– Ты прекрасно знаешь, в чем дело, – я взял чистую тарелку, предназначенную для Бобби. – Половину. Положи сюда ровно половину.
Дочь сердито надула губы от несправедливости, но под тяжестью моего взгляда разрезала рыбу пополам и шлепнула чуть меньшую часть на тарелку Бобби.
– Так-то лучше, – сказал я.
Дон зло на меня посмотрела.
Я поставил тарелку перед мальчиком.
– Только погляди, Бобби, что тебе дала Дон. Вчера она сама поймала эту прекрасную рыбку и хочет, чтобы половина досталась тебе.
Взгляд Бобби вернулся из бесконечности, и он посмотрел на стоявшее перед ним блюдо. Две маленькие ручки ухватили за края тарелку и подтянули ее ближе. Он какое-то время разглядывал рыбу.
А потом очень спокойно и даже торжественно поднял и бросил тарелку на пол.
Фарфор с треском раскололся.
– Ненавижу рыбу, – пробормотал Бобби. – Это все глупо. И рыба ваша глупая.
Одним яростным движением моя дочь склонилась вперед и с силой ущипнула его за руку.
Он снова заплакал.
К собственному удивлению, я вдруг сказал:
– Молодчина, Дон. Ущипни-ка его еще разок.
Но даже самый ужасный завтрак когда-то заканчивается. И поди разберись в детской психологии, потому что после финального стакана молока Бобби и Дон уже снова стали лучшими друзьями. Они вышли из столовой, взявшись за руки с приторной сентиментальностью.
Барнс все еще торчал в холле.
– Инспектор Суини прибудет с минуты на минуту, док, – сообщил он.
– Отлично, – криво усмехнулся я. – Вернусь, как только не нужно будет следить за детьми. Пристрою их на пляже.
Затем я отправил детей наверх за купальными принадлежностями. Они подчинились беспрекословно, даже охотно. И почти мгновенно вернулись. Бобби, по-прежнему серьезный, появился в синих рейтузах и уставился на Дон.
– Я медведь, – заявил он. – И люблю кусаться.
После чего в подтверждение своих слов подскочил к ней и укусил за руку. Оба рассмеялись. Им все это казалось забавным.
В мои намерения входило отвести их на пляж и передоверить заботу о детях Баку Валентайну. Поскольку отель практически пустовал, другой работы у спасателя просто не было.
После событий минувшей ночи кому-то могло показаться неразумным оставлять детей на попечении столь сомнительной личности. Но меня это не страшило. Объединившись в дружную пару, Бобби и Дон не спасовали бы ни перед кем – даже перед маниакальным убийцей.
Бака я нашел на пляже. Усталый и угрюмый Титан надел белые купальные трусы, на фоне которых его кожа выглядела черной почти как у негра. Он сказал, что не сможет приглядывать за детьми еще минут тридцать, потому что ему необходимо отправиться в даль пляжа и заняться мелким ремонтом лодки, которую отель предоставлял спасателю для исполнения им своих обязанностей.
Поскольку что угодно могло произойти, оставь я детей одних, мне пришлось задержаться до возвращения Бака. Посмотрев вслед удалявшемуся в сторону «Головы монаха» спасателю, я разлегся на теплом песке, наслаждаясь, под лучами солнца.
Дон пыталась вовлечь Бобби в игру своего собственного изобретения.
– Ты – черный бриллиант, – слышал я ее объяснения. – Я зарою тебя. А потом найду и откопаю.
Бобби угрюмо сидел и не шелохнулся, когда моя дочь принялась засыпать его песком.
– Черный бриллиант, – продолжала твердить она. – Я закопаю черный бриллиант в этом заранее выбранном месте.
– Что за черный бриллиант? – вяло поинтересовался я.
– Как, ты не знаешь о черном бриллианте, закопанном где-то здесь? – В голосе моей дочери появились снисходительные нотки. – Рыбаки из городка рассказали мне об этом. И я собираюсь найти его. Вот почему тренируюсь на Бобби.
– Не позволяй им дурачить себя, – сказал я. – Черный бриллиант – это, должно быть, обыкновенный уголь.
Я прочел ей небольшую лекцию о свойствах углерода. Но Дон даже не делала вида, что слушает меня. Она уже закопала Бобби по самую голову. А потом совершенно невозмутимо стала сыпать песок ему на волосы.
– Эй, поосторожнее! – вмешался я. – Ты так, чего доброго, попадешь ему в глаза.
Она вняла предостережению и остановилась. Но как только она это сделала, Бобби принялся хныкать.
– Зачем ты прекратила сыпать? Я хочу ослепнуть. Хочу стать слепым.
Но они на удивление оставались живы, продолжая закапывать друг друга, когда вернулся Бак и улегся рядом со мной.
– Все хорошо, доктор, – сказал он. – Теперь они под моим надзором.
– Спасибо, Бак.
Спасатель облизал пересохшие губы.
– Этот инспектор… Он и вправду появится здесь?
– Теперь в любой момент.
Бак долго смотрел на свои руки, а потом быстро вскинул взгляд на меня.
– Я действительно забавлялся с Нелли какое-то время. Должен это признать, доктор. Просто прошлой ночью перепугался и попытался вам соврать. Но все кончилось уже давно. Меня с души воротило, когда я видел, как она обхаживает Фэншоу, а потом втихомолку продолжает встречаться со мной. Но никакого отношения к ее убийству я не имею. – Он снова покраснел. – А прошлой ночью мы не виделись. И вообще… Вам так уж важно рассказывать Суини про фото и прочее? Это только поставит меня в неловкое положение перед всеми.
– Прости, Бак, – ответил я, – но инспектор обратился ко мне за содействием в расследовании дела. Я не могу ничего от него утаивать. Кстати, я уже рассказал ему про тот снимок еще вчера ночью. – Я посмотрел на скульптурной лепки лицо, пытаясь догадаться, что у парня на уме. – Мне пришлось обратить его внимание на тот факт, что ты порвал фотографию еще до нашего прихода с известием об убийстве. Подумай над этим, чтобы дать Суини правдоподобное объяснение.
Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но ему помешали. Я обернулся и увидел облаченного в черный пиджак мистера Ашера, который стоял неподалеку и наблюдал за игрой Дон и Бобби.
– Закапываете друг друга? – спросил он тихим и невыразительным голосом. – Славная игра для маленьких ребятишек.
Он улыбался, но его умиление с блеском в карих с имбирным оттенком глазах произвело на меня отталкивающее впечатление. Шляпы он не носил, и рыжие волосы сияли под солнцем, контрастируя с восковой бледностью щек. Под мышкой держал книгу в черном кожаном переплете, вероятно Библию, и одновременно потирал свои бородавчатые руки, как это делал Урия Гип[5]. Он окинул беглым взглядом Бака, а потом сосредоточился на мне.
– Доброе утро, доктор Уэстлейк. Ужасающая трагедия, но какой же прекрасный выдался сегодня день. Наш Господь – великий компенсатор. – Он замялся. – Позвольте спросить, не пожелаете ли немного прогуляться со мной?
Едва ли существовало что-либо, чего мне хотелось меньше. Я собирался вежливо отказаться, когда он добавил:
– Есть нечто… э-э-э… крайне важное. И мне необходим ваш совет.
Я подумал, что мистер Ашер располагает какой-то информацией по поводу убийства. И если дело обстояло именно так, я был обязан принять приглашение.
– Я в вашем распоряжении, – пришлось ответить мне.
Поднявшись, я кивком в сторону Валентайна вновь напомнил, что за детей теперь в ответе он.
Мистер Ашер засуетился вокруг меня, а потом пристроился рядом, когда пошел вдоль пляжа. И хотя перед нами простиралась широкая полоса песка, он предпочитал держаться как можно ближе, и его рука то и дело соприкасалась с моей самым доверительным образом.
Поскольку я только предполагал, что он собирается обсудить со мной тему убийства, не мне было начинать задавать ему вопросы, и приходилось ждать, когда заговорит он сам.
Но пока мы двигались по залитому солнцем пляжу в сторону зловещего символа в виде «Головы монаха», Ашер своим мягким елейным голосом нес сплошные банальности. О полезном для здоровья воздухе на мысе Талисман, о приятности смены обстановки после напряженной работы в Халинге, о милосердии божьем, даровавшем ему финансовую возможность позволить себе хотя бы краткий отпуск. При этом он так и сыпал цитатами из Священного Писания, сопровождая их жестикуляцией своих белых и дряблых рук. Однако во всем, что он говорил, слышались странные обертона, придававшие мне уверенности, что он подводит разговор к чему-то действительно для себя важному.
Крупная и неуклюжая чайка взмыла с песка при нашем приближении и с громкими криками описала широкий круг в воздухе. Мистер Ашер проследил за ее полетом своими маленькими глазками, словно это благословенный дух устремился в небеса, подавая знамение. Затем он прикрыл свои рыжие ресницы и повернулся ко мне с выражением на лице, в котором совмещались почтение и любопытство.
– О да, доктор Уэстлейк. То, что произошло минувшей ночью, поистине ужасно. И до какой степени это нарушило мирное течение жизни в этом уединенном приморском уголке! Как только я услышал новость, тут же решил перебраться в какое-то более спокойное место. Отпуск дался мне нелегко, и потому для меня было бы нежелательным все, что способно помешать ему. Однако тот полицейский высказал твердое намерение задержать нас здесь на какое-то время.
– Да, нам всем придется пробыть здесь еще пару дней. Это обычная тактика полиции, когда происходит убийство.
– Даже убийство такого рода, доктор Уэстлейк? Шокирующее, наводящее страх и явно совершенное кем-то, кто не получил ни должного воспитания, ни образования. Мне, например, трудно себе представить, чтобы под подозрение полицейских мог попасть я.
Он коротко рассмеялся, как будто желая подчеркнуть абсолютную нелепость подобного подозрения.
Мне же оно вовсе не представлялось таким нелепым.
Ашер придвинулся ко мне еще теснее, хотя это казалось невозможным. Его голос зазвучал совсем приглушенно:
– В гостинице я слышал разговоры о том, что вас сразу же вызвали, как только был обнаружен… Как только нашли тело.
– Да, так и было, – ответил я, насторожившись. – Доктор Гилкрайст высказал пожелание услышать мнение другого медика.
– И насколько мне стало известно, – он перешел почти на шепот, – бедную девушку самым жестоким образом обезобразили. Хотя современные мастера похоронных дел умеют творить чудеса с покойниками. Подлинные чудеса.