Кэтрин резко повернулась к Малькольму. — Ну что? Ты так и будешь стоять здесь и ничего не скажешь?
— А что тут можно сказать? — спросил Малкольм.
Кэтрин уставилась на него, потрясённая тем, что он так легко отказался от неё. Он отвернулся, не в силах встретить её взгляд. Его плечи сгорбились, руки в бессилии сжались в кулаки по бокам. Кэтрин сдержала гневные слова, которые собиралась обрушить на него. Она знала его; она могла видеть его суть. Она могла видеть гнев, насилие, кипящие под поверхностью. И она знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что если он, как и она, даст волю своему нраву, то при Дворе будут кровь и резня. И он начнёт с её отца, Короля. За то, что он сделал с ней эту ужасную вещь.
— Малькольм? — неуверенно произнесла Кэтрин.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал, Кэтрин? Что ты хочешь, чтобы я сделал? Что?
Кэтрин отвернулась от него, посмотрела на Короля, Премьер-Министра и молча наблюдающий за ней Двор. И поняла, что она одна.
— Поэтому она сказала своему отцу: “Я выйду замуж за этого Принца и буду пожизненной заложницей при его Дворе, чтобы убедиться, что вы не возьмёте больше земли, чем было оговорено”.
— И это тоже, — сказал Король. — Но это сблизит наши две страны и будет означать мир вместо войны.
— Но они даже не являются настоящей Королевской семьёй! — в отчаянии воскликнула Екатерина. — В наши дни они — конституционная монархия! Вся страна — проклятая демократия!
— Мы все должны чем-то жертвовать, — сказал Король. — Я отдаю своего ребёнка, свою плоть и кровь. Ты оказываешься от Малькольма. Затем он замолчал и повернулся, наконец, к своему Чемпиону. Он задумался, подыскивая нужные слова.
— Мне жаль, мой Чемпион. Самый храбрый и благородный из моих солдат. Ты так много сделал для меня, и вот как я вознаграждаю тебя. Я знаю, что ты любишь мою дочь. Даже больше, чем я. Мне… жаль.
— Я понимаю, — сказал Малькольм. Его голос звучал хрипло, когда он повернулся к своему Королю, но глаза были сухими. — Таков долг. Я солдат, прежде всего. И всегда им был. Я всегда понимал, что такое долг и честь. И самопожертвование.
— А если я скажу “нет”? — воскликнула Кэтрин. Все снова посмотрели на неё.
— Если мы швырнём это соглашение обратно в лицо Королю Леса и его Парламенту, — сказал Премьер-Министр, — после столь упорной и долгой борьбы за то, чтобы оно заработало, тогда они заберут назад своё предложение о земле. О земле, которая должна быть у нас. Если они не откажутся — а они не откажутся, — у нас не останется другого выбора, кроме как взять её силой оружия. Послать наши армии через границу в Лесные Земли и захватить их. А это будет означать войну. И позвольте мне быть предельно откровенным, Принцесса. Он говорил сейчас как с Двором, так и с ней. — Если Редхарт начнёт войну против Леса, ни одна из сторон не сможет позволить себе отступить, пока другая не будет полностью побеждена и не будет представлять дальнейшей угрозы.
Мы не можем позволить себе пройти через это снова. Нам пришлось бы вторгнуться и завоевать Лесной народ, полностью подчинить его себе, потому что ничем другим дело не закончится.
— Или им придётся сделать это с нами.
— Конечно, ни одна из сторон не хочет войны. Войны — дорогое удовольствие; они стоят много денег, жизней и разрушенных земель. Поэтому единственный способ, которым мы можем надеяться возместить наши потери, — это обложить налогами и разграбить побежденную страну до нитки. Пройдут поколения… прежде чем наши народы смогут простить то, что мы сделали друг с другом.
Больше никаких стычек, Принцесса Екатерина, никаких сражений. Это будут армии, сражающиеся с армиями. Бойня и резня в таких масштабах, каких не видела ни одна страна за всю историю. Города, горящие в ночи, поля, пропитанные кровью, реки, переполненные плавающими телами… Война совсем не похожа на песни, Принцесса.
Екатерина прижала обе руки к ушам и закричала в простом отчаянии: — Я не могу! Я не смогу!
Король, Премьер-Министр и Двор молчали. Кэтрин медленно оглядела их и увидела, что все они смотрят на неё с холодной, непримиримой уверенностью. И она знала, что никакая истерика не поможет ей выпутаться из этой ситуации. Всё, что она могла сказать, ничего бы не значило, потому что все важные решения уже были приняты людьми с правом голоса.
Екатерина резко посмотрела на своего брата, Принца Кристофа, гордо стоявшего по другую сторону трона Короля Вильгельма. Высокий и стройный денди, с достаточно приятным лицом и ровными светлыми волосами, он до сих пор хранил молчание.
Он был одет в свои обычные яркие блестящие шелка, похожие на конфронтирующие транснациональные флаги. Он держался изящно и уверенно. Но при всей своей показной нарядности он попрежнему носил на бедре совершенно обычный меч в изрядно поношенных ножнах. Кристоф знал, как пользоваться мечом. Он ездил на пограничные стычки с тех пор, как стал достаточно взрослым, чтобы бросить вызов отцу и остаться безнаказанным. С четырнадцати лет. Сейчас, в свои двадцать с небольшим, он прославился на границе, помимо своего титула, как воин и патриот. О нём уже слагали песни и истории. И если он, возможно, немного больше любил дуэли, чем следовало бы, был готов драться абсолютно с кем угодно при малейшем оскорблении или при чем-то, что он мог воспринять как оскорбление, он обычно мог остановиться при первой крови.
Он легко улыбнулся Кэтрин, и когда она увидела, что было в этой улыбке и в его глазах, вся её ярость нахлынула обратно. Она шагнула вперёд и ткнула обвиняющим пальцем в младшего брата.
— Ты знал об этом! Ты знал всё это время!
— Конечно, я знал, — напевно сказал Кристоф, всё ещё улыбаясь. — Я был частью команды переговорщиков в течение многих лет. Я думал, ты знала.
— Ты? — воскликнула Екатерина. — Дипломат? Ты же любишь воевать на границе и ходить в набеги на Лесные земли!
— Да, — сказал Кристоф, — люблю. Но я Принц Редхарта и готов сделать то, что будет лучше для моей страны. Я отказываюсь от того, что люблю, так почему бы и тебе не отказаться?
— Тише, мальчик, — рыкнул Король Вильгельм, и Принц Кристоф тут же умолк.
Король выглядел так, словно хотел сказать что-то ещё, но не сказал. Никто не удивился. Король всегда был холоден к своему сыну, с тех пор как Кристоф убил свою мать при рождении. И даже если Кристоф стал популярной фигурой война, Король никогда не был расположен к его особому холодному уму. Никого не удивляло, что Король отдавал всю свою привязанность Екатерине. В результате двое детей никогда не были близки, хотя иногда они объединяли усилия против общего врага — своего отца.
Екатерина перевела взгляд на Премьер-Министра. — Вы! Пул… Это никогда не было идеей моего отца. Он никогда раньше не заботился о границе или торговых путях. Вы уговорили его! Брак по расчету был вашей идеей, не так ли?
— Король и Парламент едины в этом вопросе, — совершенно спокойно сказал Премьер-Министр. — Мы всегда умели принимать трудные решения, делать то, что необходимо, чтобы сохранить безопасность Редхарта. Теперь ваша очередь, Принцесса Екатерина. Однако… брак по расчёту был не моей идеей. Я не могу приписать себе эту заслугу. Эта идея принадлежит вашему брату, Принцу Кристофу.
Екатерина безмолвно смотрела на Кристофа. Он легко улыбнулся ей. — Что я могу сказать, сестра? Некоторые идеи просто слишком очевидны, чтобы их можно было игнорировать.
— Я знаю, почему ты стал частью команды переговорщиков, — сказала Кэтрин, и её голос был тихим, неприятным и злобным. — Я знаю, почему ты сделал это. Когда меня не будет при Дворе, младший брат, у тебя наконец-то будет беспрепятственный доступ к отцу, о котором ты всегда мечтал. Доступ к трону! Тебе всегда не нравилось, что отец предпочёл меня в качестве своего наследника!
Кристоф лишь вызывающе улыбнулся ей.
— Довольно! — сказал Король. — Я одобрял пограничные стычки в течение многих лет, потому что они были хорошей тренировочной площадкой для наших молодых бойцов. Но события вышли за рамки этого.
Ситуация должна быть урегулирована! Пока она не переросла в нечто худшее. Завтра утром, Екатерина, ты первым делом отправишься из Редхарта в Лесное Королевство. И ты выйдешь замуж за Принца Ричарда до конца года. Это ясно?
Кэтрин совершенно потеряла самообладание. Она кричала и вопила во весь голос, проклинала всех вокруг и перед собой самыми нецензурными словами и предлагала дуэль любому, кто думает, что сможет принудить её к этому фарсу — браку по расчёту. Она называла своего отца старым дураком, и некомпетентным политиком. Назвала Премьер-Министра коварным политиканом, решившим доказать, что он могущественнее Короля. Назвала Кристофа ничтожеством, который готов пожертвовать кем угодно, лишь бы его недостойный зад оказался на троне. А Малькольма в лицо назвала трусом за то, что он не боролся за неё.
Никто не ответил. Никто ничего не сказал. Половина придворных была смущена её вспышкой, а другая половина явно наслаждалась каждым моментом. Некоторые из них достали блокноты и записывали подробности, чтобы потом посмаковать их за обедом.
Малькольм не смотрел на неё; он просто уставился на пол перед троном помертвевшим взглядом побеждённого. Король был холоден, Премьер-Министр держался отстранённо, а Кристоф всё ещё улыбался. И даже когда она бушевала, ругалась и потрясала кулаками, Кэтрин знала, что всё это напрасно. Решение было принято. Она кричала и клялась только потому, что… должна была что-то сделать. В конце концов, у неё просто закончились силы. Она резко остановилась и посмотрела вокруг себя дикими глазами, как загнанный олень. Её трясло, и она вздрагивала. Малькольм повернулся к ней и протянул ей чистый носовой платок из своего рукава. Кэтрин долго смотрела на него, словно не понимая, что это и для чего. Потом она поднесла руку к лицу и почувствовала, что по нему текут слёзы. Она взяла у него платок и с оцепенелой тщательностью вытерла лицо. Закончив, она вернула Малькольму его платок. И тогда, только тогда, она посмотрела на Короля.