– Хочешь ли ты иметь друга, рядом с которым ты сможешь болтать без умолку, а он в ответ будет лишь молча улыбаться?
Эмилия покачала головой.
– Когда мужчина не в состоянии тебе перечить, это имеет и свои преимущества. Хотя, с другой стороны, все предложения должны исходить от меня, стало быть, ухаживать за мной он не сможет.
– Давайте посмотрим, какие еще придут. Очередной дедушка должен появиться с минуты на минуту.
Но очередной оказался до того несимпатичным, что и фотографировать его не имело никакого смысла. Грязный, неухоженный, зубы гнилые и к тому же задавала. Мне даже не захотелось сажать Белу к нему на колени. Вот и Эмилия подала знак, что этому типу надо отказать немедленно, что Кора и осуществила весьма искусно.
– Ушел, слава Богу, – сказала Эмилия, – да я бы и собаку свою ему не доверила.
Следом пришел бывший матрос, который ходил вразвалочку. Он честно признался, что очень мало смыслит в садоводстве, но охотно этим займется. Без всяких околичностей завел речь о своих поистине ужасающих похождениях и при этом подмигивал Эмилии. И хотя этот тип был вполне интересный собеседник, нашего одобрения он не добился.
А вот последний и впрямь оказался страстным садовником. Он просмотрел все наши деревья и заявил, что яблоню надо безотлагательно подрезать, прогнившую вишню вообще срубить. При этом у него не было ни малейших сомнений, что его тотчас примут на работу.
Когда мы наконец остались одни, Эмилия сказала:
– Лично я хочу немого.
– Это почему же?
– А потому что он, пожалуй, единственный, в кого я могла бы влюбиться. О номере втором и речи быть не может, двое остальных меня не интересуют.
– О'кей! – сказала я. – Завтра же его наймут. А до тех пор я буду за тебя молиться.
Я познакомилась с одной девушкой, которая водила экскурсии, теперь же надумала выйти замуж и отказаться от места. Если меня лично интересует ее место, сказала она, я вполне могу потихоньку включаться. Задание выглядело следующим образом: на автобусе заезжать в гостиницу за туристами из Германии и в процессе трехчасовой экскурсии – во время поездки и на многочисленных остановках для съемок – дать группе краткое представление о городе, его истории и об искусстве. Кое-что придется выучить наизусть, надо быть готовой к тому, что некоторые вопросы будут повторяться снова и снова, и при всяком удобном случае уснащать свой текст пикантными и цветистыми анекдотами. Я тотчас начала готовить себя к роли экскурсовода с искусствоведческим уклоном. Моя наставница подавала мне идеи: «Всякий раз в группе неизбежно окажется ученый-зануда, который даже при виде общественного туалета непременно спросит, в каком году он построен. Против этого есть лишь одно средство: с видом высокомерного превосходства ответить, что предположительно это произошло в ноябре 1935-го, когда все гигиенические заведения подобного рода либо ремонтировали, либо воздвигали заново, пусть даже все это будет напоминать бред сивой кобылы. Когда экскурсовод говорит убедительно и строго, те, кто любит что-то изображать из себя, сразу прикусывают язык. Но попадаются и достаточно образованные экскурсанты, которые знают намного больше, чем мы с тобой, вместе взятые. В этом случае надо захлопать ресницами и нежнейшим голоском пролепетать: «О точных датах нет пока единого мнения. Вот лично вы к какой из дат склоняетесь?» Мне показалась весьма приятной идея увлечь как воображал, так и фанов от искусства на гололед, за всем этим угадывалось идеальное место работы, которое оставит мне время и для других дел. Позднее в туристический сезон я весьма недурно зарабатывала.
Мы все были при деле и потому весьма довольны жизнью. Кора рисовала, я училась, а Эмилия проникалась любовью.
Как выяснилось позднее, немой садовник вовсе не был немым в полном смысле этого слова. Он был просто заика, в непривычных ситуациях и особенно среди незнакомых людей ради самозащиты предпочитал доставать дощечку с надписью. Когда же он осваивался в непривычном окружении и испытывал доверие к новым знакомым, то начинал осторожненько так заикаться. Эмилия скоро поняла, что в данном случае надо относиться к человеку очень бережно и отнюдь не командовать.
Она рассказывала ему о себе, а сама; не проявляя нетерпения и удивления, внимала его заикающимся ответам. Мы растроганно наблюдали, как оба усаживаются рядышком, смеются над выходками Белы и Пиппо и тем самым сближаются потихоньку и полегоньку.
– Здорово получается, – говорила Кора, – по помяни мое слово: так скоро, как это бы сделали мы, они в постель не залезут, если вообще залезут.
Иногда я пыталась расспрашивать Эмилию:
– Скажи, а Марио всегда заикается?
– Нет, только когда разговаривает, – отвечала та.
За несколько недель до Рождества позвонили родители Коры. Они надеялись, что мы в самом непродолжительном времени приедем к ним, чтобы отметить настоящее немецкое Рождество с жареным гусем и елкой. Фридрих, разумеется, тоже будет.
– Нет, – ответила Кора.
Вот и Йонас как-то неуверенно дал о себе знать с аналогичным приглашением на праздник любви. Мы перегрызлись прямо по телефону. Он-де прощает мне измену, сказал Йонас, но его кротость довела меня до белого каления.
– Господи, да не изображай ты из себя мученика, это с каждым может случиться, и с тобой тоже.
– Со мной не может, – произнес Йонас.
Кора, которой я передала содержание нашего разговора, сказала:
– Знаешь, я вроде бы даже не прочь пригласить все семейство – отца, мать, Фреда, Йонаса, – чтобы потом на глазах у всех собравшихся совратить твоего верного муженька. Спорим, что мне это удастся.
Нечего зря спорить. И так никто не сомневается. Но стоит ли затевать такую возню?
– Вот уж не знаю, – ответила Кора, – может, так оно и лучше, наш покой никто не нарушит и мы отпразднуем флорентийское Рождество на свой лад. Игры в совращение на сей раз лучше передоверить Эмилии.
Садовник приходил три раза в неделю, хотя зимой кроме как подрезать деревья и перекапывать грядки делать было совершенно нечего. Он в своей ненавязчивой манере пристраивался где-нибудь в углу кухни (на том месте, где когда-то сиживал Дон), приветливо улыбался, резал лук, чистил помидоры, крошил травку, изредка выкуривал сигару, а порой клал свою потрескавшуюся смуглую ладонь на ядреное плечо Эмилии. И оба в этот момент выглядели как ожившие фигурки со свадебного торта.
Эмилия переговорила по телефону с кузиной, которая со своей стороны приглашала ее на праздники. Эмилия долго расспрашивала, не случилось ли чего у них в деревне, к примеру, не было ли пожаров, и лишь под конец разговора кузина вспомнила, что пожар и в самом деле где-то вроде был.
– А люди не сгорели? – спрашивала Эмилия.
– Конечно, нет, там и не жил никто. А гасить было поздно, все занялось разом, как стог соломы.
– Типичная картина, – заключила Эмилия, – то, что эти растяпы так до сих пор и не обнаружили Дона, возможно лишь в деревне, где живет моя кузина.
Нас это вполне устраивало.
Немой Марио тоже родился в деревне. Правда, у Эмилии хватило ума не рассказывать ему об обуглившемся теле Дона в одной горной деревеньке, зато порой она рассказывала ему про свою кузину и про сельскую жизнь, а наш садовник охотно слушал ее рассказы. С ходом времени, хоть и не без труда, он поведал нам о своей прежней жизни. Один из сыновей в большой крестьянской семье, он уже мальчиком покинул родной дом – потому, может быть, что над ним, заикой, все смеялись.
Для начала он зарабатывал на жизнь, устроившись на склад при фабрике. Потом перешел на работу при муниципалитете, водил поливочную машину и поливал принадлежащие городу зеленые насаждения, собирал мусор из мусорных ящиков и выполнял тому подобные работы, выполнял добросовестно и тщательно. Несколько месяцев назад ему назначили небольшую пенсию. Будучи молодым, он неоднократно подумывал о женитьбе, но безуспешно.
Тем временем Эмилия несчетное число раз побывала на занятиях по вождению машины и постепенно утратила веру в свои водительские способности. В конце каждой недели Марио занимался с ней, они пытались выполнить самое сложное – двигаться задним ходом и парковаться на заброшенных заводских стоянках. Поскольку раскритиковать ее действия он при всем желании не мог, а только улыбался либо предостерегающе качал головой, ему удалось достичь больших успехов, чем мог профессиональный преподаватель. Эмилия заявила о своей готовности сдать экзамен – и сдала. Возможно, это была кульминация ее жизни.
Успех Эмилии было необходимо отпраздновать. Но именно в тот день, когда мы с Корой собрались делать покупки и затем стряпать, у меня началась тяжелейшая депрессия.
Ночью мне приснился страшный сон. Я уже не помню точно, о чем, но помню, что в этом сне убили Белу. Я проснулась, обливаясь потом, заковыляла по ступенькам к Эмилии и достала спящего сына из его сосновой колыбельки. Эмилия меня выругала. Держа Белу на руках, я пыталась снова заснуть, но в темноте передо мной возникли мой брат, моя мать, мой отец, Хеннинг и Дон, и все они протягивали руки к моему ребенку.
Сами понимаете, на следующее утро я была решительно ни к чему не пригодна. Эмилия отказалась от телевизора, а вместо того пошла со своим Марио в кино.
Я лежала в постели и не могла ничего делать. Явилась Кора, она вела Белу за ручку.
– Если у тебя температура, надо вызвать врача, – предложила она. Эти слова напомнили мне про болезнь Дона, и я в голос зарыдала.
– Родители уже приняли решение встречать Рождество вместе с нами. Отец прямо сказал, что если гора не идет к Магомету… ну, и так далее. Но мне очень не с руки принимать здесь все семейство. Нас хотят воспитывать, хотят учить уму-разуму, чтобы мы стали достойными людьми. Прежде всего я должна получить элитное образование, как, например, мой брат. Вот к архитектуре они относятся вполне благосклонно.
– А тебе совсем не приходит в голову, что они просто тебя любят, а потому и хотят быть вместе с тобой?