— Я, парень, автотранспортный колледж закончил, — сказал Эдик. — Имени Е. Г. Трубицына.
— И что, вам там не рассказывали… хотя бы про Булгакова? Да про него и в школе рассказывают.
— Да я целый сериал с женкой и тещей смотрел «Мастер и Маргарита»! — воскликнул Эдик.
— Там же и про Иешуа было.
Эдик почесал подбородок и длинно сплюнул.
— Там же звезд — куча. А еще второстепенных разных. Хрена ли упомнишь всех. Кто его играл?
— Иешуа?
— Ну.
— Не помню… Какая разница?
— Но, постой-ка. Ты говоришь, что этот… Йе… шу-а и есть Иисус? Так, что ли?
— Да.
— Тогда это же Безруков! Серега! Вот.
Довольно глядя на Васю, Эдик вынимал сигареты, закуривал. Предложил и Васе, но тот отрицательно мотнул головой.
— Безруков его и играл, — продолжал Эдик. — Но мне особенно Панкратов-Черный понравился. Классно играет… Опа! Просыпается с бодуна, а тут столик, водочка, икорка… и этот… Басилашвили собственной персоной. Дьявол. И баба, значит, Маргарита, лихо на швабре упражнялась, как в баре стриптизерши с трубой. Как она потом стекла колотила. Круть! Иногда и сам думаешь, такого бы лекарства пузыречек раздобыть да с авоськой булыганов отправиться в полет к администрации в гости. Перебить им все зеркала-окна-компьютеры.
Вася вопросительно смотрел на Эдика. Тот кивнул.
— Да, парень. Это только на первый взгляд тут все тишь да гладь да божья благодать. Боря из кожи вон лезет, крутится… Баба его Светлана… видел?
Вася кивнул.
— Ну вот, — продолжал Эдик, затягиваясь, — еле тут держится, боится. Я вот, например, один. Ну, не считая мамки. Моя сбежала в город. И Светланка Борина намыливается.
— А чего тут бояться? — спросил Вася.
Эдик усмехнулся.
— Знаешь, что такое Управление сельского хозяйства? Это кодла такая мордатых с авторитетами, прущими из пиджаков с такой силой, что те аж трещат!
— Авторитеты? — не понял Вася. — Бандиты?
Эдик расплылся в улыбке, сдвинул синюю бейсболку на затылок.
— Это еще не бандиты, дружок, но, может, хуже бандитов: бездонные! — И он похлопал себя по животу, а потом протянул руку и ударил легонько по животу Васю, дохнув приятно алкоголем. — Ну, у тебя совсем авторитет отсутствует! Так вот эти ребятки с авторитетами запросто пустят по миру. Все на банкетах да ежемесячном отстегивании мяса держится. А так натравят проверяющих свору, санэпидемстанцию, полицию, судебных приставов. Вон, знакомого фермера просто пожгли, и все. А у другого цирк устроили. Он получил кредит по программе «Развитие животноводства». Чтобы гасить кредиты, надо сначала выйти на прибыль, не все же так просто и быстро, как ловля блох в яйцах. А чиновники стали требовать быстрого возвращения. Ну и напустили приставов, те коров за бесценок загнали, дойное стадо стоимостью в одиннадцать миллионов они враз разбазарили за миллион семьсот тысяч. А? Врубаешься? Тут же и продавали возле фермы. А потом гулянку закатили. Да уехали, пьяные и веселые. Так-то. И самое интересное, виновных хрен могут найти. Ну, фермер этот не выдержал, всю семью положил и себе черепушку снес из «Сайги» двенадцатого калибра… А ты говоришь, суббота да этот Йе-шу-а. У фермеров нет ни пятниц, ни суббот. Надо бабки делать, как учит президент. А то завтра пойдешь с голой жопой.
— Да? — спросил Вася. — Я слышал только, как он учил мочить в сорлтире.
— Нет, про бабки тоже учил, один бывший депутат и журналист из Питера, он в документальном фильме рассказывал. Тогда президент еще в свите Собчака работал. Ну и однажды воскликнул: мол, бабки, бабки надо делать!.. Это Юрьевич по компьютеру видел. Все правильно. Бабки еще никому не мешали. Да и в сортире всякую шваль гасить надо. Вон их сколько: америкосы, хохлы-бандеры, на востоке китаезы.
— Хых-хых-хи-х-хихи, — зашелся Вася.
— Ты чего, э? — спросил Эдик, отступая немного и смеривая его взглядом.
— А Управление сельского хозяйства? — напомнил сквозь смех Вася.
— Этих… на этих я бы поля вспахивал, — отозвался Эдик, выстреливая окурок в грязь. — Вот запряг бы — и пошел, и пошел вручную, с плугом, потом с бороной. У нас что тут хреново, агрохолдинг наезжает, зарится на земли. А в Управлении зять директора этого агрох… х…!
Вася продолжал заливаться.
— Да чего ты заходишься? — спросил Эдик.
— Ох… зараза… дерьмо… проклятье… Сейчас. — Вася переводил дыхание. — Только вот… что… Вот. А разве это Управление сельского хозяйства не часть системы?
— Ну. Допустим. — Эдик хмуро смотрел на Васю. — И чего?
— А кто же за всю систему отвечает? Кто ее выстроил и напустил полицейских? Не президент?
— Вон чего, — откликнулся Эдик. — Ты, случаем, не из этих ли, макаревичей там разных, жидобандеровцев, а? А то прикидываетесь… дурачками религиозными, суббота, то се, Йе-шу-а, там.
— Да прлосто сам ход мышления интересен.
— Чего ход?
— Ну логика.
Какая логика?
— Какая логика? — спрашивал Эдик, набычиваясь и багровея.
— Да ты сам же про фермеров, один сгорел, другой расстрелял, и вас донимают! — воскликнул в отчаянье Вася. — Вот дерьмо-то! Зараза!
— Э, псих, ты чего оскорбляешь? Мочевины, что ли, принял? Маде ин Новая Зеландия?
— Я не оскорбляю, — поспешно ответил Вася. — Прлосто у меня прлисказка такая… прлоклятье…
— Присказка, — ответил, мрачно двигая челюстью Эдик. — Ты фильтруй базар, ушлепок. Кто ты такой здесь есть? Гастарбайтер, бродяжка. У тебя даже документов не потребовали. Работай молча, понял?
— Да я и работаю, — ответил Вася. — Вот, иду.
— Ну и иди себе потихонечку. Давай-давай. Знаешь, как поется в песенке: «Ковыляй потихонечку… тра-та-та… А меня по-забу-у-дь. Отрастут твои ноженьки тра-та-та как-нибу-у-дь».
Вася пошел к шеду, продолжая пребывать в сильном изумлении. Когда он вернулся в вагончик, никаких проводов натянуто не было. Он заглянул внутрь. Валя сидела, уставившись в окошко и закутавшись в одеяло, как скво племени апачей. Печку ей, видимо, надоело топить.
— Хм, так и просидела? — спросил Вася.
Она повернула голову, посмотрела на него и ничего не ответила.
— Ясненько, — сказал Вася. — Созерцание мух — лучшее занятие в священный день. Похоже, и электрик проникся пониманием и так и не вкрутил лампочку Ильича. Был он вообще здесь?
Валя отрицательно покачала головой.
— Хых-хы, — просмеялся Вася. — Из-за идеологических разногласий электричество отменяется.
Валя вздохнула.
— Ну, и с лампой Аладдина поживем. Да и не долго уже осталось. Лед вот-вот вскроется. Не знаю, правда, где лодку взять. Придется просить Бориса съездить в город какой-нибудь. В какой мы вообще области находимся?
Валя молчала.
— Ну, тебе-то точно все равно, у тебя на уме Основная Теория. Или что у тебя на уме? Слышишь ты?
— Звонок, — сказала Валя.
— Звонок?.. Кто звонил?
— Мюсляй.
— А я уж подумал, Семьдесят Второй! — воскликнул Вася.
Валя тут же перекрестилась.
— И что же он изволил сказать? — спросил Вася.
— Ну-у-у… — протянула Валя и задумалась.
— Ох, Вальчонок, ты, как живодер, тащишь кота за… за хвост.
— Он приказал, приказал мне вернуться.
— Хых!.. А, да, там же в ставке и генерал. Ну а ты же дезертир, Вальчонок. Да, самый настоящий дезертир. Дерьмо, зараза. Ты его послала?
Валя отрицательно покачала головой.
— Зря, проклятье. А что же ты ему сказала? — вдруг заволновался Вася, наклоняясь к Вале.
Она повела на него большими темными глазами, сморщила нос.
— Что? — не отступал Вася. — Ты ему сказала… сказала, где ты? С кем ты?
Валя опустила глаза.
— Дерьмо! Проклятье! — воскликнул Вася. — Ты сказала? Все сказала? Да?
Валя кивнула. Вася задохнулся. Схватил кружку, налил из чайника старого чая, залпом выпил. Мгновенье он молчал. И с грохотом опустил кружку на стол. Снова поднял и — ударил по столу. И еще раз стукнул. Валя каждый раз вздрагивала и испуганно глядела на Васю. Таким она его не видела. Вася сорвал шапку с головы. Глаза его блуждали, волосы были всклокочены, как будто и его вытаскивали из ямы.
— Ты же дура-а! Пустая бабья башка! Зачем, дерьмо, зараза, проклятье, надо было все рассказывать?! И про меня?!
— Ну Васечка… Васечка, Фуджик…
— Не называй меня Фуджиком! — заорал он и схватился за одеяло на ее плечах.
Валя сжалась, по ее щекам текли слезы.
— Фуджи — это вулкан! — кричал Вася. — И ты сейчас в этом сама убедишься, нищебродка!
— Васечка, не надо, — гнусаво просила Валя.
— Как ты могла выдать меня с потрохами? — бушевал Вася, бегая возле Вали и дергая за одеяло.
— Но… но, Ф… Фасечка, — лепетала Валя, — Фасечка, я не знала, я же не знала.
— Что ты не знала? — орал он в ярости, скаля зубы и нацеливая острый свой нос ей прямо в лицо, словно собираясь всадить его, как клюв. Но бросая ее и снова бегая взад-вперед.
— Н-ничего, н-ничего, Ф… Фасечка-а-а…
Вася резко остановился.
— Как ничего?.. Совсем ничего?
Она закивала, роняя крупные горючие слезы.
— Н-ничего. Софсем. Фася.
Вася задумался, потирая нос.
— Но ты сказала… сказала… это… что мы на ферме?
— Да, — ответила она, кивая и всхлипывая.
Вася молча ходил взад-вперед. Остановился.
— Давай сюда мобильник, — потребовал он.
Валя испуганно глядела на него.
— Мобильник.
— Фасечка…
— Я сказал… Или мобильник, или выметайся. Хотя — нет, можешь оставаться с новозеландцами. А я ухожу.
И он начал тут же собираться. Хотя все уже было собрано: рулон бумаги в рюкзаке. Оставалось взять спички, лампу, может одеяло, нож. Топор. Кастрюлю или чайник.
— Ммм… ы-ы-ы, — хныкала Валя.
— Потому что твой Мюсляй, зараза и дерьмо, ошивается около попов, — ожесточенно говорил Вася. — А мне дело и шьет попяра, понимаешь? Отец Никита. Хых-хы-хи-хихи… Какой он мне отец? Я вообще не знаю отца. Мамаша Гиппопотамиха нагуляла с кем-то… Специально, чтобы было кому под старость ложку супа поднести. Ну, пускай теперь сама себе подносит. Они все заодно. И если какая-то зацепка есть, а она есть — перехват моего звонка сюда, в город, Никкору, он свадьбу приехал снимать, и я ему позвонил, чтобы стрельнуть немного деньжат… Так вот и ниточка. Или сам Никкор проболтается в Москве ребятам. Что, мол, видел Васю-анархиста. Это я и есть. И поп Никита со следаком помчатся сюда. Сначала в город, разнюхают, что мы с тобой под собором встретились, а там этот Мюсляй, зараза. Он и заложит окончательно. На ферме, мол.