Асабийя обязательна не только для мужчин, но и для женщин. Считается, что после замужества они сохраняют верность асабу отца, поэтому брачной нормой объявлен брак внутри рода, а идеалом — женитьба на дочери дяди по отцу. Асабийя конкретна. Ее проявления зависят от того, к какому асабу, действительному или мнимому, относит себя человек. Источники, хранящие ее идеалы, — адат, старые родословные предания и родовые хроники, особая «асабийская» поэзия, воспевающая свое племя и уничижающая все прочие. В «Киигe песен» аль-Исфахани приведены выразительные примеры подобной поэзии — стихи Амра ибн Кульсума в честь племени таглиб, аль-Хариса ибн Хиллизы в честь племени бакр, ан-Набиги в честь племенного союза абситов и зубьянитов, Кумейта ибн Зейда против племен Йемена.
Вторую норму поведения назовем — мурувва. Так с доисламских времен обозначался набор прекрасных качеств «настоящего мужчины»: доблесть, великодушие, щедрость, умение любить и веселиться, красноречие, верность данному слову. Идеальный носитель этих качеств должен блюсти свою личную честь и постоянно утверждать свое превосходство. Женщина в мурувве — на второстепенных ролях: предмет страсти героя, хранительница или нарушительница традиционного благочестия. Зато для мужчины мурувва универсальна — следовать ее предписаниям надлежит любому, независимо от происхождения, положения и веры. Законы муруввы отражают устная традиция, многие образцы классической арабской поэзии, народные сказки и романы, такие, как «Тысяча и одна ночь» или «Повесть об Антаре».
Наконец, третья норма — дин. Это очень употребительное в арабском языке слово соединяет арамейское понятие «суд, приговор», среднеперсидское «вера» и староарабское «обычай, образ поведения». Как норма поведения — это кодекс поступков верующего, получающего нравственную оценку по пятибалльной шкале:
1. Обязательные поступки. Связаны с исполнением ритуалов ислама; уклонение от них наказуемо в земной жизни и после смерти.
2. Желательные. Среди них — дополнительные молитвы и посты, выполнение обетов, благотворительность; за все это в загробной жизни обещано воздаяние.
3. Дозволенные, или безразличные. К ним относятся сон, вступление в брак, вкушение разрешенной пищи и прочее; не заслуживают ни осуждения, ни одобрения.
4. Неодобряемые. Поступки, вызванные чрезмерной привязанностью к мирским благам. Они не одобряются, но за них не предусмотрено и наказания.
5. Запрещенные. Наказываются в этой жизни и после смерти.
Многие мусульмане имеют смутное представление об этих пяти категориях, различая лишь разрешенное и запрещенное. Предписания дина обязательны для всех верующих, причем ритуальная сторона не отделяется от нравственной и правовой. Эта норма в ее мусульманской редакции оказала огромное влияние и на арабов-христиан, живущих бок о бок с мусульманами вот уже тринадцать с лишним веков. Источники дина — писание и предание, а также многочисленная литературная продукция толкователей и комментаторов.
Все три нормы поведения активны, каждая способна использовать переосмысленные положения двух других. И все они действуют одновременно.
Ближе всего асабийя и мурувва, сложившиеся еще до ислама. На первый взгляд они даже составляют единое целое: доблестный удалец защищает своих сородичей (мурувва), а племя гордится своими доблестными мужами (асабийя). Однако стоит вспомнить: большинство арабских поэтов, воспевавших мурувву и ставших ее героями, находились в конфликте со своими родственниками с отцовской стороны, то есть с асабом. Изгоями были доисламские поэты аш-Шанфара, Таабата Шарран, Имруулькайс, Тарафа и другие.
Любимейший герой муруввы — поэт-богатырь Антара — рожден рабыней-эфиопкой, за что подвергался унижениям от родственников по отцу, презрительно называвших его «толстогубым». Свободу Антара получил только благодаря личной доблести. Во время стычки абситов с племенем тай, отец сказал ему:
— Нападай, Антара!
— Разве раб умеет нападать? — спросил тот.
Отец воскликнул:
— Нападай и станешь свободным! — И Антара ринулся против воинов из племени тай.
С тех пор Антара говорил: «С одной стороны я родом из лучших абситов, другую сторону я защищаю острым мечом…» Много подвигов совершил Антара, но высокомерная Абла, его двоюродная сестра по отцовской линии, так и не ответила на любовь «толстогубого»… О популярности темнокожего поэта-богатыря гласит речение, приписываемое Мухаммеду, который без особой приязни относился к бедуинам: «Ни одного кочевника не желал бы я повстречать, кроме Антары».
Аль-Исфахани сообщает о «низком» происхождении многих из самых известных поэтов и о презрении некоторых из них к чистокровному родословию. Так, родословная аль-Хутайи (умер в 678 г.) неясна, ибо он относил себя к любому из племен, когда сердился на прочие; а один из крупнейших арабских поэтов — слепец Башшар ибн Бурд (696–783) дерзко заявлял, что он вольноотпущенник самого Аллаха, и то подтверждал, то отрицал свое арабское происхождение.
Это не значит, конечно, что идеалы муруввы воспевали только люди подобного склада. Немало поэтов гордилось арабской кровью. Среди них — аль-Мутанабби. Вспомним его постоянные самовосхваления мужеством, талантом и происхождением. Но хвалится он не ради чести родного асаба, а для того, чтобы оттенить неблагодарность высокого мецената.
Индивидуализм муруввы с ее культом мужской чести и личного превосходства противостоит идеалам асабийи, утверждающей коллективное сознание в рамках семейно-родственной группы. От места в этой группе, а вовсе не от личных способностей зависит по законам асабийи престиж человека — всегда «младшего» перед лицом старейшин асаба, знати, духовенства и, наконец, Аллаха.
Дух дина осуждает мурувву и асабийю за их исключительную поглощенность суетными делами сего мира, однако пытается подчинить их своим правилам. Вместо героев муруввы выставляются примером доблести Мухаммед, его родственники и сподвижники. Как религиозный эквивалент светскому молодечеству вводится словечко «футувва» (от арабского «фата» — «молодец», «удалец»; именно это слово употреблено аль-Мутанабби в «Касыде поношения»). В уста пророка вложено высказывание: «Нет веры без удали» (буквально: нет дина без муруввы), выдающее желаемое за действительное.
Мусульманин не более чем «раб Аллаха», поэтому утверждение поэта Башшара ибн Бурда, что он божий вольноотпущенник, выглядит святотатством. Зато родоплеменной и семейный словарь с успехом использовался для обозначения новых институтов исламского государства, а новые общественные связи часто изображались как кровнородственные.
Мусульманский закон — шариат считался единственным основанием для судебных решений, отрицая местное право — адат. Все же шариат вынужден был принять такие арабские обычаи, как кровомщение и вено за невесту. В Коране сказано: «А если кто был убит несправедливо, то Мы его близкому дали власть, но пусть он не излишествует, убивая» (XVII, 35). Исходя из этих слов, шариат ограничил право мщения за кровь личностью самого преступника, в отличие от обычая мести всему его асабу до пятого колена, как было принято во времена Имруулькайса. По шариату вено за невесту — собственность невесты, а не традиционная компенсация ее отцу. На практике же то и другое решается иной раз по адату. Противоречивость дина как нормы поведения усиливается еще и тем, что с конца седьмого века развивается чисто светский закон — канун, также не признаваемый шариатом. Вдобавок, призывая верующего отказаться от буйных доблестей муруввы и выделяя его из безличной иерархии асабийи, ислам, как мы помним, не отвечает на вопрос, волен ли человек в поступках, хотя ответственность за них не подвергается сомнению.
Принципы муруввы постоянно сталкиваются с «высшими целями» дина. Плохо согласуются с идеалами общеисламского — или даже общеарабского — и ценности асабийи. Так, типичное для нее соперничество между «северными» и «южными» арабами, или между потомками Кахтана и потомками Аднана, сильно замедлило процесс этнического объединения арабов. Рецидивы этой средневековой розни дошли до нашего века вместе с другими конфликтами, которым не дает погаснуть обычай кровомщения. Не случайно слово «асабийя» чаще всего употребляется в значении пристрастия к своим, ведущего к ссоре с чужими.
Асабийю, мурувву и дин не спутаешь, хотя границы между ними расплывчаты, а сами они не лишены внутренних противоречий. Однако их объединяет общая культурная традиция, общий арабский язык с его фантастическим словарным богатством и щедрыми выразительными средствами.
Ученые часто сетуют, что до нас не дошла мифология древних аравитян. Это так. Но обращение к арабской речи может открыть нам некоторые законы, по которым сложились не только традиционные нормы поведения, но и само арабское мифологическое мышление. В самом деле, форма словесного выражения асабийи, муруввы и дина — устойчивые обороты, излюбленные слова и даже такие, казалось бы, избыточные украшения, как постоянные сравнения и метафоры, часто содержат скрытое указание на забытый обряд, таят намек на древнее мировосприятие или осколок разрушенного мифа.
Сколько метафор связано с понятием «путь», столь близким водителям караванов! В открывающей Коран суре, которую мусульмане повторяют, как «Отче наш», верующий молит Аллаха вести его по «дороге прямой». Одно из девяноста девяти божьих имен — Ведущий прямым путем (ар-Рашид), ибо «Он сбивает с пути, кого желает, и ведет к нему того, кто обратился» (XIII, 27). Согласно исламу, человек после смерти должен пройти над адской бездной по тонкому, как волос, мосту. «Сунна» — слово, обозначающее мусульманское предание, первоначально означало «верное направление». Тарик, то есть путь, — это цепь передатчиков известий о словах и делах пророка, а один из популярнейших сборников таких известий озаглавлен «Торная тропа». По учению суфиев, путь познания разделяется на стадии (макамат), или стоянки после перехода. Примеры можно продолжать без конца. Но главная метафора этого ряда заключена в термине «шариат», когда-то означавшем у бедуинов «путь к воде». Вода же, как и дождь, это традиционный образ арабской поэзии, выражающий щедрость и милость.