Не понимая настоящей причины, Маннберг все это связывал с весной.
Хм, — говорил он, прищуриваясь, — оказывается, для всех законы природы одни. Уж на что ты была у меня ледяная, а начинаешь подтаивать. Смотри не растай совершенно.
Лиза краснела, конфузилась и, не дослушав Маннбер-га до конца, убегала к себе на кухню.
Впрочем, Маннберг дальше двусмысленных шуточек не шел. Может быть, предостерег его однажды приехавший из министерства старший ревизор. Сухой, костлявый старик, он задержался на несколько часов на участке Маннберга. Обошел палатки, не вступая с рабочими в разговор, проверил добротность насыпей и нашивки рельсов на шпалы, вернулся довольный. Маннберг кликнул Лизу, велел готовить ужин. Ревизор поднял брови, тускло глянул на нее.
Работы выполняются прекрасно, Густав Евгеньевич, — сказал он, не спуская глаз с Лизы, — я чрезвычайно доволен. Но этого, извините, не одобряю. Да-с. — Палец угрожающе поднялся кверху. Ревизор не стеснялся говорить в присутствии Лизы. — Это, сударь мой, ни к чему. Не хватало вам здесь обзавестись еще младенцем. Как будет выглядеть после этого репутация ваша? Все это делается, все это извинительно. Да-с. Но иным порядком, иным способом. Город от вас недалеко… В личную жизнь вашу я не вмешиваюсь, но советом моим не пренебрегайте. Да-с.
Маннберг с ним согласился.
Чуть улыбнувшись, он даже спросил ревизора: не уволить ли ему Лизу и не взять ли вместо нее старуху?
Уловив иронию в словах Маннберга, ревизор сухо заметил:
Ваше дело, Густав Евгеньевич. Не мне устанавливать возраст для вашей прислуги. Поступайте, как вам угодно. Но во всем соблюдайте меру. Да-с,
Я во всем соблюдаю меру, — беспечно откликнулся Маннберг. — Это вы уже отметили, когда проверяли работы на участке.
Да-с, сударь мой, я это отметил, когда говорил о добротности сделанных работ, но это еще не значит, что и в денежных делах вы также соблюдаете чувство меры. По этому поводу мы будем с вами иметь отдельный разговор.
Но вы не проверяли мои денежные дела! — воскликнул Маннберг.
А вы, Густав Евгеньевич, хотите, чтобы я их проверил? — едко спросил ревизор. — Вы уверены, что это будет лучше?
Маннберг опустил глаза. Разговор достаточно последовательный: начать с заботы о нравственности, а кончить… Все это так привычно!
Я думаю, что это не будет лучше, — сказал он с резкой откровенностью. И грубо выпроводил Лизу, вошедшую с блюдом творожных ватрушек. — Итак, сколько вы
хотите?„„
Ревизор старческой рукой неторопливо взял с блюда ватрушку, аккуратно разрезал ее ножом на одинаковые четыре части и, пододвинув три из них Маннбергу, четвертую дольку стал молча жевать сам.
9
Василев постарался использовать свое знакомство с Маннбергом, завязавшееся у него с первых дней приезда инженера в Шиверск. Он очень ловко сумел повернуть дело так, что оказался единственным поставщиком всех товаров для участка строительства, которое вел Маннберг, и это значительно увеличило его доходы. Гурдус, самый настойчивый из местных конкурентов Василева, попробовал было затеять с ними состязание, но быстро отступился: В свою очередь, через Василева Маннберг завязал хорошие отношения с Барановым, а тот был своим человеком в Иркутске. Маннберг же зависел очень во многом от Иркутска: центр губернии, на территории которой вел он работы! Он мог теперь творить любые бесчинства, и это ему легко сходило с рук. Губернские органы юстиции смотрели на все сквозь пальцы. Любые инциденты с рабочими всегда оставались лишь его личным делом.
Дорожа дружбой с Василевым, Маннберг при частых своих наездах в город всегда находил время, чтобы посетить дом Ивана Максимовича, и всегда был в нем желанным гостем.
Себя Маннберг считал должником. Он не имел возможности пригласить своих друзей в гости. Передвижной вагончик — и тот за тридевять земель от города — какой же это дом? Случай вывел Маннберга из затруднения. Елена Александровна однажды проявила интерес к процессу прокладки пути. Ей захотелось посмотреть, как это делается, своими глазами. Маннберг тут же предложил устроить небольшую поездку к нему на дрезине.
В один из самых знойных и солнечных дней, наказав Лизе приготовить наилучший обед, Маннберг с утра укатил за своими гостями.
Солнце стояло едва не в зените, когда они подъехали к месту работ, Кроме Василева с супругой, приехал Лонк де Лоббель, случайно или не случайно оказавшийся снова в городе Шиверске и явившийся в тот день с визитом к Ивану Максимовичу. Маннберг захватил и его. Юркий французик прекрасно дополнил компанию п, кажется, был рад неожиданной поездке.
Маннберг решил показать гостям самое интересное на его участке — взрыв материковых пород. Все изъявили желание сначала посмотреть на взрыв, а пообедать потом. Идти надо было пешком до свежей насыпи не менее полутора-двух верст. Лонк де Лоббель'взял под руку Елену Александровну, Маннберг с Иваном Максимовичем шли позади.
На насыпи кипела работа. Выравнивался окончательно верхний профиль пути, укладывались шпалы. Рельсы еще не успели подвезти, и Маннберг мог только на словах объяснить, как их пришивают к шпалам железными костылями.
Елена Александровна глядела под ноги: она беспокоилась за судьбу своих высоких каблучков, которые очень легко было сломать, зацепившись за шпалу.
Рабочие провожали их равнодушными взглядами. Какое им дело до этих людей? Маннбергу кланялись только лишь некоторые — и то неохотно.
Как работа идет? — спрашивал он, желая блеснуть перед Иваном Максимовичем своей непринужденностью в отношениях с рабочими.
Идет помаленьку… Харчи худые, господин инженер, с пустым брюхом много не наработаешь.
Иван Максимович улыбался с ехидцей, Маннберг морщился.
С артельщиков спрашивайте, — торопливо говорил он, — с артельщиков. Продукты нынче доставлены хорошие.
Насыпь подправляли лопатами, срезали бугры и засыпали ямки. А когда поверхность становилась ровной и плоской, как крышка стола, мужики приносили шпалы. Мастер с железным аршином в руках ходил и показывал, где их сбрасывать. Потом двое рабочих укладывали шпалы на желтый, как золото, песок свежей насыпи, а третий проверял укладку ватерпасом.
Откосы насыпи — она была здесь очень высокой — укреплялись дерном и были похожи на сладкий ягодный пирог, верхняя корка которого — решетка из полосок сдобного теста. На укладке дерна работали старики и мальчишки. Они резали его тут же, в низине, у подошвы насыпи, втаскивали вверх на носилках,
А дальше нарядная насыпь заканчивалась, и трасса дороги упиралась в холмистый бор. Трудно было уловить здесь определенный порядок в работе. Все как-то смешалось в этой тесной выемке. Одни рабочие, скинув рубахи и обнажив сухие, мускулистые спины, лоснящиеся от пота, махали мотыгами, взрыхляли плотный песок и сыпучую гальку; другие тут же, кряхтя от натуги, с лицами, густо налившимися кровью, ломами и вагами выворачивали крупные камни; третьи рубили топорами глубоко в землю проросшие корни деревьев; четвертые въезжали с грабарками на кучи взрыхленного грунта и грузили его в ящики своих повозок широкими, похожими на совки лопатами; пятые, уйдя немного вперед, рубили просеку в лесу. На небольшой площади работало очепь много людей, и представлялось странным, как они не боятся изувечить друг друга в такой тесноте.
Эй, эй! Берегись! — кричал то один, то другой.
Сторонись!
Зашибу!
Не лезь под руку!
Обойдя выемку стороной и остановившись на кромке ее, Иван Максимович понаблюдал, как сверкают, взлетая среди обнаженных тел, острия кирок, мотыг, как толкают в бока друг друга рабочие вагами, и спросил обеспокоен-но Маннберга:
Черт возьми, это, оказывается, опасно! Зачем так густо поставлены люди?
Маннберг пожал плечами.
Мне надо как можно быстрей закончить работы, а людей у меня в избытке.
Но ведь так им легко изувечиться! — воскликнул Иван Максимович.
Он не заметил, что поблизости от него на пеньке сидит пожилой полуобнаженный рабочий и, задрав штанину, перевязывает себе ногу.
Эх, тебя в корень! — недружелюбно он глянул на Василева и даже перестал делать перевязку. — Увечатся, господин, говоришь? Любуйся. — Он показал на промокшую от крови тряпицу. — Сейчас мне ломом саданули. Ладно, еще не в кость. Не то бы пополам, наверно. Так это еще цветочки, а ягодки — когда в голову угодят.
Что же ты грязной тряпкой рану завязываешь? — спросил Иван Максимович, отходя вслед за Маннбергом, который настойчиво тянул его за рукав.
Здесь у нас приемный покой, — сердито отозвался рабочий, — и всяк себе главный доктор. Других нам не положено.
Вы представляете, Иван Максимович, какой это народ? — заговорил Маннберг, когда они отошли на достаточное расстояние. — Сам во всем виноват, сунулся куда не надо, а Послушай его — святой великомученик.
Можете не объяснять, Густав Евгеньевич, — сказал Василев, — все это мне вполне понятно. Но, — оп доверительно тронул его за плечо, — отчего бы вам все же не иметь на участке врача?
Не везти же мне сюда постоянного врача из Иркутска! — возмутился Маннберг. — Изъявлял согласие наезжать Мирвольский, но, представьте себе, на это мне не дает разрешения жандармское управление. Мирвольский ведь того… вы знаете?! А здесь всякий народ. Нежелательное сближение и так далее. С моей точки зрения, конечно, все это чепуха, но у Павла Георгиевича свои соображения. Разговоры у меня с ним идут давно, а воз и ныне там.
Лонк де Лоббель под руку с Еленой Александровной ушли далеко вперед. Они увлеклись разговором, выемку обошли стороной. Как истый француз, Лонк де Лоббель с поразительной легкостью менял темы разговора. Острил, говорил опасные двусмысленности и осыпал комплиментами свою даму.
О мадам, — прижимая руку Елены Александровны к своей груди, нашептывал он, — вы такая чудесная, вы такая прекрасная! Я с вами готов идти рядом целую вечность. Быть всегда вместе… Уедемте к антиподам!
Куда? — недоумевая, спросила Елена Александровна.