню, как он поразил всех нас, вытащив из кармана носовой платок (вещь среди детдомовцев совершенно невиданная – кажется, если бы он достал пистолет, мы бы удивились меньше!) и чинно высморкавшись, положил его обратно себе в карман. Все это бы настолько нереально, по киношному, что мы дружно заржали во весь голос. Эстет хуев!
Но на девчонок подобное поведение производило неизгладимое, я бы даже сказал – головокружительное впечатление! Они просто млели от таких утонченных манер! Да что там говорить, когда даже мы иногда смотрели на Покрова с открытыми от удивления ртами. Нам, людям чрезвычайно скверно воспитанным, было чему поучиться у него в плане общения с противоположным полом. Не забывайте, что мы росли в обществе, где страшный мат перемат являлся единственным средством общения между людьми, сморкаться было принято в руку, а громкая отрыжка считалась признаком хорошего тона…
Надо вам сказать, что Серега охмурял не только наших детдомовских красавиц, которые, казалось, были влюблены в него почти поголовно, но и (что самое поразительное) домашних девушек, о которых мы даже мечтать не могли! Он уже, кажется, классе в шестом протоптал дорожку к дому одной из местных своих фавориток, которая жила неподалеку от интерната. Правда, она была страшна, как моя жизнь, но зато у нее имелись богатые родители, которым Серега отчаянно стремился понравиться. Он был самым продуманным из нас.
Помню, как однажды Покровский засобирался к ним в гости и попросил меня составить ему компанию. «Это еще зачем?» – удивился я. «Там же предки моей Алисы! Будешь говорить им что-нибудь умное!» – ответил он. «А, ну разве что только для этого» – улыбнулся я. В общем, пришли мы к ним на квартиру. Вся благородная семейка была уже в сборе и сидела за «дорохо-бохато» сервированным столом. У меня аж глаза разбежались от того изобилия блюд, что там были представлены!
Ну, думаю, как бы не опозориться в таком утонченном месте среди всех этих приличных с виду людей, да не перепутать ложку для десерта с закусочной вилкой. У нас же в интернате все в основном руками поедается и никаких тебе проблем со столовыми приборами. А тут пока разберешься, что к чему – с голоду подохнешь! Решил все-таки мясо ножом не резать, поскольку он, может, вообще для рыбы предназначен. Вот смеху-то будет! Тем более, что я никогда до этого ничего подобного не делал и с ножом обращаться не умел. Еще мне не хватало от волнения палец себе отчекрыжить!
Вместо мяса я принялся набивать свой рот грибами – они показались мне более доступными. По крайней мере, их не нужно было разделывать. Вдруг слышу голос отца семейства: «А что это у нас Олег ничего мясного не ест?». Ну, и я ему сквозь не пережеванную еще массу грибочков отвечаю: «Спасибо, Пал Палыч! Честно признаться, я не очень-то хочу есть». «Вижу я, как ты есть не хочешь – тарелку мыть не надо. Аж за ушами трещит!» – снисходительно улыбается папаша и тут меня, что называется, буквально разрывает от смеха!..
Зря он, конечно, так круто пошутил, потому что в следующую секунду я вдруг увидел, как вся недоеденная мною грибница устремилась в сторону шутника-балагура и его вмиг побледневшей жены! Я же, напротив, от стыда покраснел так, будто меня только что в кипятке сварили, как рака. За столом установилась мертвая тишина! Если бы у меня была в тот момент возможность провалиться сквозь землю, то я бы непременно ею воспользовался. Но мне пришлось испить всю чашу позора до дна.
«Алиса, что за мудаков ты пригласила в наш дом?!» – истошно завопил обляпанный грибами Пал Палыч. – Это же уму непостижимо! Чтобы я их больше здесь никогда не видел!». «Прошу меня покорнейше простить! – забормотал я в страшном смущении. – Готов, так сказать, загладить свою вину немедленной женитьбой на вашей дочери!». (Я иногда начинаю валять дурака в экстремальной ситуации). «Что?!» – голос папаши сорвался на фальцет. – «Вон отсюда, рвань подзаборная!». Спустя пару минут мы уже вышагивали с Серегой по направлению к нашему интернату. «Да уж, сходили, блядь, в гости!» – весело выговаривал он мне. «Ага, спасибо этому дому, пойдем к другому!» – радостно смеялся я в ответ.
Шутки шутками, но с девушками мне и вправду катастрофически не везло. С одной стороны, я грезил о них, не переставая, круглыми сутками (включая сюда и ночную их часть), с другой же – не замечал, может быть, в силу своей близорукости, ни единого признака того, что, хотя бы кто-то из красавиц думает обо мне. И это меня чрезвычайно беспокоило и расстраивало.
Сидя на уроках и скользя отсутствующим взглядом по школьной доске, я уносился своими похотливыми мыслями в такие будоражащие мое либидо дали, из которых мне совершенно не хотелось возвращаться. Боже мой, что со мной творилось тогда! Будучи на редкость застенчивым типом, и не имея возможности из-за дурацкой своей стеснительности даже прикоснуться к девушке, я сладострастно перетрахал (исключительно в мечтах, разумеется!) всех своих одноклассниц, учительниц и даже, кажется, престарелую уборщицу, которая приходила в интернат мыть полы…
Это было что-то с чем-то! Я вообще ни о чем, кроме баб, не мог думать. Чуть ли не ходил вниз головой по потолку от постоянного возбуждения! Мне даже в какой-то момент стало страшно: если я сейчас так жутко мучаюсь, то что будет со мной по достижению половой зрелости? Меня, наверное, вообще разорвет на части от вожделения!