и общий гам, хаос и увеличивали ощущение стресса. Слева от него в машину заглядывал "Марлборо-мэн", держа в руках сигареты в картонной пачке. Рыба строила ему глазки из аквариума, стоящего справа; туда помпой подкачивался воздух, чтобы сохранить её в свежем состоянии до тех пор, пока она не будет выбрана в меню.
Лес из стекла и стали тянулся вдоль дороги, пневматические копры на дюжине строительных площадок вколачивали сваи для дополнительного строительства. По раскачивающимся бамбуковым мосткам, накрытым сетками, люди-пауки взбирались на шестидесятиэтажные небоскрёбы, вздымающиеся над головой. Темпы строительства были такими бешеными, что исчезли не только все старые колониальные здания, но и мало что осталось от 50-х годов. Человеческий поток на Натан-роуд возрос в два раза. Даже эскалаторы, спускающиеся к движущемуся тротуару, неслись со скоростью, превышающей в два раза скорость эскалаторов где-либо ещё. Под неоновыми вывесками, навешанными по десять штук друг над другом, изделия из золота, нефрита, брильянты, слоновая кость, наручные часы, камеры, топоры, ковры, свечи, полотняные ткани, шелка, хлопчатые изделия, столы, детские кроватки, кормушки, клетки для птиц, чашки, картины и всё, что могли бы купить три миллиона туристов – всё было выставлено на продажу. Уличные торговцы заполняли каждый укромный уголок и любую щель, размахивая теннисками, плюшевыми щенками, эротическими резными фигурками и жаренными цыплячьими ножками. Улицы за пределами Натан-роуд каждая имела свою специализацию. На некоторых было вполне достаточно портных, чтобы одеть весь мир, другие специализировались на разведении птиц, женьшене или змеином яде. Бары "Алые губки" и "Задранные юбки" служили обнажённой по пояс толпе. Птичьи рынки Гон Лока продавали какаду, длиннохвостых попугаев, дроздов и зябликов. Во всех ресторанах имелись крючки под потолком, на которые вешались клетки с птицами, чтобы хозяева могли проветривать их, показывать их, сравнивать, слушать, как они поют. Куда бы ни глянул Цинк, везде что-нибудь привлекало его внимание. Японские туристы следовали за своими гидами, окрики которых разносились над воловьими рогами.
Туши забитых свиней были развешаны вдоль тротуара. Каллиграфы и предсказатели будущего оживлённо торговали предметами своего ремесла. Шипение оладий на жаровнях присоединялось к запаху солений. Бизнесмены у телефонов заканчивали свои дела, пока они готовились. Движение было левосторонним, так же, как и в Британии. Переходы были обозначены точно так же, как и на покрытии Абби-роуд.
Дизель, выплюнувший в воздух клубы гари, напомнил ему Лондон. Затем, когда машина приблизилась к последней примете старого Гонконга – сложенной из кирпича и камня Клок-Тауэр, отмечающей самый восточный филиал "Восточного Экспресса", едкий запах ладана ударил ему в ноздри.
Свернув с Натан-роуд, машина остановилась у красной двери.
Сандаловые веточки горели в маленькой часовне рядом со входом.
Надпись на китайском языке гласила: "РЕСТОРАН ДОЛГОЖИТЕЛЬСТВА ФАНКВАНЬ ЧЖУ".
Места, подобные этому, обозначают китайским словом «ренао» – "жаркое и шумное".
Похожий на пещеру зал был наполнен гомоном от постукивающих палочек для еды, переплетающихся голосов, и экзотическими ароматами. Для китайцев еда это религия, а ресторан – её храм. Преуспевание ресторана измеряется тем, сколько людей набито в нём, хозяйка держится так, словно является пра-прабабкой "деток", толпящихся за каждым столом. В обрамлении золотых змей, обвившихся вокруг красных колонн, между семейными группами носятся хохочущие дети. Цинк едва протиснулся к единственному свободному стулу.
Китайская кухня – это воистину рок. Конфуций сказал: "Наслаждение едой – первейшее из удовольствий", к чему были прибавлены последующие каноны: "Если у этого имеется четыре ноги, и это – не стол, то его можно есть", и ещё: "Если спина этого смотрит в Небеса, значит, его можно есть".
Китайские блюда – это женская кухня. Ничего не идет в отходы, порождая такие блюда, как утиные лапки, птичьи клювы, и рыбьи губы с глазами. "Бой дракона с тигром" – это кошка со змеёй. "Три визга" – так называют звук, когда палочками для еды скребут по крысиному зародышу. "То, из чего готовят еду, считается свежим, если не истек день", поэтому Цинк прошёл мимо столов, на которых была сервирована рыба, разрезанная так, что её сердце ещё билось. Когда готовится утка по-пекински, уток сначала не убивают. Их запирают в железных клетках над углями жаровни. Когда жар увеличивается, испытывающее жажду пернатое поят из сосудов вином, мёдом, солодом и имбирным пивом. Когда птица издыхает, её разрезают и выкладывали на подносе, и лишь затем жарят.
Мозг обезьяны, выковыриваемый ложечкой прямо из черепа живого животного, является истинно китайским деликатесом. Британцы, большие любители собак, запретили употреблять в пищу собачатину, поэтому это делают втайне. Китайские повара изобрели "пьяных креветок". Поданные живыми и помещёнными в стеклянный сосуд, накрытый крышкой, они заливаются красным вином через отверстие в крышке.
Креветки начинают прыгать, образуя колеблющуюся массу, после чего их извлекают ложкой и бросают в кипящий суп.
Мужчина, сидевший лицом к свободному стулу, наслаждался тысячелетним яйцом. Не так давно один канадский писатель, отведавший этого деликатеса, умер из-за костного грибка, который съел его скелет. Цинк не думал, что такой конец его устраивает.
– Дэвид Онг, – сказал мужчина, кладя руки на скатерть.
– Цинк Чандлер, – сказал конный, отвечая на рукопожатие. Его стул стоял спинкой к двери. Этикет бедных азиатов.
– Прошу прощения, что не встретил вас в аэропорту, как собирался. Сан Йе Он и Во Хоп То слегка поспорили. Аргумент был вылилен на улице, прямо посреди уличного движения. Я провёл целую ночь, занимаясь этим делом. То, что от него осталось, выглядело примерно так, как то, что сейчас передо мной. Триады не любят терять деньги и лицо. Лучше мне понаблюдать за дверью. Пригнитесь, если я крикну.
Чандлер почувствовал, что у него начинается несварение желудка.
Суперинтендант Дэвид Онг был "твёрдым орешком", противостоящим Триадам в королевской гонконгской полиции. Его свежевыбритый череп и испещрённое оспинами лицо венчали грузное тело с приличным брюшком. Он оскалил зубы, жемчужно-белые, с оттенком слоновой кости на резцах, поскольку он только что расправился с яйцом. Голубой, цвета морской волны, его костюм был сшит из лучшего материала, изготавливаемого на Вин-Он-стрит. Внимание Цинка привлекло к себе нефритовое кольцо на его указательном пальце.
– Мо, – сказал Онг, сжав кулак в соответствии с требованиями кун-фу. – Бог войны и боевых искусств. Покровитель полицейских и всех тех, кто ненавидит негодяев.
– Покровитель мёртвых, – сказал Цинк, мельком взглянув на его кольцо. На нём была выгравирована птица со стрелой в груди.
– Я забронировал вам номер в отеле "Блекфрайерс". В вашем факсе было сказано "старающийся скрыть бедность". Происшедшее прошлой ночью сократило время до предела. Я сделал для вас заказ. Вот уже и несут.
Официант поставил блюдо между мужчинами. Сменив свои палочки для еды, Онг поухаживал за Цинком.
– "Еда – это лекарство. Лекарство – это еда", – перевёл он китайские иероглифы, нанесённые на тарелку. Совершив круговое движение палочками, Онг отправил кусочек в рот.
Аппетитный с виду кусок захрустел у Цинка на зубах.
– Особый вид чёрных муравьёв из северо-восточного Китая, – произнёс азиат. – Запечённый в масле вместе с семенами кунжута. Муравьи предотвращают артрит.
Подали следующее блюдо.
– Пёстрые змеи, нарезанные ломтиками, – сказал он, ухаживая за своим гостем. – Змеи улучшают кровообразование, разгоняют газы, лечат ревматизм.
"И это обед?" – подумал Цинк, наблюдая за тем, как удаляется официант. Ему хотелось, чтобы сюда ворвались боевики Триад. Он имел бы предлог, чтобы сбежать.
Когда к столу приблизилась медвежья лапа, облитая коричневым соусом, его адамово яблоко застряло в горле.
Онг был предупредителен, в высшей степени любезен, полон гостеприимства; он, казалось, не обращал на это смятение никакого внимания. Затем расхохотался.
– Достаточно, – сказал он, прося принести им основное блюдо.
Чандлер улыбнулся.
– Лёд тронулся, – сказал он. Затем, ввиду того, что люди подвергались подобным тестам в течение тысячелетий, он захватил палочками и съел еще одного муравья.
Они отобедали перепёлкой (полезно для лёгких), олениной в ананасном соусе (мышцы и почки) и охлаждённым рисом пополам с ячменём (общее здоровье). Всё это они осадили вниз женьшеневым напитком.
– У нас нет никаких записей о Эване Кване. Ни свидетельства о рождении, ни паспорта, ни каких-либо других документов. Вы уверены, что кто-либо с таким именем проживает в колонии? – сказал Онг.
Чандлер кивнул.
– Мы пытались депортировать его в 1978 году. Из наших материалов кто-то вырвал листы на прошлой неделе, уничтожив все следы.
Онг держал чашку с рисом у самого подбородка и поглощал её содержимое.
– Кван Кок-су – совершенно другое дело. Он один из самых преуспевающих людей в сегодняшнем Гонконге.
Азиат указал на стену в дальнем конце комнаты. Китайские иероглифы и даосские символы покрывали её от пола до потолка.
– Зонг пу Кванов. Его родовое древо. Его линия тянется в прошлое на два тысячелетия, ко двору Цинь Шихуань. Цинь объединили Китай и построили Великую стену. Кваны служили императорскому трону до 1911 года.
– Без перерывов? Всё это время?
– Цинь, Хань, Суй, Тань, монголы, Минь, манчжуры – они пережили их всех. Цинь Шихуань боялся смерти. Кваны собирали травы со всего мира. Цинь поручил им найти эликсир бессмертия.
Поставив чашку с рисом, Онг вытянул руки.
– Долголетие всегда было специализацией Кванов.
– Каждый жаждет долголетия, а?
– А вы, инспектор, разве нет?
Из своего пиджака Онг извлёк портсигар, сделанный из раковины-жемчужницы.