Королев объяснил нам устройство кабины космического корабля, назначение и принцип действия оборудования, приборов. Кабина была гораздо просторнее кабины реактивного истребителя. Приборов, кнопок и тумблеров здесь было меньше. Управление космическим кораблем было автоматизировано до максимума. Поражала тяга двигательных установок ракеты-носителя. Она достигала поистине космических величин - шестисот тонн! Это почти в 400 раз больше, чем на быстрокрылом истребителе, на котором мы летали до прихода в отряд космонавтов.
Слушая объяснения Сергея Павловича, мы поняли, как много было сделано для того, чтобы обеспечить высокую надежность всех агрегатов и механизмов и, следовательно, безопасность полета.
Не помню, кто первый вошел в корабль, но, когда я занял место в кресле космонавта, меня охватило волнение, знакомое, наверное, всем летчикам-испытателям, которые после долгого ожидания садятся в кабину нового самолета. На нем еще никто никогда не летал, еще недавно он существовал только в чертежах и расчетах, а теперь - вот он, готов... Внутри корабля все светилось стерильной, нетронутой чистотой. Удобное мягкое кресло. Слева - пульт управления, прямо перед глазами - маленький глобус, который в полете позволяет определять географическое положение корабля.
В тот день каждый из нас по нескольку минут сидел в кресле космического корабля.
«И этот корабль, возможно, доверят мне», - думалось не раз.
Мы начали углубленно изучать космический корабль, овладевать его многочисленными и сложными системами и агрегатами. Вот где нам потребовались все приобретенные ранее знания! Инженеры, конструкторы очень заботливо относились к космонавтам. Мы внимательно слушали и запоминали объяснения, а когда в основном закончили изучение и стали «обживать» корабль, у нас возникли некоторые пожелания и предложения.
- Смело высказывайте свои суждения, предлагайте! - сказал Королев.
Мы внесли несколько предложений, как сделать корабль более удобным. Сергей Павлович, ознакомившись с ними, отметил:
- Дельные советы...
Вскоре нас вновь пригласили в кабину корабля.
- Ваши предложения учтены. Как теперь, лучше? - спросили конструкторы.
Какой человек не порадуется, видя, что ему удалось внести свою лепту в огромное дело, которое вершат конструкторы, инженеры, техники и рабочие! Эту радость довелось познать и моим друзьям. Мы почувствовали, что в творческий коллектив, создающий космический корабль, нам удалось войти не сторонними наблюдателями, и это нас радовало.
Мы чувствовали, что Сергей Павлович верит нам и видит в нас первых испытателей своего космического детища. Мы проникались к нему не только все большим уважением, но и настоящей сыновней любовью. Корабль с каждым днем становился для нас все яснее, доступнее, и вскоре мы уже непреклонно верили, что в случае неисправности автоматики сами сможем управлять кораблем, и он будет послушен так же, как были послушны быстрые и надежные «миги».
Главный конструктор не только знакомил нас со своим кораблем, своими планами, он постоянно интересовался нашими тренировками, спрашивал, как мы себя чувствуем, как готовимся к полету.
- Знайте, друзья, если вы начнете думать, что готовы к подвигу, - значит, вы еще не готовы к полету в космос...
Приближался день запуска первого космического корабля с человеком на борту. Государственная комиссия отбирала первого...
Помните, у Пушкина: «Нас было много на челне...» И нас, космонавтов, тоже было много. И каждый готов был выполнить первый полет, не задумываясь, не дрогнув перед той опасностью, что ждет его в космосе. И я не могу не рассказать о тех, кто был рядом со мною, - о моих друзьях-космонавтах.
Такими мы были
Отряд космонавтов отбирался не один день. Кто-то прибыл раньше, кто-то приехал позже. Мы постепенно знакомились, присматривались друг к другу, и первое, что мне бросилось в глаза: какие все это разные ребята! По пути, как говорят в армии, к новому месту службы я невольно задавал себе вопросы: кто они, мои новые сослуживцы? Ровня ли я им?
Когда же мы собрались все вместе, мое представление о тех, кто намеревался летать на ракетах в космос, окончательно смешалось. Да, мы все разные. Это первое и совершенно точное определение каждого, кто когда-либо видел нас всех вместе, подходит к космонавтам и сейчас, когда мы уже прожили столько дней, прошли тренировки, учебу, подготовку к полетам, слетали в космос.
Мы не только разные по возрасту, росту, внешности, мы - разные и по опыту жизни, и по характеру, и по индивидуальным склонностям.
Но есть у нас и много общего - отличное здоровье, хорошее физическое развитие, общая подготовка и, самое главное, интерес к новой работе. И это не отличало пас от десятков тысяч других советских парней. Такой отряд мог быть собран после предварительной подготовки и для похода на Южный полюс, и для экспедиции на дрейфующей льдине, и для испытания новых самолетов. Наш отряд мог быть экипажем подводной лодки, бригадой монтажников-высотников на строительстве гидростанции - попом, вообще пригоден для любой работы, которая требует воли, физической закалки, знаний и преданности нашему общему делу. Но первые дни пребывания в отряде, первые спортивные встречи сразу подчеркнули индивидуальность каждого при общей для всех схожести.
...На баскетбольной площадке раздался свисток тренера - начали игру. Баскетбол меня никогда ранее не увлекал, и я постарался остаться в стороне, равнодушно наблюдая за той бестолковой, как мне тогда казалось, толчеей моих коллег па маленьком пятачке, обведенном белой линией.
Но уже на первых минутах один крепыш легко переигрывал своих более высоких и лучше сложенных противников. Вскоре он стал лидером команды, и на площадке то и дело слышалось:
- Молодец, Юра! Давай, Гагарин! Еще разок!
Можно было позавидовать Юриной игре. Я невольно стал пристально следить за ходом игры и увлекся сам. Теперь я считаю эту игру одной из лучших спортивных игр.
Вскоре мы убедились, что другой наш сослуживец - неповоротливый на баскетбольной площадке - был на голову выше всех нас в тяжелой атлетике.
Индивидуальность наших характеров, увлечений и привычек проявлялась во всем. Но прошли месяцы упорной учебы и подготовки, и нас всех сроднило одно - влюбленность в свою новую профессию и готовность летать в неизведанный космос.
Конечно, не сразу сложился наш отряд, не сразу выработался его стиль, его общий почерк, характерный для спаянного коллектива, объединенного одним делом, одними задачами. Некоторые болезненно воспринимали критику, другие были чересчур суровы, а иные принесли в коллектив задор и соленую шутку. Прошло время, и каждый из нас взял от друзей лучшее, наиболее приемлемое, и теперь тот, кто раньше готов был обидеться па остроту, может сам «подковырнуть» другого так, что диву даешься - откуда у парня все это взялось? Откуда у некогда мрачноватого друга появилась открытая улыбка?
Родились и свои правила в нашем отряде. Нечто вроде неписаного устава. На занятиях - максимум внимания, ни одного лишнего слова. Никто никого не отвлекает. Каждый помогает другому разобраться в технике, теории, в отшлифовке спортивных упражнений. Но когда занятия окончены, тогда - держись... Здесь тебе припомнится все: и неудачный ответ инструктору, и нелепая поза на тренировке. Или разыграют так, что невольно сам заразишься весельем друзей и хохочешь над своей доверчивостью и оплошностью.
В свободное от занятий и тренировок время мы с друзьями облазили всю Москву и ее окрестности. Роднит нас и любовь к природе, к родным местам. Где бы ни были, мы всегда находили уголки, чем-то напоминающие каждому отчий край.
Я люблю Подмосковье - особенно те его места, что похожи на Алтай, люблю Кавказ - и опять же за то, что он чем-то вдруг напомнит мне родные места.
Мы пришли из разных полков и эскадрилий - волжане, степняки, сибиряки, жители городов и сел нашей большой советской земли. Коммунисты, кандидаты в члены партии, комсомольцы, дети крестьян и рабочих, сельской и городской интеллигенции.
Среди нас есть и те, кто получил довольно солидный опыт жизни, работая до авиации в сельском хозяйстве, на заводах, занимаясь в высших учебных заведениях и технических училищах, но каждый из нас прошел пионерские дружины, школу, комсомол, учился и работал в авиационных коллективах.
Одна из черт, совершенно необходимых космонавту,- хладнокровие и спокойствие в любых возможных ситуациях сложного космического полета. Все ребята старались воспитать в себе это качество, но олицетворением этой черты космонавта, мне кажется, являлся мой бывший дублер Андриян Николаев, ныне дважды Герой Советского Союза, один из руководителей Центра подготовки космонавтов имени Ю. А. Гагарина.
Как-то в дни первых экзаменов в отряде он отвечал у доски.
- Что вы будете делать, если в космическом полете откажет вот эта система корабля? - спросил его экзаменатор.
- Прежде всего - спокойствие...
Экзаменатор, казалось, был озадачен таким ответом. Но тут же космонавт обстоятельно доложил, что бы он предпринял в создавшейся ситуации.
В отряде его все ласково называют Андрюша, да иначе, кажется, и невозможно обращаться к этому тихому, скромному и обходительному человеку, чья спокойная, доверчивая улыбка мгновенно располагает к себе и знакомых, и незнакомых, командиров, старших по возрасту и званию, и нас, его товарищей. Часто в шутку с того самого экзамена друзья называют его «Прежде Всего Спокойствие», и тогда он смущается и робко протестует:
- Зачем?
Потом махнет рукой и скажет:
- Ладно, пусть. Мне к прозвищам, так же как к разным именам, не привыкать. С детства все зовут меня Андреем, а по документам я - Андриян. Почему - и сам долго удивлялся. Потом узнал... Когда родился - в нашей деревне шла гульба по поводу святого Андрияна Натальского. Наверное, под хмельную руку мне и приписали это имя. Выдумают же темные люди - Натальского... - улыбается Андриян и добавляет: - А тут еще - Прежде Всего Спокойствие...