— Ну, — сказал Вася, — тогда уж точно век Европы не видать!
— Ха-ха-ха! — засмеялся горец. — А ты себе на уме, рыбачок.
Они снова оказались перед павильоном с выставленными на улице креслами и диванами, затянутыми пленкой. Те же торговцы покуривали у входа. Увидев Васю, они заулыбались.
— И где твой ли-едоруб?! — воскликнул парень с тонкими усиками.
Но тут в соседнем ларьке врубили оглушительную музыку и все потонуло в ритмах, визгах. Морщась, горцы заругались, наверное, — по крайней мере, такие были у них лица. И Вася прошествовал дальше, не отвечая на реплику.
Выйдя на тротуар возле большого магазина «Байкал» с синей чайкой вверху, Вася остановился, огляделся… Сразу заметил мужика в кожанке и его спутницу. Но разговор с горцем как-то по-особенному настроил его. Он вдруг почувствовал нелепость всей этой беготни по лабиринтам ларьков. От кого и почему он должен скрываться?.. Ну, да, есть, конечно, причины. Но неужели и эти нищеброды посягают на его свободу? В том, что это знаменитый Мюсляй, Вася уже не сомневался. Действительно, у него глаза были как сливы. Хотя, кажется, его прозвали так не за глаза. Свободный человек не обязан отвечать любому прохожему, если, конечно, тот не в форме полицейского. И хотя Васина свобода была ворованной, он решил вести себя именно, как свободный человек, и баста. Ведь этот Мюсляй ничего не знает.
И он спокойно смотрел, как тот приближается. Вытер пот со щек, пригладил рыжеватые взъерошенные волосы. А Мюсляй не сразу подходил, а как-то топтался, озирался, принюхивался. Кажется, знакомство Васи с горцами сбило его с толку…
Наконец, он направился к Васе. Бабенка потащилась было следом, но тот ее остановил одним властным жестом. Вася смотрел на него, пытаясь определить, сколько ему лет и что это вообще за человек. Мюсляй был высок, коренаст, темен. На всем его облике лежала какая-то темная печать, тень и особенно на лице, странно нечистом. Лет ему было, вероятно, сорок или сорок пять. Он остановился возле Васи, бросая взгляды на него и вокруг.
— Что еще? — не выдержал Вася.
Мгновенная улыбка блеснула зубами, белками глаз. Зубастая была улыбка. Желтозубая. И тут же исчезла.
— Нет, ничего, — ответил Мюсляй.
Голос его был крепок и груб.
— Я же сказал, — проговорил Вася.
— Ну, конечно, конечно, — заискивающе ответил Мюсляй. — Я понял. Она могла уйти и с кем-то другим.
— Тогда… что вам надо? — спросил Вася.
— Ничего. Просто хотел узнать, если можно, где собираетесь рыбачить?
— Рыбачить?.. Речек да озер много, — ответил Вася.
— А откуда вы родом?
— Ну… какая разница, кто откуда.
Мюсляй кивнул.
— Все так, все правильно. Был бы, как говорится, человек хороший. А вы как раз из таких.
— Хых-хы, — просмеялся Вася. — Это еще неизвестно. Кто есть кто.
— Ху из ху, — подхватил Мюсляй, ощериваясь в улыбке. — Нет, оно сразу видно бывает. У кого есть дом, у кого его нету. Кто сам по себе, а кто подневолен.
— Да? — спросил Вася, с беспокойством глядя на него.
Тот кивнул.
— Да. — Он снова кивнул и повторил: — Да. У вас вот дома-то скорее всего и нету.
— Хых-хы!.. Это почему же?
Мюсляй пожал плечами, развел большими руками с грязными выпуклыми ногтями.
— Не знаю. Хотя интересно было б и узнать.
— У меня дом есть, — сказал Вася. — В деревне.
— В какой?
— Ну… в Ивантеевке, — брякнул Вася, предполагая, что звучит это вполне по-деревенски.
Мюсляй ухмыльнулся.
— Это же в Подмосковье? И не деревня, а город. Я знаю.
— Ну… поселение, — пробормотал Вася и начал краснеть.
— Так это вы оттуда к нам за лодочкой-то приехали? — делано изумился Мюсляй.
— Да, здесь у вас дешевле, — тут же нашелся Вася.
— Думаю, что разницу, если такая имеется, расходы на бензин пожрут, — ответил Мюсляй.
— Дерьмо, зараза, — пробормотал Вася, еще гуще заливаясь краской, что вообще обычно у рыжих тонкокожих людей.
— Ась?
— Да жарко, — объяснил Вася, знавший за собой эту особенность.
— Ну, если так одеться, — заметил Мюсляй. — Или в Ивантеевке еще зима?
Вася уже изнемогал от этого разговора. Вот пытка-то! — восклицал он в душе. И краснеешь как рак. На этом еще следак играл. Рыжим никакой детектор лжи не нужен.
— Да нет… просто… на всякий случай, — бормотал Вася, запинаясь и чувствуя себя нашкодившим школяром, пойманным директором или грозным завучем.
Он утер потное лицо.
— Да, вдруг придется заночевать на обочине, под кустом, — подхватил Мюсляй. — Тут путешествия такие, это уж точно. Ко всему надо быть готовым. Наша зона повышенного риска. Родина.
Вася глянул на него исподлобья.
— Так ведь? — спросил Мюсляй. — Как Мексика?
— Не знаю, я там не бывал.
— Мне она тоже только снилась, — сказал Мюсляй, улыбаясь. — Вдруг попал в горы ихние, книжку нашел, открываю, а там написано, что в двадцать втором веке процветать будут… эти… инки и янки.
— Инки и янки? — невольно заинтересовался Вася.
— Ага, — откликнулся добродушно Мюсляй.
— Похоже на анаграмму.
— Ась? Чего? — переспросил Мюсляй, но в его глазах промелькнуло что-то такое, заставившее Васю усомниться в его непонятливости.
— Анаграмма вам приснилась, — повторил Вася.
— Да, упустил, — сказал Мюсляй, — не только в двадцать втором веке, там было написано, но и в двадцать четвертом. То есть, выходит, америкосы и тогда будут рулить?
— Инки жили в Южной Америке, — заметил Вася.
— Ну, все равно американцы же. Соседи. У них и территории похожи, если вспомнить школьный атлас.
— Точно! — воскликнул Вася. — Анаграмма и здесь: Южная и Северная Америки. Материки очень похожи.
— Во, — сказал Мюсляй, посмеиваясь. — Значит, правду прочитал. А мы, извиняюсь, снова будем в…
Но договорить он не успел, его прервало появление джипа.
Вася с облегчением подхватил свои мешки. Мюсляй зорко глядел и опасливо сторонился, готовый пуститься наутек. Борис Юрьевич вышел, открыл кузов, спрашивая, все ли купил Вася, тот отвечал утвердительно. Мюсляй, отступив, глядел на номера. Потом обратился к Борису Юрьевичу, приниженно сгибая шею:
— Теперь на рыбалку?
Борис Юрьевич посмотрел на него, перевел взгляд на Васю. Тот уставился под ноги.
— Ну да, — ответил фермер.
— А речка там, в Ивантеевке, у вас рыбная? — поинтересовался Мюсляй.
Вася быстро взглянул на него, потом на Бориса Юрьевича и торопливо пошел к дверце, потянул на себя.
— Почему в Ивантеевке? — переспросил фермер. — У нас своя река. Рыбы не так много, но есть.
— Борис Юрьевич, поехали? — сказал Вася.
Тот с легким удивлением взглянул на него.
— А, — ощерился в улыбке Мюсляй. — Я и смотрю, номера-то у вас не московские. А где, извиняюсь, деревня? Может, мне эти места знакомые?
Борис Юрьевич подходил к дверце, открывал ее.
— Деревни там уже нет, — сказал он.
— Ба! — воскликнул Мюсляй, идя следом за ним. — А что, так, в палатках живете? Еще же нет рыбалки хорошей? Вода мутная?
— Да зачем в палатках. Там ферма.
— Так вы фермер? — догадался Мюсляй.
— Да.
— Во! Не видел живого еще фермера, хотя все о них говорят, — сказал Мюсляй. — Так, постойте, а нет ли у вас работенки какой?
Борис Юрьевич смерил Мюсляя взглядом.
— Работа всегда есть, — сказал он.
— Так, может, договоримся? Я бы на сезон со всем удовольствием. Не скажете адресок?
Борис Юрьевич полез в боковой карман и достал визитку.
— Вот.
— Так, может, сразу и сговоримся? Я и поеду? — обрадовался Мюсляй.
— Мест нет больше, — ответил Борис Юрьевич.
— А я могу и на колени к нему сесть. Или пусть он ко мне.
— Дерьмо, зараза! — выпалил Вася со своего места.
— До первой патрульной машины? — спросил Борис Юрьевич.
— Я могу и в кузов лечь, — не отставал Мюсляй. — Буду все делать, навоз разгребать, дрова колоть, воду таскать, коров пасти, землю рыть.
Борис Юрьевич приподнял ладонь, останавливая этот напор.
— Ну, ну. Хорошо, звоните или приезжайте и поговорим.
Мюсляй радостно улыбался, разевая широкий рот.
— Договорились, командир. Заметано. Буду. Ждите! Пока-пока! — крикнул он уже Васе, пригибаясь, черно заглядывая сквозь стекло и взмахивая крупной пятерней с грязными ногтями.
И джип отъехал.
— Знакомый? — спросил Борис Юрьевич, выруливая на дорогу.
— Дерьмо! Зараза! — отозвался тут же Вася.
Борис Юрьевич удивленно посмотрел на него.
— Прицепился, откуда-то вылез, из какой-то помойки, нищеброд, бомж, моральный калека.
— Да?
— Да! По всему видно — сволочь отъявленная, — продолжал горячиться Вася. — Он вам всю ферму разворует.
— Хм… Да тут такое дело, — проговорил Борис Юрьевич, — приличные-то люди не идут. Не хотят ни хрена на земле работать. Разучились.
— Еще бы, — тут же подхватил Вася, — как однажды выразился Лукашенко: крестьян давили-давили, яйца и пропали.
Борис Юрьевич рассмеялся.
— Лукашенко?
— Ну или Черномырдин, — ответил Вася. — Два сапога пара.
— Но в точку. Ведь так и есть! — воскликнул Борис Юрьевич. — Какой, например, Эдик крестьянин? Он строитель. Или, допустим, я. Авиаинженер.
— Вы? — удивился Вася.
— Да.
— Вот это да. Что же вас привело?..
— Мечта.
— О земле?
— О свободе. Просел наш авиазавод, совершил жесткую посадку, сломал шасси, переломал крыло, а то и оба сразу. И все. Я в эту сферу и подался с мечтой о свободе. Ну, мол, как это обычно говорится в кино и книжках. Небо — свобода.
— А у меня — море, — сказал Вася.
— А у меня теперь — земля, — откликнулся Борис Юрьевич, ведя машину.
— «Земля и воля», была такая народническая организация, — сказал Вася. — А еще «Хлеб и воля», труд Петра Алексеевича Кропоткина.
— Террористы, — откликнулся Борис Юрьевич, снова с интересом взглядывая на Васю.
— Ну нет, сначала готовили революцию, крестьянскую, — сказал Вася. — Да либералы, как обычно, начали мямлить, ссылаться на реформы, молиться на прогрессивные тенденции, зараза. И все провалили.