– Верно. Но это не такое уж неопровержимое возражение.
– Думаете? Тогда вот вам еще одно, посильнее. Все это время, с одиннадцати двадцати до одиннадцати сорока, я слышал, как Пол печатает с сумасшедшей скоростью. Стены у нас, знаете ли, тонкие, и не может быть сомнений, что звук доносился из комнаты Пола. Вы, конечно, можете сказать, что у него был сообщник, и это он сидел за машинкой, – но такое уж слишком. Любой сразу бы сообразил, в чем тут дело, ведь время убийства известно с точностью до минуты.
– Ничего подобного я не утверждаю, мистер Лэм. Я просто обращаю ваше внимание, что алиби в данном случае не вполне безупречно. На этот счет у меня есть еще одна теория, возможно, вы сможете ее подкрепить. Но об этом позже, а сейчас перед вами все факты, на которых я основываю оба свои предположения. Что касается второго, то, имея в виду вашу привязанность к театру, она должна показаться вам особенно привлекательной.
Какое-то время Мартин сидел молча.
– Коротко говоря, – заговорил он наконец, – ваша мысль сводится к следующему: по какой-то – какой именно, я гадать не берусь, – причине Пол Леннокс решил убить Алекса Брюса и обеспечил себе ложное алиби, коему я стал невольным свидетелем. А как насчет Семерых с Голгофы? Думаете, Пол выдумал всю эту историю?
– Да. Это ложный след. Вполне возможно, как я и говорил во время нашего первого разговора, он был составлен изначально, чтобы вынудить следствие гадать о мотивах убийства и личности загадочного убийцы. А когда выяснилось, кто на самом деле стал жертвой, Леннокс состряпал эту фантастическую историю, достоверность которой с ходу не проверишь.
– В таком случае почему вы не пошли в полицию?
– Потому что это еще не все. Леннокс действовал гораздо более тонко. Если бы он сразу выдал свое желание сделать легенду достоянием гласности, ее достоверность могла бы вызвать сомнения. Вот он и поведал ее всего пятерым знакомым, взяв с них обет молчания сразу после того, как полиция обратилась к жителям с просьбой поделиться имеющейся информацией. Однако трудно предполагать, что хотя бы один из этой пятерки не проговорится!
– И вы считаете, что он все еще не отказался от своего первоначального намерения?
– Считаю. Но мало ли что я считаю. Ясных доказательств, способных убедить полицию, у меня нет. У меня нет даже особенных оснований, чтобы предупредить мистера Брюса о грозящей ему опасности. Все, что я могу сделать…
– Да?
– Все, что я могу сделать, мистер Лэм, так это попросить вас не спускать глаз с этих двух джентльменов и следить за возможным развитием ситуации. Оставайтесь рядом с ними, пожалуйста, побольше, чем обычно.
– Что касается Пола, сделать это в ближайшее время будет нетрудно. У нас каждый вечер репетиция, да и ужинать мы, наверное, будем вместе. Словом, начиная с шести и до самого сна мы вместе. А Алекс всю вторую половину дня проводит в лаборатории.
– Ну а я, – улыбнулся Эшвин, – чувствую себя Иеговой, направляющим ангела-хранителя с заданием следить за потенциальными опасностями и потенциальными жертвами. Должен сказать, вы представляете собой довольно любопытный экземпляр ангела-хранителя, мистер Лэм.
– А что, ангелы-хранители скотч пьют? – улыбнулся Мартин.
Ушел Мартин от Эшвина приблизительно через полчаса в состоянии тревожного недоумения. Обвинения, выдвинутые им против Пола, казались вполне правдоподобными, даже неоспоримыми; в любом случае Пол лучше подходит для роли хитроумного убийцы, нежели Курт Росс. И все же Мартина не оставляло чувство инстинктивного протеста против того, что убийцу ищут среди близких ему людей. Глупо, конечно, и все же… В любом случае он призвал себя к максимальной бдительности в своей новой ипостаси ангела-хранителя.
У входа в Международный дом он, к большому своему облегчению, столкнулся с живым и здоровым Алексом Брюсом.
– Привет. К Синтии заглядывал?
– Да, – отрывисто бросил Алекс.
– Что, сцену закатила? А то что-то вид у тебя неважный.
– Что-то в этом роде. И отчасти это твоя вина, Мартин. Мы из-за субботних дел повздорили.
– Прости, Алекс, глупо, конечно, с моей стороны было…
– Ладно, забыли. Я тебя не виню за игры на балконе. Почему бы тебе, в самом деле, не заняться любовью с Синтией? Тем более что ты был бы далеко не один.
Они сели в лифт и поднялись на свой этаж, не говоря больше ни слова. Мартину это было только на руку, он был слишком смущен, чтобы вести какие-то разговоры: ведь ангелов-хранителей обычно не бранят за амуры.
Направляясь к себе в комнату после столь насыщенного вечера, Мартин обдумывал версию Эшвина, которая казалась ему все более убедительной, хоть и весьма неприятной. Таким образом, Мартин вторично оказался во власти более или менее удовлетворительной версии гибели доктора Шеделя; и на сей раз он даже близко не испытывал прежнего внутреннего сопротивления собственному выводу.
Но все это, разумеется, было до второго убийства.
Мартин рассчитал время написания мною последнего предложения так, чтобы оно совпало с тем моментом, когда мы сходили с трамвая.
– Я так и думал, Мартин, что ты держишь в рукаве второе убийство, – заметил я. – Что же нам теперь, ждать появления достаточного числа новых жертв, после чего список подозреваемых сократится до одного?
– Не уверен, что такая стратегия сработает в данном случае, – возразил он. – Не торопись, имей терпение. К тому же не забывай, я вовсе не пытаюсь выстроить некое повествование наилучшим образом, все, о чем идет речь, случилось на самом деле, было со мной. А теперь давай немного помолчим, что-то я устал работать языком без продыха.
По правде говоря, я тоже немного утомился и был совсем не против краткого перерыва. Мы шли в молчании, глазея на ярко расцвеченные витрины итальянских магазинов и уворачиваясь время от времени от столкновения с каким-нибудь юным фашистом – любителем скоростного бега на коньках.
В конце концов мы удобно устроились в кабинке ресторана «Фаворит», заказали по коктейлю, и, изучая меню, я спросил:
– Ну, как, отдышался?
– Да ты у нас какой-то ненасытный, Тони!
– Это просто естественное любопытство, впервые ведь встречаюсь с Ватсоном. – О том, что я уже начал прикидывать в голове романные возможности повествования Мартина, я предпочел не говорить.
– Ну и как я тебе в роли Ватсона?
– Гм-м, – задумчиво промычал я. – Немного необычно. Странно видеть сомневающегося Холмса и откровенно заблуждающегося Ватсона.
Принесли напитки, и мы снова погрузились в изучение меню. Официант принял заказы, и Мартин вернулся к разговору:
– Ну а Эшвин?
– Если бы я сам как-то не столкнулся с ним в Беркли, то сказал бы, что он выглядит слегка идеализированным. Ему следовало бы родиться где-нибудь в восемнадцатом веке. Так и ждешь, что он в каждую фразу будет вставлять обращение «сэр».
– Готов поставить на то, что угадал, кто убийца? – Мартин лукаво посмотрел на меня.
– Я не доверяю тебе, Мартин.
– Да брось, Тони, я с тобой играю по-честному. Все рассказываю, то есть то, что известно Эшвину и мне. По-моему, я даже не пытаюсь сбить тебя с толку ложными намеками. Итак, кто убийца?
– Меня всегда тянет, – покачал я головой, – выбирать наименее подозрительное лицо – если не считать, конечно, детективов, врачей и дворецких, которые всегда вне подозрений, а не видно, каким образом ты можешь их задействовать. Кроме Эшвина и тебя самого, под подозрением все. Положим, Курта и Пола можно исключить, слишком уж настойчиво ты выталкиваешь их в центр. Дальше – кто? Алекс? Доктор Лешин? Знаешь, Мартин, если убийцей окажется кто-нибудь вроде Уортинга или Борицына, я, хоть ты нынче мой гость, заставлю тебя заплатить за ужин.
– Повторяю, я играю по-честному, – сказал Мартин.
Официант принес закуски и дымящуюся супницу и застыл в ожидании. Мартин понял его смысл и посмотрел на меня.
– Ну как? – спросил он.
– Как – что?
– Заказывать вино после пива будем?
Я пожал плечами. Никак не могу запомнить последовательность.
– Bier auf Wein Ist nicht fein, – продекламировал Мартин.
Wein auf Bier Rat’ ich Dir[55] – Официант, бутылку шабли. – Это единственный способ запомнить, – добавил он, поворачиваясь ко мне.
Вино принесли, разлили по бокалам, и я произнес тост:
– За Неизвестного Убийцу! А теперь, – добавил я, когда мы опустошили бокалы, – продолжай, хотелось бы все же знать, за кого мы пили.
– Отличный суп, – невпопад заметил Мартин. – Ладно… Мы остановились на понедельнике. После этого и до генеральной репетиции ничего особенного не произошло…
7. Сцена с удушением
Генеральная репетиция была назначена на вечер в четверг, из-за чего Мартину пришлось хладнокровно отменить все назначенные на этот день семинары и провести его с Дрекселем в аудитории Уилера. Обычная предпремьерная суета: последние изменения в декорациях, вопросы, связанные с правильным наложением грима сообразно характерам персонажей, мелкие детали костюма и бутафории. Без авторитетного «визирования» переводчика Дрексель ничего этого решать не хотел. Мартин нашел такой подход лестным, но утомительным и вздохнул наконец с облегчением, когда в четыре часа дня режиссер объявил репетицию законченной.
Все эти заботы вынудили Мартина совершенно пренебречь своими обязанностями ангела-хранителя, но он слишком вымотался, чтобы испытывать по этому поводу какие-либо угрызения совести. Однако же, выходя из театра, Мартин столкнулся еще с одной проблемой, которую тоже упустил из виду, сосредоточившись на своем «Возвращении Дон Жуана». На залитых солнечными лучами каменных ступенях сидела Мона Моралес.