вниз, он съел пирожок с мясом, сыто рыгнув, когда закончил. Тэйт он показался похожим на Альфреда Хичкока.
– Кван, да? – сказал Хоксворт. – Попробую-ка я догадаться. Если это не хулиганство, то значит – что-нибудь ещё.
В голове у Кэрол промелькнул сюжет из "Сумеречной зоны".
– Что он сделал? Как обычно? Наркотики? – спросил Хоксворт.
– Мы не знаем, – ответил Чандлер. – Поэтому нам и нужно его дело.
Дверь скользнула в сторону, открывая табличку: "АРХИВ". Нарисованная под ней стрелка показывала налево. Шагая по коридору, Хоксворт принимал во внимание длину только своих собственных ног.
– Не так быстро, – охладила его пыл Кэрол.
– Всё дело в преждевременной отставке. Сегодня у меня последний рабочий день.
Глоток спиртного – вот что мне сейчас нужно.
Хоксворт остановился у противопожарного щита возле архива. Из-за огнетушителя он вытащил четвертинку виски. Кэрол и Цинк поняли, что своим упадком он обязан склонностью к выпивке.
– Ненавижу эту работу, – сказал Хоксворт. – Всё время нужно кланяться до земли.
Деньги, деньги, деньги – это единственное, что они понимают. Сегодня Ванкувер. А завтра Гонкувер. Дети косоглазых рождаются со счётами в руке.
– Так как насчёт того дела? – сказал Цинк, увлекая его дальше по коридору.
– Робсонштрассе, – сказал Хоксворт. – Это такая миленькая улица. Она была занята европейскими лавками, пока туда не втиснулись косоглазые. Миллиард долларов наличными проглатывались там за ночь. Сорок три года тяжкого труда, а они заплатили моему отцу тем, что вышвырнули его из квартала. Теперь Робсонштрассе такая скользкая, что впору одевать присоски, чтобы не поскользнуться и не проехать на заднице всю улицу.
Когда они вошли в помещение архива, из-за рядов полок появилась женщина из племени хайда. С волосами, заплетёнными в косички, в спортивном свитере и голубых джинсах. На свитере были чёрные и белые знаки, как на тотемном столбе Скидгэйт.
– Шевели ногами, Вильма. Нам нужно досье. Ясно? – спросил Хоксворт. – 1979-й.
– Кван, да?
– Эван. 17 ноября.
– Слышала, Вильма? Эван Кван.
Аборигенка исчезла в лабиринте полок с делами. Осушая свою четвертинку, чиновник скрючился возле конторки. "Чувственный тип", – подумала Кэрол, наблюдая за ним.
Вильма вернулась с папкой досье, которую она протянула Хоксворту. Взяв его, он пробежал глазами содержание на титульном листе. Нашёл нужный документ и сказал:
– Пункт 27(2) на основании пункта 19. Кван прибыл в мае того года с визой 1208.
– Двенадцать-ноль-восемь? – переспросила Тэйт.
– Студенческая виза. Виза, дающая право учиться в указанном институте.
– УБК? – спросил Чандлер.
– Где же ещё? – Он фыркнул. – Университет Биллиона Китайцев.
– Где он получил визу?
– В высшей комиссии, в Гонконге.
– Дата? – 15 мая. Действительна на год.
– К визе приложена его фотография?
– Нет, это было в 78-м. Сегодня она была бы.
– Почему он был депортирован? – спросила Кэрол.
– За недостойное поведение после прибытия.
Папка с чёрным кольцом была прикована цепочкой к конторке. "Иммиграционный акт",
"Избранные положения" и "Законы, регулирующие подачу на апелляцию иммиграционных дел" было написано на её переплёте. Перелистывая страницы, Хоксворт сказал:
– Семьдесят восьмой был первым годом действия нового акта. Посмотрим пункты 19(1)(а) и (д).
Кэрол и Цинк внимательно прочли законодательство:
"Нежелательные категории 19(1) Ни одно лицо не может получить разрешение на въезд, если оно относится к одной из следующих категорий: (а) лица, страдающие любыми болезнями, расстройствами, инвалидностью или другими нарушениями здоровья, явившимися результатом естественных причин, серьёзность или возможное течение которых, по мнению медицинского должностного лица, совпадающему по меньшей мере с мнением ещё одного медицинского должностного лица, (i) представляют или, вероятно, могут представлять угрозу для общественного здоровья или общественной безопасности… (д) лица, дающие основания полагать, что они могут (i) совершить одно или более преступлений, подлежащих наказанию в соответствии с каким-либо актом парламента…"
– Пункт 19 перечисляет лиц, которые не могут въехать в страну, – сказал Хоксворт. – Чтобы получить визу, Кван прошёл тестирование в Гонконге. Он прибыл в Канаду с чистым личным делом. Никаких записей о преступлениях или умственных расстройствах.
Перевернув три страницы, он нашёл другой пункт:
"Выдворение после выдачи разрешения 27(2) Если иммиграционный офицер или офицер, отвечающий за общественное спокойствие, получает в своё распоряжение информацию, указывающую на то, что лицо, проживающее в Канаде и не являющееся канадским гражданином или не имеющее бессрочной визы, является лицом, которое (а) обратившись за разрешением на въезд, не получило бы или могло бы не получить разрешения на въезд по причинам принадлежности его к нежелательным категориям… …он должен подать письменный рапорт министру с изложением всех деталей, содержащихся в такой информации…"
Тэйт сказала:
– Кто-то пожаловался, что Кван нарушил положения пункта 19?
Хоксворт взмахнул бумагой из дела.
– Это утверждает в своём рапорте Дон Войс. Кван был твёрдым орешком и преступником.
– Кто это – Дон Войс?
– П3ДО. Он обычно работал в нашем офисе.
– П3ДО? Это что, персонаж "Звёздных войн"? – сказала Тэйт.
– На самом деле ПДО. Представляющий дела офицер, надзирающий за чужестранцами. Я называю их «П3ДО» потому, что они действуют, словно роботы.
– Где этот Войс теперь?
– Отчебучил смертельную шутку. Дон избавился от этой проклятой работы, эмигрировав на небеса.
Цинк прочёл рапорт чиновника министру.
– Здесь просто повторяются положения акта, потом идёт ссылка на "прилагающиеся рапорты психиатра, подтверждающие факты". Но я не вижу никаких докладов психиатра.
– Документы вырваны, – сказал Хоксворт. – Остались только корешки. Исчезло всё – включая паспорт – что могло рассказать о том, кто такой Кван или как он выглядел.
– Имеются дубликаты документов?
– По всей вероятности, нет. Только имя и входящий номер в нашем банке данных.
"Конверт, пропавший со стола Максвелла", – подумал Цинк.
– У кого есть доступ к этим документам?
– У любого, кто здесь работает.
– Включая бывших работников?
– Если им это требуется, чтобы связать концы с концами.
Кэрол повернулась к Вильме.
– В книге имеется отметка?
Индианка протянула ей толстый переплёт. Просмотрев его, начиная с настоящего момента, особый агент добралась до полудня понедельника. Как и можно было ожидать, Трент Максвелл был записан в тот день, когда был убит.
– Что происходит, когда министр получает такой доклад? – спросила Тэйт.
– Если он достаточно убедителен, министр назначает депортационное слушание.
– Куда доклад поступает после этого?
– Он возвращается назад с указанием о расследовании.
– Кто принимал меры против Квана?
– Дон Войс, ПДО, который надзирал за ним.
– Кто выносил судебное решение?
– Трент Максвелл, упокой Господи его душу. Он работал здесь, пока не преставился, как вы знаете.
– Что, если кто-либо, депортированный в соответствии с пунктом 19, позже захочет обратно?
– Значит, этому парню чертовски не повезёт из-за пункта 19. Депортационый закон относит его к нежелательной категории.
– Максвелл депортировал Квана?
– Ничего подобного. Не было никакой депортации.
– Почему?
– Потому что в день слушания дело было отсрочено. Согласно пометке Дона на деле, той же ночью Кван добровольно отбыл в Гонконг.
– И что же это значит? Обвинение автоматически было снято?
Хоксворт кивнул.
– В 78-м требовалось физическое присутствие депортируемого. Когда Кван покинул Канаду, дело было закрыто.
– А почему отсрочка? – спросила Тэйт. – Вместо депортации?
– Вероятно, такова была тактика адвоката Квана. В соответствии с пунктом 32 депортационные слушания могут иметь один из трёх исходов. Подсудимый может быть депортирован, он может получить предупреждение о депортации или он может отозвать своё заявление. Если необходимо, он может время от времени получать отсрочку. Адвокат Квана, должно быть, посчитал, что лучше держать ситуацию в своих руках.
– Я правильно поняла? – сказала Тэйт, поднимая вверх три пальца. – Во-первых, если бы Кван был депортирован, пункт 19 не позволил бы ему въехать снова.
Во-вторых, предупреждение о депортации…
– По существу дало бы тот же самый эффект.
– Почему?
– Потому что заявление уже подано.
– И в-третьих, отсрочка и возвращение создают впечатление, что дело закончено?
Значит ли это, что Кван мог вернуться в любое время?
– Технически, да. Практически – нет. Ссылка на дело хранится в нашем компьютере.
Если бы Кван попытался въехать в страну, мы бы проверили его дело. Обвинение 78-го года привело бы в действие пункт 19.
– А что, если дело было уничтожено? Тогда не осталось бы никаких свидетельств против него.
– Тогда мы бы связались с теми, кто имел к нему отношение. Слушание ведь затрагивает кого-то лично, верно? Судью, ПДО, иностранца и его адвоката.
Отсутствие здесь упоминания о каком-либо переводчике означает, что Кван говорил по-английски. Если бы любой из них подтвердил, что он вёл себя недостойно или проявлял склонность к преступлению, ему был бы запрещён въезд в страну в соответствии с пунктом 19.
– А что, если все участники теперь мертвы?
– За исключением его самого, вы имеете в виду?
– За исключением Квана.
– Тогда он показывается на границе, и у нас нет никаких оснований его задерживать. Кван бьёт систему по всем статьям. Дьявольщина, он мог бы иммигрировать.
Пока Тэйт расспрашивала Хоксворта, Чандлер просматривал дело.
– Это имя на обратной стороне. Кто это написал?