– Заткнись! Заткнись или убью! Убью обоих!
– Нет, не заткнусь! На этот раз – нет! Через три года после его смерти ты решил предложить себя в доноры. Три года… Это долго… Почему? Может, ты решил поставить на этом крест? Спасти жизнь другому, чтобы самому спастись? А если твоя жена не хотела, чтобы ты спасал кому-то жизнь? Она подарила тебе сережку на день рождения, чтобы ты не забывал, что Седрик все еще с вами, что он жив, и не позволил другому выжить там, где умер твой сын. Эта сережка как напоминание, как способ сказать тебе: «Будь внимателен к тому, что делаешь. Седрик умер по вине других, и ты не должен их спасать». Она была против того, чтобы ты стал донором, ты настаивал. Несомненно, вы ссорились. И у нее в голове что-то сдвинулось… В общем, это она заточила тебя сюда. Она наказала тебя, она наказала меня и мою жену.
Я пристально на него посмотрел:
– Скажи, что я ошибаюсь…
Мишель встал, отбросил меня в сторону и выбежал в темноту. Я услышал, как он стонал и молотил кулаками по льду, конечно раненой рукой тоже. Фарид спокойно вертел на коленях перчатки.
– Не знаю, что и думать о вас обоих. С одной стороны, ты вроде бы прав, а с другой – говоришь совсем не то. Потому что если ты прав, то при чем тут я? И почему его жена должна причинять зло твоей дочке?
«А я думаю, что все ты знаешь. Просто говорить не хочешь»
Фарид нырнул в свой спальник, а я оказался лицом к лицу с новой реальностью, и она была гораздо хуже, чем наше заточение: Франсуаза обречена умереть в одиночестве.
34
Меня так тянет взойти на Эверест, потому что он существует.
Джордж Мэллори (1886–1924)
Загадки альпинизма существуют и для тех, кто им занимается, и для тех, кто никогда не был в горах.
Жан Кристоф Лафай (1965–2006)
Альпинист – это человек, устремляющий свое тело туда, куда некогда посмотрели его глаза.
Гастон Ребюффа (1921–1985)
Гора не может быть правильной или неправильной. Гора опасна.
Рейнгольд Месснер (1944–)
Кто не рискует, тот ничего не имеет.
Сэр Эдмунд Хиллари (1919–2008)
В самом начале подумайте о том, что оно может стать концом.
Эдвард Вимпер (1840–1911)
Я не самоубийца. Я боюсь смерти, а главное – меня пугает то, как именно я умру. Этот страх – мое страхование жизни. Я не стремлюсь узнать, каков мой лимит прочности, ибо в тот день, когда я его узнаю, я уже не вернусь, чтобы об этом поговорить.
Эрхарт Лоретан (1959–)
Я пытался подобрать сочетание цифр на замке от ящика, используя важные даты. Например, даты рождения и смерти Макса Бека, 12.05.91. Никаких результатов. Макс умер, и я не знаю, что побудило меня на какую-то секунду подумать, что он причастен к тому, что с нами произошло.
Однако я об этом думал.
Дата смерти сына Мишеля, 04.02.07, тоже привела к неудаче. Дата его рождения была последним, что произнес Мишель. После этого он забился в угол палатки, сдавив кулаками свою железную башку, и сидел молча, даже не шевелясь. Я подумал, что он заснул сидя. Но он вдруг нахлобучил каску и ушел в галерею, где с остервенением принялся за работу. Оттуда донесся его рык. Дело было совсем дрянь. Если физически мы себя чувствовали гораздо лучше, то наше моральное состояние с головокружительной скоростью катилось вниз.
Оборвался контакт с Фаридом. Он уже не смотрел на меня с прежним выражением, в его взгляде угадывался тяжкий упрек, словно во всем, что с нами случилось, виноват я. Я попросил его пойти вместе со мной колоть лед, но он мне не ответил и продолжал заниматься подбором цифр в замке, дойдя в этом занятии до десяти тысяч четырехсот двух комбинаций.
Десять тысяч четыреста три, десять тысяч четыреста четыре, десять тысяч четыреста пять…
Я изрядно приложился к водке, перечитал свое письмо к жене и отправился к леднику скрести его своей цепью. Смехотворная работа. Позади меня Мишель вдруг затеял какую-то несуразную суету. Он принялся таскать из галереи крупные камни и складывать их возле стены. Под тяжестью некоторых он просто сгибался: они весили не меньше тридцати-сорока килограммов. Я молча за ним наблюдал. Теперь он начал класть камни по отдельности. Пыхтя и взрыкивая, он их то катил, то тащил. На камни текла кровь из пораненной руки. Иногда он смотрел вверх, на сталактиты на потолке: то ли что-то искал, то ли от чего-то уворачивался.
Наконец он вроде бы закончил. Из этих треклятых каменюк он сложил две дуги, направив их в сторону стенки. Как будто… два гроба без крышек. И тут он вдруг резко ко мне обернулся, уткнув руки в боки. При виде его покрасневшей от крови каски я остолбенел. А он быстро вошел в палатку.
– Что это ты соорудил из камней? – спросил я, войдя за ним следом.
Не отвечая, он вонзил иглу с ниткой в руку, потом еще раз и еще… Поверх швов, наложенных Фаридом, легли еще два стежка. Потом он выпил все, что оставалось в кастрюле, и, не раздеваясь, залез в спальник, проворчав:
– Завтра… завтра будет нам чем поразвлечься…
Спустя две минуты он уже храпел, положив подбородок на сложенные кулаки.
35
Мы были единственными живыми существами в подземном мире. Порою ветер стихал, и глубокая тишина пустыни воцарялась и на море, и на бесплодных скалах. Я старался проникнуть взглядом сквозь туманную даль и разорвать завесу, прикрывшую таинственную линию горизонта. Тысячи вопросов готовы были слететь с моих губ! Где кончается море? Куда оно ведет?[22]
Крик в ночи. Ужасающий крик.
Я резко сел, выдернутый из сна. У Фарида был тот же рефлекс, что и у меня, он тоже сразу поднялся. За палаткой часто мигал огонек. Я повернулся налево и потрогал спальник Мишеля. Он был пуст.
– Жонатан! Жонатан! Иди скорее!
Мишель орал так, словно увидел дьявола. Я в панике выскочил из мешка и оделся вчетверо быстрее, чем обычно. Наскоро натянув куртку, болтавшуюся вместе с цепью у меня на запястье, и кое-как обувшись, я вылетел из палатки в направлении голоса. Полуодетый Фарид, кашляя, в одних носках, несся за мной следом.
Мишель стоял на краю расщелины. К груди он прижимал огромный камень, и под тяжестью его тело выгнулось дугой. У его ног стояла наша кастрюля, завернутая в два грязных полотенца, фонарь и баллончик с ацетиленом. На мгновение он повернул к нам искаженное гримасой лицо:
– Там… я там видел… Надо его раздавить… Убить…
Голос его дрожал, тяжелый камень на груди не давал говорить. Я подбежал, запыхавшись. Сонное оцепенение меня еще не отпустило, и мозг силился понять, что к чему. На ум сразу пришел образ чудища из ночного кошмара. Позади меня дрожащий от холода Фарид натягивал брюки.
Я подбежал к Мишелю и встал у самого края пропасти. Ледяной ветер трепал мои волосы и проникал под свитер.
– Что? Что такое ты там увидел?
– Как ты падаешь…
Резкий толчок в спину бросил меня вперед. Сердце подпрыгнуло, пальцы пытались уцепиться за противоположный край расселины, которая меня буквально всасывала. От шока мне показалось, что у меня оторвалась рука. Тело мое сильно ударилось о стенку, в левом виске как-то странно шумело. Оглушенный, я застонал и открыл глаза. Цепь удержала меня, и я болтался в воздухе в двух метрах от края расселины. Сквозь завывание ветра сверху явственно доносился шум борьбы, глухие удары, потом хрип и звук падающего тела.
Потом все стихло.
Я висел в пустоте. Ветер свистел в ушах, добираясь до самых внутренностей. Здесь, внизу, было так темно, что я не различал даже собственных ботинок.
Я стиснул зубы. Железный браслет цепи нестерпимо больно впивался в руку. Мне удалось ухватиться за цепь, подняв левую руку. Но подтянуться наверх было невозможно. Для этого надо было перехватить правой рукой повыше, но мне не хватало слабины веревки: цепь слишком натянулась. Морщась от боли, я силился нащупать хоть одну зацепку на скале. Но скала была гладкая и скользкая, и мои ноги впустую месили воздух.
Я, не переставая, твердил себе, что могу упасть. Умереть. Я орал от страха и злости и, наверное, впервые умолял вбитый в скалу кол не выскочить.
Вдруг резкий рывок отбросил меня еще на метр вниз. Снова полоснула сильная боль в плече. Я барахтался в воздухе, попав в западню собственного веса. Теперь цепь опускалась чуть плавнее, брюки мои терлись о скалу, и мне приходилось отталкиваться ногами, чтобы не ободраться о стену. Смотреть вниз я не мог. Там была полная чернота, пропасть. И казалось, что бесконечно падаешь куда-то в темноту.
– Мишель! Прекрати!
Я вздрогнул: мои ботинки коснулись твердой поверхности. Измученное тело медленно опустилось на крошечный карниз, и сжимавшая руку цепь наконец ослабла. Весь превратившись в боль, я массировал плечо. У меня было такое ощущение, что мне в дельтовидную мышцу воткнули раскаленный добела меч и вытянули все сухожилия. Сверху, метрах в семи-восьми от меня, пробивался луч желтоватого света. Отсюда казалось, что он находится на другом конце вселенной.
– А теперь ты посмотришь, что в мешке!
Голос Мишеля гулко раскатился по подземелью. Я еле различал его поганую маску, свесившуюся с края расщелины.
– Что ты сделал с Фаридом?
– О нем не беспокойся. Мешок, я сказал.
Вжавшись в скалу, я посмотрел вниз. Сверток, узлами завязанный по краям, лежал в двух шагах от меня, у самого края дыры, уходящей вниз. У меня задрожали ноги, и захотелось опуститься на колени, но цепь не давала.
– Ослабь цепь!
Мишель исчез, и цепь ослабла. Тогда я понял, что тяжелый валун был ему нужен, чтобы контролировать мое падение в расселину. Несомненно, он прокатывал его по звеньям цепи, и, таким образом, я не расшибся о карниз. Кончиками пальцев я зацепил мешок и подтянул к себе. Ветер свистел в дыре. В жизни не видел я такого ужасного места.