Директор Хенрики пожал плечами и улыбнулся: это ему не известно. У каждого своя судьба.
Госпожа Салливен рассмеялась и дружески толкнула Хенрики в бок.
— Из вас ничего, ну, ровным счетом ничего не вытянешь! — подтрунивая, воскликнула она. Но тут же другие пассажиры дали пищу ее любопытству. — А вот появился и Харпер-младший! — провозгласила она. — Китти, появился Харпер!
— Ну и пусть. Он потерял мое уважение и не интересует меня, ты ведь знаешь, мама?! — холодно ответила Китти.
Госпожа Салливен зло рассмеялась, она помнила, как Китти месяцами изводилась из-за Харпера. Но тогда Харпер предпочел ей хорошенькую Лиззи Уистлер, и Китти была в таком бешенстве, что грозила застрелить Лиззи.
— А вот и та маленькая француженка, что вчера вечером успела уже вскружить голову Харперу. Деньги все-таки искуснейшая в мире сводня, о, один бог это знает!
Чтобы привлечь к себе внимание, Жоржетта Адонар появилась на палубе в матросском костюме «фантази» — в голубых брюках-клеш и с открытой шеей. Подставив ветру черные локоны, она дерзко стреляла глазами по сторонам, словно хотела покорить всю палубу. Легким, танцующим шагом Жоржетта шла рядом с Харпером, кокетливо покачивая бедрами, — казалось, она показывает ему танцевальные па, — и говорила, говорила без умолку. Но прелестной женщине общество дозволяет и прощает все, и Жоржетту нашли восхитительной. Харпер был совершенно очарован и горд ее благосклонностью.
Госпожа Салливен громко расхохоталась:
— Она, верно, думает, что гуляет по пляжу в Калифорнии. Здесь она живо насморк схватит!
Жоржетта поздоровалась с г-жой Салливен с такой почтительностью и смирением, что старая дама нашла ее даже очаровательной и простила ей крикливость ее костюма. Китти же, собирая в узел на затылке развевающиеся волосы, приветствовала Жоржетту обольстительной улыбкой.
Позади Харпера и Жоржетты, в обществе секретаря Харпера, задыхаясь и взволнованно жестикулируя, но стараясь не отставать, семенил превосходительный коротышка Лейкос.
— Политика, — трещал Лейкос, — требует определенной, ясной точки зрения на историческую картину мира…
Но вот они прошли.
— Ах, бедняжка, — с притворным состраданием в голосе сказала г-жа Салливен, глядя через монокль вслед Жоржетте. — Она, наверно, не знает, что Харпер обычно равнодушен к молодым дамам. Поглядите-ка на его секретаря! Он красив, как герой-любовник.
Китти бросила на мать негодующий взгляд я поднялась.
— Мама сегодня несносна, — сказала она. — Пойдемте, господа!
Старую Салливен ничуть не задело возмущение дочери. Злой огонек, ненадолго притухший, вновь жадно запылал в ее глазах.
— А, сюда идет Генри Бернард Миллер из Чикаго, — начала она снова. — Я расскажу вам историю, директор, которая случилась в лучшем игорном клубе Чикаго.
— Я нахожу, что ваша соотечественница прелестна, восхитительна, — обратилась Китти к французам. — Адонар из Комеди Франсез. Вам знакомо это имя?
Нет, французам это имя было незнакомо.
Китти задумчиво бродила по палубе, распахнув шубку, уперев тонкие, бледные руки в бедра и зажав в углу рта длинный серебряный мундштук.
— В ней чувствуется порода! — произнесла она как бы в пространство. — Настоящая порода! — Китти казалась взволнованной. Взгляд ее томных усталых глаз ожил. Она вдруг остановилась и сказала, обращаясь к своим кавалерам, но так, будто говорила сама с собой. — Она прекрасна! — Китти была словно в трансе, щеки ее зарумянились.
Она пошла дальше, и французы последовали за ней. Виконт Джей, замыкавший шествие, приотстал умышленно. У него был обескураженный, удрученный вид.
Китти вдруг словно подменили, и ее волнение встревожило его. Безумно влюбленный, он вот уже два года ездил за ней повсюду: из города в город, из отеля в отель, неотступно, как тень. Месяцами она вела себя вполне благоразумно, потом вдруг ее охватывало какое-то смятение, вот как сейчас. Он вспомнил, что однажды слышал, будто какая-то молодая актриса покончила с жизнью из-за Китти. Ему, наверно, никогда не понять эту женщину.
Немного погодя они встретили Харпера с Жоржеттой. Китти остановила их.
— Здравствуйте, Харпер, — игриво сказала она, не сводя глаз с Жоржетты, которая стояла, засунув руки в карманы. — Я вам не помешаю?
Харпер смущенно улыбнулся.
— Вы прекрасно декламировали в баре, мадемуазель Адонар! — уверяла Китти. — Это было чудесно!
Жоржетта покраснела.
— Боюсь, что я была немного пьяна, — ответила Жоржетта. — Харпер напоил меня.
— Мне нравится ваша французская речь, мадемуазель Адонар, — продолжала Китти. — И голос ваш мне очень симпатичен. Мне кажется, мы могли бы стать добрыми друзьями.
— О! — проворковала Жоржетта. И пожала Китти руку.
Китти обняла ее за плечи и увела вперед.
— Вы замерзнете! — сказала она озабоченно. — Возьмите мою шубку!
— О нет, мне совсем не холодно! — ответила Жоржетта, продрогшая до мозга костей.
Харпер с трудом скрывал свою досаду. Он предпочел бы остаться наедине с Жоржеттой. Вместе с виконтом Джеем мрачно плелся он за дамами. Французы незаметно удалились.
— Поищем лестницу на верхнюю палубу, — сказала Ева. — Здесь слишком людно. Ах, смотрите-ка, вот же она.
Поднимаясь по ступеням, Еве пришлось ухватиться за руку Вайта — с такой силой дул здесь ветер, он дико разметал ее волосы, пробивался сквозь платье, всем телом ощущала она приятную прохладу.
— Ах, какой ветер! — сказала Ева. — Я рада, что вы приехали, Вайт. Правда, я очень рада!
— Я счастлив, — ответил Вайт. Концы шарфа, которым Ева повязала голову, касались его лица, и он вдыхал аромат ее волос.
Они поднялись на шестую палубу. Далеко внизу перекатывались синие, сверкающие волны. Вдали, у самого горизонта, ползло суденышко, окутанное ржаво-коричневым дымом.
— Вайт, глядите-ка, пароход! Что это за судно, как вы думаете?
— Грузовое, видимо, не рейсовое, со случайным грузом, их называют «бродягами».
— Как здесь хорошо! Правда, здесь чудесно?
Ноздри у Евы раздувались, она упивалась терпким морским воздухом. Ее волосы и даже ресницы шевелил ветер. Вайт смотрел на легкий пушок, золотящийся на ее щеках. Порою ветер доносил запах горячей нефти. Три красные трубы выплевывали в голубое небо густые, черные клубы дыма. Игравший на прогулочной палубе оркестр был едва слышен, все вокруг как-то совсем притихло.
— Какая тишина! — сказала Ева, усаживаясь в кресло. — Ну, а теперь рассказывайте о Грете, — попросила она с некоторой торжественностью в голосе и посмотрела Вайту прямо в глаза. Но тут же, не дав ему вымолвить ни слова, заговорила вновь: — Чувствуете? — Она взяла руку Вайта и положила к себе на грудь. — Чувствуете, как бьется сердце? Это Грета. — Она залилась счастливым смехом, и в глубине ее глаз сверкнули искорки. — А теперь говорите! Рассказывайте все, до мельчайшей подробности! Слышите?
Вайт стал рассказывать. Пять-шесть дней тому назад он закончил дела в Вене и был на пути в Гайдельберг. Когда поезд приближался к Зальцбургу, он вспомнил о Грете и о своем обещании навестить ее, если случится проезжать через Зальцбург. Откровенно говоря, он и сам соскучился по ней. В Зальцбурге он сошел с поезда и взял таксомотор до Санкт-Аннена. Порошил снежок. Меньше чем за полчаса он добрался до поместья. На фоне темного леса утопающий в снегу Санкт-Аннен походил на заброшенный монастырь, холодный и неприветливый. Никого не было видно. Наконец ему удалось разыскать служанку. Он попросил ее передать свою визитную карточку и долго ждал, пока к нему не вышла чудаковатая на вид пожилая дама.
— Мисс Роджерс! — сказала Ева и глубоко вздохнула.
— Да, мисс Роджерс, точно такая, какой нам часто описывала ее Грета.
Мисс Роджерс провела его в холл, здесь ему тоже пришлось порядочно ждать. Наконец появилась полковница фон Кинская и попросила пожаловать в гостиную. Она была сама любезность. «Так вы, значит, и есть господин Вайт, — сказала она. — О, Грета всегда с восторгом говорит о вас. Ведь это вы научили ее играть в крокет? Грета, Грета, поди-ка сюда! У нас гость, приехал господин Вайт».
Грета вошла тихо и недоверчиво.
— Как она выглядела? — спросила Ева, дрожа от волнения.
— Как всегда, — ответил Вайт. — Волосы немножко растрепаны, своенравная, озорная. «Здравствуй, Грета, вот и я, — обратился я к ней. — Как видишь, я сдержал свое слово».
Грета смотрела на него во все глаза, видимо все еще не веря, и молчала.
«Ты что, не узнаешь меня, Грета? Я Вайт!» Тут она лукаво рассмеялась и сказала: «Ну, конечно, узнаю, я знаю, что ты Вайт. Здравствуй, Вайт». Но она не тронулась с места, не подошла к нему. В ней не было той естественности и смелости, какой она отличалась в Гайдельберге. Вайт заговорил с ней, но она отвечала робко и односложно. «Поговори же с господином Вайтом, дорогая», — ободряюще сказала г-жа Кинская.
«Why don’t you talk with the gentleman?»[20] — спросила мисс Роджерс мужеподобным, лающим голосом.
— Помните, Ева, как смешно Грета передразнивала ее?
Смущенно теребя передник, Грета взглянула на мисс Роджерс.
«I shall talk with him»,[21] — ответила она, но все-таки из нее немного можно было выудить.
— Не много, но хоть что-нибудь? — сказала Ева. — Постарайтесь вспомнить, Вайт, мне важно каждое ее слово.
Вайт припоминал.
— Да, сперва она спросила, сколько я у них пробуду. Я ответил, что должен уехать с первым же поездом. Грета рассмеялась: «Зачем же ты тогда приехал, если сразу же хочешь уехать?» Я ответил, что приехал только затем, чтобы повидать ее. «А куда ты теперь поедешь?» — «В Гайдельберг». — «В Гайдельберг? А как поживает Роланд?» — спросила она, оживившись (Роландом звали овчарку Вайта). «Спасибо, хорошо, он просил передать тебе привет». — «А ты ему передай от меня. Скажи ему, через четыре месяца я опять буду в Гайдельберге». — «Через четыре месяца? — удивилась г-жа Кинская. — Откуда ты это знаешь?» «How do you know it?»