абинеты в маленьких сельских гостиницах. Высокая, грациозная, хотя и неопределенного возраста, мисс Хейвуд, несомненно, обладала той привлекательной внешностью, которая пережила свой расцвет в раннюю эпоху немого кино, а теперь уже давно вышла из моды. Свои нестриженные темно-русые волосы она собирала в «артистический» греческий узел у основания лебединой шеи. И одевалась в свободного покроя платья-блузоны, в каких ходят на чтения стихов в богемные кафе. Насколько я понял, мисс Хейвуд занималась живописью. У нее для каждого находилось доброе слово, хотя в целом она вела образ жизни замкнутой в себе интеллигентной леди.
Но даже в этой женщине присутствовали некие таинственные черты. Порой в глазах вспыхивал странный свет, который показывал, насколько обманчивым может быть ее пропитанный запахом лаванды, безыскусный, на первый взгляд, облик, а лицо по временам приобретало сходство с маской. И когда она улыбалась, как делала, например, сейчас, улыбка затрагивала только губы.
– Добрый вечер, доктор Уэстлейк. Как вижу, наша маленькая компания распалась сегодня раньше обычного.
И мисс Хейвуд промелькнула мимо меня облаком батика. Я вышел на террасу. Она совершенно опустела. Мэрион Фэншоу, очевидно, отправилась к своему талантливому, хотя и не слишком верному мужу, а мистер Ашер удалился с Ветхим Заветом к себе.
Можно лишь гадать, как проводили время на пляже Нелли Вуд и Бак Валентайн, если они вообще оставались вместе. Одновременный уход мог оказаться лишь вызывающей выходкой для остальных.
Я посмотрел в темноту пляжа сквозь окно террасы. Ничего не было видно, кроме клубящегося тумана, и не слышно, кроме хлюпающих звуков прилива. И снова образ китайского фонарика у только что разрытой могилы навязчиво всплыл в памяти, словно наваждение. Следовало ли мне сообщить об увиденном официальным властям? И если да, то кому именно?
От усталости я не мог раздумывать слишком долго. Выйдя из пустой террасы, отправился в свой номер, разделся, нырнул под одеяло, почти мгновенно заснув.
Прошло, видимо, совсем немного времени, когда меня разбудил громкий стук. Я стряхнул с себя сонливость. Теперь стало ясно, что стучали именно в мою дверь. Затем отчетливо раздался голос мистера Митчелла:
– Доктор Уэстлейк, доктор Уэстлейк, вы не спите?
Я хмуро усмехнулся и включил лампу на тумбочке рядом с кроватью. Митчелл, все еще полностью элегантно одетый, стремительно вошел.
– Ах, доктор Уэстлейк, прошу прощения, что потревожил, но вас просят к телефону внизу.
– К телефону?
Поскольку друзей в округе у меня не было, я с тревогой подумал, что звонок междугородный и хотят сообщить неприятные новости о моих оставленных на время пациентах.
– Да. Звонит доктор Гилкрайст. Говорит, дело весьма срочное, иначе я бы и не подумал вас будить.
– Гилкрайст? – воскликнул я.
Доктор Гарольд Гилкрайст был местным врачом, который делил свое время между небольшой практикой и посещением женской исправительной колонии в Халинге, расположенном в нескольких милях дальше вдоль побережья. Там он числился медицинским консультантом. Человек амбициозный и умный, застрявший в силу обстоятельств в крошечном городке, он воспринимал меня как символ большого, манящего внешнего мира. Я знал, что совсем недавно он вернулся в страшном разочаровании из Бостона, предприняв неудавшуюся попытку устроиться в крупную больницу. По-видимому, его все-таки приняли туда, и теперь он спешил сообщить о своем успехе.
Наскоро запахнувшись в халат, я последовал за Митчеллом в темный и пустой вестибюль. Телефон находился в отдельной кабинке у левой стены. Я зашел внутрь, плотно закрыв раздвижную дверь, чтобы пресечь любые попытки Митчелла подслушать наш разговор.
Трубка попросту свисала на проводе. Я взялся за нее.
– Уэстлейк, это вы? – прохрипел голос Гилкрайста, обычно звучавший приятно и добродушно. – Вам нужно немедленно приехать. Произошло нечто ужасное. Мне нужен взгляд коллеги, мнение еще одного врача.
– Послушайте, – начал я. – В конце-то концов, у меня отпуск. И я не намерен куда-то тащиться посреди ночи, чтобы осмотреть чужого пациента, если только…
– Пациента? Это не пациент, Уэстлейк. Здесь… Сумасшествие какое-то. Произошло убийство!
– Убийство? – бессмысленно, как попугай, повторил я.
– Да, убийство. Причем самое невероятное, жуткое преступление, с каким я когда-либо сталкивался. Вам нужно приехать сейчас же.
– Но…
– Я звоню вам с поста береговой охраны. А труп здесь рядом у подножия скалы, которая называется «Голова монаха». Знаете такую?
– Конечно.
«Голова монаха» была огромной, причудливой формы одинокой и величавой скалой, которая наподобие дьявольской скульптуры возвышалась на пляже примерно в полумиле от гостиницы.
– Со мной Барнс – сержант Барнс из городской полиции. Это он сначала позвонил мне. Я уже вернусь к трупу, когда вы доберетесь сюда. Только, умоляю, побыстрее, Уэстлейк!
– Но…
– И никому в гостинице пока ни слова о случившемся, – снова перебил меня Гилкрайст, прежде чем я смог хоть как-то отреагировать на сообщение. – Нам не нужно, чтобы кто-то вертелся под ногами. Будем держать все в секрете, сколько сможем.
– Хорошо, – ответил я. – Прибуду к вам скоро. Но скажите мне хотя бы, Гилкрайст, кто это? Кого убили?
Но ответа на столь важный для меня вопрос не дождался – услышал только щелчок, когда на другом конце провода положили трубку.
Уже окончательно проснувшийся, я выскочил из будки. Мистер Митчелл смотрел на меня выжидающе.
– Доктор Уэстлейк, искренне надеюсь, что ничего слишком серьезного не…
– Вы же знаете Гилкрайста, – прервал я его. – Всего лишь небольшая проблема.
Затем бегом устремился мимо управляющего вверх по лестнице в свой номер. Влез в старый шерстяной свитер и в плотные брюки, а сверху надел ветровку, все еще влажную после рыбалки.
К счастью, среди моих вещей на туалетном столике нашелся фонарик. Я схватил его и сбежал вниз мимо одинокой фигуры Митчелла и через дверь террасы вышел в темноту к дюнам, тянувшимся вдоль пляжа.
Туман еще более сгустился. Временами он начинал казаться плотным и даже твердым, словно огромный серый гриб распустил невероятных размеров шляпку поверх песка. Я с трудом прокладывал себе путь в сторону «Головы монаха» вслед за тусклым кружком света своего фонарика, не имея никаких ориентиров, кроме более громких звуков прибоя вдоль берега.
Странно, но посреди мрака и жути ночи на этом пустынном пляже факт убийства воспринимался не столь пугающе, как в только что оставленном мною отеле. В моем сознании теснились самые разнообразные фантазии и мысли. Кого все-таки убили? Был ли это мой знакомый? Неужели один из постояльцев гостиницы? Передо мной один за другим вставали образы угрюмых лиц, которые я совсем недавно видел на террасе, – Бак Валентайн… Мэрион Фэншоу… Мистер Ашер… Нелли Вуд…
Вдруг особенно высокая и мощная волна обрушилась в глубь пляжа, и каскад невидимой воды, чуть не сбив меня с ног, отбросил в сторону. Снова обретя равновесие, я поневоле стал двигаться левее, чтобы находиться подальше от полосы прибоя.
В первые секунды после этого происшествия, утирая влагу с глаз, в туманной мгле мне не виделось ничего необычного. И лишь потом, как это бывает в кошмарных снах, стал постепенно различать мерцание света впереди.
Сначала я решительно отказался поверить в это. Казалось, что мое возбужденное сознание играет со мной и память попросту воссоздает тот мираж, который мы с Дон заметили ранее сегодня на погосте при старой церкви.
Я моргнул раз, потом еще. Но свет оставался на месте, убеждая в своей реальности.
Впереди меня, разрывая сплошную стену черно-серой тьмы, лишь в одном очень узком месте, мерцал розовый свет. Он был мне хорошо знаком – слабое колеблющееся сияние, отбрасываемое дешевым расписным китайским фонарем…
Я ощутил, как на голове встали дыбом даже намокшие волосы. Окружавший туман ожил и стал представляться бесплотными пальцами, стремившимися вцепиться в мою глотку.
А затем сквозь шум прибоя донеслись едва слышные звуки мужских голосов. Выкрикнув имя Гилкрайста, я побежал по песку навстречу розовеющему светящемуся кружку.
Через несколько секунд я столкнулся с другой мужской фигурой в отсыревшей ветровке, а стоявший рядом Гилкрайст сказал:
– Уэстлейк! Слава богу, вы уже здесь! Мы позвонили инспектору Суини в Халинг. Но он еще в пути. Идите сюда. Мы пока ничего не трогали, чтобы смогли увидеть труп в том виде, в каком его нашли. Прилив становится все выше, и скоро ее тело придется перенести.
– Ее?!
Но Гилкрайст ухватил меня за рукав и потащил ближе к свету.
– Кто это? – снова прокричал я как можно громче, чтобы слова не заглушил шум моря. – Кого убили?
Гилкрайст, казалось, не слышал меня. Он лишь ускорил шаг.
Из темноты донесся еще один мужской голос, и Гилкрайст ответил:
– Это доктор Уэстлейк, Барнс. Тот, что остановился в «Талисман-инн». Я пригласил его сюда, чтобы у нас было мнение двух медиков.
Барнс служил местным полицейским. Я видел его несколько раз в городке и смутно припоминал внешность – солидный мужчина, черноволосый, с налетом меланхолии в темных глазах.
Мы достигли места, где стоял Барнс. Его рослый силуэт возвышался между нами и китайским фонарем, заслоняя от нас то, что освещалось.
– Знакомьтесь, Барнс, это доктор Уэстлейк.
Барнс басовито приветствовал меня:
– Здравствуйте, доктор. Хочу сказать, что дело очень скверное. Ничего подобного не случалось в наших краях с тех пор, как я был совсем юнцом.
Для меня по-прежнему все оставалось неясным. Сами того не сознавая, они довели мое чувство тревоги до крайности. Обойдя полицейского, я направил луч своего фонарика дальше в туман.
Громада «Головы монаха» проступала как нечто еще более темное в окружавшей нас мгле. На этом смутном фоне был отчетливо виден розовый китайский фонарь, прислоненный к влажному и покрытому водорослями основанию скалы. Присмотревшись к рисунку, отметил, что точно так же был расписан фонарь, который я видел на церковном дворе. И цвет оказался тоже розовым. Такую окраску придавал свет от короткой, оплывшей свечи, установленной внутри в специальном стеклянном стаканчике.