На следующий день с утра пораньше по интернату уже бегали десятки незнакомых детдомовцам людей, часть которых представляла какие-то комиссии из министерства образования, а часть являлась сотрудниками прокуратуры и прочих карательных органов. Нас начали таскать на допросы. Мы, понятное дело, изображали из себя убежденных толстовцев, противников всякого насилия, а любые попытки обвинить нас в сопротивлении ментам объявили гнусным поклепом, не имеющим ничего общего с действительностью!
Нам, разумеется, заявили, что просто так «этого вот всего» не оставят и что мы еще сильно пожалеем о содеянном, а пока в интернате вводится прямое милицейское управление. Заключалось оно в том, что отныне функцию главного воспитателя стал исполнять какой-то мент, назначенный на этот пост специальным распоряжением вышестоящих органов, на территории школы (правда, теперь уже не под окнами) постоянно дежурила милицейская машина, а охранять общественный порядок в детском доме в ночное время суток поставили действующих сотрудников милиции.
И ведь не обманули, гады – уже ближайшей ночью по нашему коридору расхаживали туда-сюда два здоровенных мента с собаками и детдомовцы, никогда не видавшие в интернате ничего подобного, специально время от времени гавкали из своих палат, чтобы немного позлить мусоров с их четвероногими помощниками. Но в целом, в интернате стало как-то непривычно тихо. Для заведения, где еще вчера всем скопом колотили перепуганных ментов, эту тишину можно было бы назвать даже удивительной!
Глава 69
Я конечно не первый, и последний не я.
После подавления сиротского восстания менты завели несколько уголовных дел на наших взрослых выпускников. Что же касается более мелких участников побоища, то было решено провести в интернате выездное заседание «Комиссии по делам несовершеннолетних», которая и должна была определить нашу судьбу.
Готовилась она не один день – педагогам и легавым нужно было набрать побольше компрометирующего материала, чтобы расквитаться с нами по полной программе. При этом они еще пытались утопить нас нашими же руками. Делалось это следующим образом. Однажды меня вызвал к себе новый заведующий воспитательной частью, поставленный от ментов. Промеж себя мы называли его кратко и, как всегда, исчерпывающе точно – Мудвин.
Это был в высшей степени мудаковатый толстый легаш, главной задачей которого было как следует пройтись безжалостной тяпкой по запущенной детдомовской грядке, дабы посредством жесткой прополки убрать с нее все сорняки и чертополохи, которые мешают расти одобренным свыше овощам и сильно портят внешний вид всего огорода. После того, как я зашел к Мудвину в кабинет, он суетливо закрыл входную дверь, затем приказал мне сесть (я, как водится, отказался, заявив, что «сесть мы всегда успеем»), после чего принялся, расхаживая по комнате, окучивать меня на предмет сотрудничества с администрацией. Хитрые, заплывшие жиром глазки его бегали как у человека, который давно не в ладах со своей совестью.
«Ты же умный парень и должен понимать, что лафа для вас закончилась!» – с издевкой, достойной лучшего применения, говорил мне мерзкий Мудвин. – Больше никакой вольницы мы в интернате не допустим! Сейчас я готовлю документы для отправки некоторых из вас в детскую колонию. Вопрос этот уж решенный, осталось утрясти только некоторые формальности. Слишком много вы тут накуролесили, чтобы подобное поведение могло сойти вам с рук!».
Мудвин остановился посреди комнаты, выждал небольшую паузу и, патетически возвысив голос, продолжил: «Но я совсем не желаю усадить тебя за решетку, Олег! Все будет зависеть от твоего поведения и готовности продемонстрировать свою добрую волю к исправлению!». «Екарный бабай, начались ментовские разводки» – раздраженно подумал я, а вслух глухо спросил: «Чего ходить вокруг да около? Сообщите, что я должен сделать, чтобы избежать колонии?!».
Мудвин с удивлением посмотрел на меня – он явно не ожидал такой постановки вопроса, а затем, гадко улыбаясь, подытожил свою мысль: «Мне кажется, мы сможем договориться! Расскажи мне, что тебе известно о зачинщиках и главных участниках драки с милицией? Кто из ребят в ней участвовал? Что конкретно каждый из них делал? Не волнуйся, дальше этого кабинета ничего не уйдет!».
Я медленно поднял на него свой спокойный, как мне всегда казалось, взгляд, и едва сдерживаясь от колотившей меня изнутри ярости, ответил: «Конечно, не уйдет, потому что я вам ничего не скажу. Вы что, и вправду решили, будто я соглашусь стучать вам на своих друзей?! Можете отправлять меня в вашу ебанную колонию, мне по хую!». Мудвин так и взвился до потолка от злости: «Я тебя посажу, сволочь! Запомни, герой хренов, ты будешь сидеть!». Но я, выбив ногой дверь из кабинета, уже шагал прочь от этого урода к своим ребятам, чтобы предупредить их о том, что в детдоме завелась большая и опасная крыса.
Забегая вперед, скажу, что мне впоследствии просто невероятно, фантастически повезло! После нашего с Мудвином разговора я был абсолютно убежден в том, что этот, то ли бывший, то ли действующий, мент, непременно исполнит свою угрозу и отправит меня в колонию для малолетних преступников. Тем более, признаюсь честно, я тогда этого заслуживал.
Внутренне смирившись с неминуемой своей погибелью для добропорядочного общества (Эх, где наша не пропадала! Чему бывать, того – не миновать!), я даже решил для себя перед отправкой в места, не столь отдаленные, обязательно стукнуть хорошенько своего обидчика где-нибудь в темном углу по куполу. Но, слава богу, вмешался Господин великий случай!
Спасение мое пришло оттуда, откуда, казалось бы, его невозможно было ожидать – через водку! Как-то Мудвин, любивший в общем-то опрокинуть рюмку, другую и знавший толк в горячительных напитках, притащился в интернат, будучи в жопу пьяным. В принципе, он никогда не приходил на работу трезвым, но тут ужрался до такой степени, что даже видавший виды вахтер не смог скрыть своего изумления: «Ты чего-то, Ляксеич, набрался?» – боязливо спросил он и тут же получил по зубам так, что прямо на вахте и скопытился!
К несчастью для мента (и к моему последующему, самому искреннему ликованию!) безобразную сценку эту случайно увидела директриса, которая как раз выходила из своего кабинета в коридор, дабы провести инспекторский обход вверенного ей учреждения. Она сделала чересчур разбуянившемуся Мудвину замечание, на что тот без промедления послал ее в пешее эротическое путешествие, после чего был, благополучно для меня, уволен!
Продержись этот упырь в интернате еще с месяц, и я бы точно его стараниями укатил в колонию для несовершеннолетних, после чего моя судьба могла бы сложиться совершенно по-другому (и что-то мне подсказывает – не самым лучшим для меня образом!). Так я избежал почти уже гарантированной мне Мудвином тюрьмы.
Но вернемся к выездному заседанию «Комиссии по делам несовершеннолетних». Оно было организовано в интернате с большим размахом. Инициаторам сего действия было важно не только покарать некоторых, совсем уже отбившихся от рук детдомовцев, сопроводив их в колонию, но и нагнать жути на тех, кто еще останется учиться в интернате. Каждый потенциальный нарушитель спокойствия отныне должен был знать, что над ним подвешен дамоклов меч неотвратимого наказания!
В актовый зал, куда в приказном порядке согнали все население детского дома, и где происходил суд над самыми отъявленными его хулиганами, нас, малолетних бандитствующих элементов, назначенных уже к отправке в колонию, вызывали по одному. Сначала туда приволокли моих друзей и товарищей по несчастью, снискавших себе славу первых дебоширов и безобразников: Макса Чудакова, Сергея Покровского, Сергея Андрюшенко. Замыкающим же этой славной когорты числился я. По всей видимости, расправу надо мной Комиссия решила оставить на десерт.
Меня пригласили занять позорное лобное место, прямо на сцене, где должна была состояться для начала моя, скажем так, гражданская казнь. «Так, Олег Сукаченко? Пятнадцать лет? Ну, рассказывай, голубчик, как ты докатился до жизни такой?» – ядовито презрительным тоном спросила меня тощая, как жердь чиновница, исполняющая обязанности Председателя вышеозначенной Комиссии. Она вместе с еще двумя подпевалами восседала за накрытым красным сукном столом и неотрывно сверлила меня, пожалуй, даже излишне строгим, взглядом из-под своих бессовестных очков.
«Что вы имеете в виду?» – деланно удивился я. «Хватит паясничать! Встань ровно, когда с тобой разговаривают взрослые! Что это за неуважение к Комиссии?! Ты прекрасно понимаешь, почему мы тебя сюда вызвали. Твое поведение иначе, как отвратительным, не назовешь! Учителя жалуются, что ты совершенно перестал учиться, то и дело дерзишь педагогам! У тебя несколько приводов в милицию, ты неоднократно попадался на воровстве! Да еще эта драка с сотрудниками милиции!» – Председательша на секунду перевела дух, но лишь для того, чтобы продолжить обличать меня самым беспощадным образом. Кажется, возмущению ее не было предела.
«Мы затребовали характеристику на ученика 8 А класса Олега Сукаченко у главного воспитателя интерната и вот, что в ней сказано» – далее эта дура, обращаясь к притихшему залу, прочитала потрясающий по своей лживости поклеп, который состряпал на меня уже известный читателю Мудвин, из которого я с удивлением узнал, что хуже меня может быть только людоед, да и то не всегда, поскольку он хотя бы любит свою потенциальную еду. Я же никого уже давно ни во что не ставлю, крайне разлагающе (ага, как алкоголь на печень!) действую на своих одноклассников, сколотил устойчивую бандитскую группу и все в таком же, довольно мерзопакостном, надо признаться, ключе.
В общем, по-хорошему, меня не в колонию надо отправлять, а расстреливать! И чем раньше, тем лучше. Ну, думаю, Мудвин-гаденыш, удружил… Такую убийственную характеристику надо было еще постараться накатать! Хорошо, что он так удачно и ко времени