— Почему? Фасечка? Тута так хорошо.
— Обло-Лаяй! — коротко ответил Вася.
— Что?
— Уже здесь. Пошли. Скажи хозяйке спасибо.
— Ой, Фасечка… Я… я… не могу.
— В смысле?
— Не могу уйти.
— Как это?
— Так, Фасечка, так. Надо тетеньку посмотреть. Помыть ее. Нагреть водички. У нее ранки на ножках…
Вася растерянно смотрел на Валю, как будто видел впервые.
— Погоди, Вальчонок. Ты что, не поняла, в чем тут соль?
— Хуу-гу, Фасечка, поняла, поняла. Тетенька одна пропадает, ночами сидит, вышивает. Одигитрию будет шить. А я ей расскажу как. Я видела.
— Что ты видела?
— Одигитрию. Сон мне был здесь в первую ночь — такой красивый, такой красивый, Фасечка!
— …Какой? — против воли спросил Вася.
— Две белые мягкие бабочки. Одна летает, другая на земле. И ту, что на земле, жалят осы, пикируют на нее и жалят, звонко жужжат, проворно шевелят усиками, впиваются жалами в бабочку, в ее крылья. А я им как крикну: «Чиво такое?! Чиво тут происходит?!»
Лицо Вали слегка побледнело и стало вдохновенным.
Она продолжала:
— И тут чей-то голос… — Валя побледнела сильнее. — «Лик Богородицы!» — голос Вали пресекся.
Вася ждал.
— И сейчас же бабочка, которую жалили осы, обернулась, показала мне свое лицо. Ой, Фасечка, я не умею сказать про то. Но такое красивое, такое красивое, Фасечка! Вот темные глаза, темные волосы, а крылья таки белые-белые, бархатистые… Ослепнуть можно! Я тут как брошусь топать проклятых ос! А они откуда-то все летят и летят, жужжат так звонко, страшно, жалят меня в шею, в уши, в голову, в руки. Прям надо мной целый черный рой ос. Ужасть! Тут я не выдержала да как побегу, токо косы по спине стукают. Косы как у девочки, я такие носила… Кричу, ой, мамочки! А рой-то не отстает. Летит за мной, осы так и жахают под косы, в лопатки. Даже в пятки! Ну все, конец, кранты, как говорит Мюсляй. И тут… тут как бы силища меня подхватила и помчала по воздуху, аж в ушах засвистело, а тот звон ос отстал… далеко уже где-то внизу… Смотрю, нету ос, нету совсем. И одна я. И так мне хорошо. А внизу океан настоящий. Вот во все стороны. А над ним как будто и сияет то Лицо… Проснулась — и заплакала. Так мне не хотелось просыпаться, Фасечка. Наверное, это был сон тетеньки Тани. Я еще не спрашивала.
— Как это?
Валя развела руками.
— А как мне такое могло присниться? Ну? Ну, Фасечка? Я же Валька-попрошалька. Много чего наделала. И ничего хорошего. Так вот мне и выпал случай. Здеся мое место, Фасечка, здеся и остануся. Служить тетеньке буду. Пусть она вышьет ту дивную бабочку с черными волосами да темными чистыми глазами. Вот, оказывается, Фасечка, зачем я за тобою тянулася.
Вася некоторое время не мог и слова вымолвить.
Наконец собрался с мыслями.
— А как же Бернард? Он ведь, может, в том леску и плутает.
— Ты сам, Фасечка, как Бернард, — сказала Валя и, вытянув руку, погладила его по голове.
Вася дернулся в сторону.
— Ну, ну, Фасечка, чиво ты? Ты такой же рыженький, токо посветлее. А тот в красное больше…
— Ну в общем, Валентина, как хочешь, — сказал Вася. — Только смотри, как бы не ухудшить положение тетеньки.
— Ничего не хуже, чиво это хуже? Молодые руки ей нужны.
Вася вздохнул, хмурясь.
— Ну хорошо, ладно. А ты самой тетеньке-то говорила?
— А зачем? Просто останусь, и все. Так и буду коло нее.
Вася присвистнул от неожиданности.
— Э, нет, подруга. Так не пойдет. Надо у самой хозяйки поинтересоваться. Ну-ка, пошли.
Они вошли в комнату. Татьяна Архиповна шила у окна. Тикали большие настенные часы. На диване сидела кошка с Гусенком, тот тонкой лапкой все норовил сцапать ее усы. Кошка, щурясь, отворачивалась. Татьяна Архиповна взглянула на вошедших поверх очков.
Вася кашлянул, покосился на Валю.
— Татьяна Арлхиповна, — проговорил он, слегка картавя, как обычно в таких случаях. — Погода наладилась. Дров и воды я вам натаскал. Пора и в дорлогу… Мы вам сочувствуем. Жить в такой чумовой деревне не подарок. Да и вообще в таком государстве. Пользуйтесь своими правами, говорит власть и тут же бьет по рукам палкой. Кто-то уже и срлавнивал президента с Николаем Палкиным, хых. Палкин он и есть.
— Путин? — спросила Татьяна Архиповна.
Вася кивнул. Татьяна Архиповна повела головой из стороны в сторону.
— Нет, Василий, зачем же наговаривать, — сказала она вроде бы нехотя, но вдруг продолжила, все больше воодушевляясь, забывая свою печаль: — При нем мы увидели много хорошего. У местного начальства появился страх. Ведь раньше была полная неразбериха. Никто никого не боялся. Делай что хочешь. Удержу нет. Кто ворует, кто стреляет, там взрывают, война эта в Чечне. Мой Витек ведь чуть туда не угодил… Спасибо, Путин войну закончил. А теперь по-другому. Больше порядка, лада. И есть на кого надеяться. Вот скажешь, до президента дозовусь, — они хвосты поджимают. И пенсию повысил. Ну это я, человек ограниченных возможностей, как по телевизору говорят. А другие так и совсем забогатели. Старики толкуют, никогда так хорошо Россия не жила. Глянь, вон почти в каждом дворе машина. И главное, народ думать начал. Все думают. Он в Кремле скажет, а тут у нас думать, судить-рядить начинают. Петровна как услышит чего по телевизору, так со мной потом обсуждает. — Татьяна Архиповна мягко улыбнулась. — А что со мной такая история вышла… так это же тут, на месте наши дундуки затеяли. И главный дундук — Бобров. Предупредил бы, и все. Гришко сразу и выписались бы. Раз такая статья. А они уже и выписались, как узнали. Да ведь дело заведено. Никто ничего остановить не может. А я думаю, таких татьян, как я, у президента ой как много. И к каждой в избу не заглянешь ведь.
Вася потрясенно молчал. Просто молчал, и все. У него не было слов.
— Мы, тетенька, ему плащаницу вышьем, с Одигитрией, — сказала Валя. — Ух, какая выйдет. Я знаю, я видела! И так он про вас и прознает. До патриарха дойдем сперва, а тот ему и поднесет. И не будут вам больше пальчики-то катать-пачкать, не будут, тетенька.
Валя приблизилась к Татьяне Архиповне и, опустившись на колени, взяла ее руку, стала тереть все еще зачерненные подушечки пальцев.
Вася пошевелился, глянул на часы. Все происходящее ему вмиг почудилось самым настоящим сном. Он хотел просто повернуться и, ни слова не говоря, уйти. Все это было выше его понимания. И он окончательно убедился в правильности своего выбора — прочь, подальше, как можно дальше от этой страны снов в березовом тереме. Но все-таки он сказал Татьяне Архиповне, что Валя захотела остаться в этой деревне и пожить. Он отговаривал ее, но все бесполезно. Она такой человек… своеобразный. Ей хочется помочь Татьяне Архиповне. Но возможно ли это в такой ситуации? Может, Татьяна Архиповна ей все объяснит?
Татьяна Архиповна улыбнулась. И снова на ее лице засветились прежние зеленоватые глаза.
— Со мной? Остаться?
— Да, тетенька! — воскликнула Валя. — Я же в такой деревне когда-то и сама жила, ху-гу! Я буду за вами ходить, цыплят разведем, поросенка возьмем. Полы буду мыть, стирать, все делать. И Одигитрию вышьем. Я знаю, я видела какую. Ослепительную!
Татьяна Архиповна вдруг засмеялась и закрыла лицо руками, как будто и сама увидела нечто ослепительное. Вася снова подумал, что руки у нее красивые.
— Но… как же Бобров? — спросила она, отнимая ладони от лица. — Он ведь тут ходит. Я теперь под судом. И дом под судом. Возьмут еще и посадят?
— На это вряд ли пойдут, — вынужден был сказать Вася. — Хотя от этой абсурдной полицейской системы всего можно ожидать.
— Ох, и не знаю, — сказала Татьяна Архиповна. — Как бы вам не навредить. А мне-то уже, как говорится, и терять нечего… Но ведь они потребуют прописку? Первый Бобров и потребует. Снова, скажет, фиктивная?
Васе не с руки было здесь убеждать эту женщину, но он все-таки поделился своими познаниями:
— Вальчонку прописка и не нужна. А вообще, статья двадцать седьмая Конституции есть, там прописана гарантия каждому человеку, который законно находится на российской территории, права свободного передвижения, а также места жительства.
Татьяна Архиповна тряхнула соломенными волосами.
— Да! Я же и говорю: это мой дом, мой. И земля моя. Шестнадцать соток. Сад. Кого хочу, того и пущу.
— Тетенька, меня! — попросилась Валя.
— Да с радостью, моя хорошая. Только… как же твой спутник? И ваш поход к родственнику в Елисейские Поля?
Валя поцеловала руку Татьяне Архиповне.
— Ой, да ну, что ты?! — воскликнула та, смеясь.
Вася вздохнул.
— Ну, я не знаю. Так вот вдрлуг все получилось. Пусть попрлобует, если вы не возражаете. А я что… Один прлодолжу плавание.
Валя вскочила и обняла Васю, расцеловала.
— Фасечка! Фасечка! Ты же еще приедешь, да?
— Хых, ну если из Елисейских Полей отпустят.
На некоторое время стало тихо, только часы тикали.
— Да, — сказал Вася. — Я тогда и потопаю. Спасибо вам, Татьяна Архиповна.
Татьяна Архиповна перекрестила его, Вася было дернулся, но замер. Кивнул и вышел. Валя за ним. Он надел полупальто высохшее, шапку. Посмотрел на Валю. Та молча стояла рядом.
— Так. Послушай, эта женщина живет бедно. А тут лишний рот… — И Вася полез в боковой карман.
Его лицо изменилось. Он сунул руку в другой карман, все карманы обшарил.
— Чиво такое, Фасечка?
— Оба-на! — воскликнул Вася. — Сюрприз. Деньги-то я в рюкзаке оставил. Точно. В жестянке из-под кофе.
— Ну и ладно, Фасечка. Я привычная, я так.
— Привычная. Да ты видела, — он снизил голос, — в какой бедности Татьяна Архиповна?
— Ну и чиво? Схожу куда, попрошу.
— Да уж пока лучше не красоваться тебе. Что же — сразу нахлебницей? Нет, Вальчонок. Если уж ты желаешь этой женщине добра, то надо по-другому. Деньги-то еще есть. И продуктов возьмешь. Все поделим. Кроме лодки.
— Ой, Фасечка, Мюсляй бы все хапнул, да и ладно, а ты думаешь, кручинишься.