Валя посмотрела на него.
— И это не голуби твоей Мартыновны, — добавил Вася. — А вон… крошки. Думаешь, они тебя такую подымут? Хых…
Птицелов глядел на Валю и Васю, вертя шляпу на колене.
— Так пусть летят, Фасечка, — сказала наконец Валя.
Вася взглянул на Птицелова.
— А в самом деле, — сказал он. — Зачем они вам здесь?
Птицелов полез в карман за своим малиновым кисетом, достал трубочку. Набив ее, щелкнул серебряным клювом зажигалки, пустил дым.
— Они жа в дыму здесь мучаются, — сказала Валя.
— Как вы мучились в Питере возле заводов, — добавил Вася.
Птицелов пристукнул по столу зажигалкой, хмыкнул.
— Вы приплыли сюда учить меня?..
— Нет, — сказал Вася.
— Нет… — повторил Птицелов. — А похоже, что да.
И он взял чайник и чуть капнул прямо в трубку, и та угасла. Валя разулыбалась.
— Пасибочки, дяденька.
— Пожалуйста, — ответил Птицелов. — Но птиц трогать я категорически запрещаю.
— А им жа хорошо летать, хорошо, дяденька!
— Я их и так выпускаю время от времени полетать, но не всех сразу, — сказал он.
— А зачем они вам? — спросил Вася. — Здесь же и так вокруг много птиц.
— Я их люблю, — сказал Птицелов. — И не надо думать, что им здесь плохо. У них достаточно воды, корма, света. Но нет хищников. Они живут здесь, как в раю.
— И вы их ловите, держите, и все? — спросил Вася.
Птицелов кивнул.
— А продаете?
Птицелов помолчал и ответил:
— Да.
— Это такой бизнес? — удивился Вася.
— Да нет, скорее обмен… Это мощный канал коммуникации. А деньги взимать стоит, это дисциплинирует.
— Хых, мне это напоминает что-то… — проговорил Вася. — Может, именно с таких соображений и начиналось государство.
— Я думаю, пора уже обедать, а? — спросил Птицелов, взглядывая на Валю.
Вася махнул рукой.
— Вальчонок готовить не умеет. Каша у нее подгорит, чай будет чифирем.
— Ну, вы электрическую плитку вон включите, там вчерашняя картошка, рыба… А я пока пойду мое стадо выпущу, они, наверное, меня проклинают.
И Птицелов вышел. Валя пошла из любопытства за ним. Васе пришлось разогревать картошку, рыбу. Сняв сковородку с рыбой, он поставил на электрическую плитку чайник с водой. Покосился на кролика. Бернард бродил вдоль стены, обнюхивая ее, что ли. Птицы распевали на все голоса, взмахивая желтыми и пестрыми, черными, белыми крыльями. Вася засмотрелся на них, заслушался…
Вернулась Валя. Щеки ее раскраснелись, глаза блестели.
— Ху-угу! — выдохнула она. — Фасечка, там козочки… А в загончике два козленка.
Вася посмотрел в окно и увидел двух рогатых серо-белых коз.
— Митрий Птицелов! — восхищенно воскликнула Валя. — Какой дядечка!.. Токо птичек зачем неволит…
— Он нас спас, — согласился Вася. — И птиц ты его не трогай, они на воле перемрут.
— Как это?
Вошел и Птицелов.
— Да-а… травы-то еще толком нет, так, кое-где пробивается… Ну, пусть прошлогоднюю щиплют.
— Вы тут как Робинзон, — сказал Вася.
— Без Пятницы.
— Дядечка, а где ваша женка? — спросила Валя быстро.
Птицелов мыл руки под рукомойником в углу, ополаскивал лицо, вытирался, поглядывая в зеркало с отколотым уголком.
— Иди умывайся, — велел Вася Вале.
— У меня руки чистыя, — загнусавила Валя, как она умела.
— За Бернардом убирала, — напомнил ей Вася. — И вон птички на тебя наделали.
— Где?
— Вон, на плече.
— Обосрали! — воскликнула Валя с изумлением.
И Вася начал смеяться. Глядя на него, вскоре засмеялся и Птицелов. Захихикала и Валя. И уже все трое ухохатывались под пересвисты и рулады птиц.
И в это время на улице появился какой-то человек в охотничьей маскировочной форме, он возник неожиданно, выскочил, как поплавок — и качнулся влево-вправо… Вася побелел, схватил за руку Валю, та еще продолжала смеяться, не понимая, он дернул за руку.
— Тшш!..
Птицелов же смеялся. Но и он умолк, увидев сначала белое лицо Васи, а потом, обернувшись к окну — и того человека.
— О, кто-то пожаловал… Наверное, с реки… — Он снова посмотрел на Валю с Васей. — Да ничего страшного… Наверное, рыбак…
Оглядевшись, человек направился было к башне, но тут дорогу ему загородил Конкорд. Пес не лаял, но, кажется, рычал, по крайней мере из окна видны были сверкающие клыки и вставшая дыбом шерсть на загривке. Птицелову пришлось выйти.
Вася потянул Валю к птичьей нише.
— К-куда ты, Фасечка? В птичку превратиться?..
— Молчи, дура, — зашипел Вася. — Это Эдик!..
И тут и с лица Вали сошла вся краска, точнее, лицо ее, как у старой облупленной куклы, покрылось пятнами.
— Э-э-э… — начала она, стараясь выглянуть в окно, но Вася тянул ее к сетке.
С улицы доносились слабые звуки голосов, все-таки стены башни-конюшни были довольно толсты. Валя что-то шептала. Вася прислушался. Она нашептывала песню: «Залетали к нему птицы-то райские, / Как запели ему песни-ти царские, — / Отошли от него худые мысли, / Отошли от него тогды дьяволе…»
Разговор длился
Разговор длился, наверное, сто часов, а на самом деле, ничего на столе и простыть не успело, и Вася обжегся, когда они уселись и он взялся за ручку сковородки по своему обыкновению и отдернул руку, морщась… Эдик уже ушел. И Валя уже умылась. Птицелов помалкивал.
— Фасечка, ты опять! — воскликнула Валя.
— Зарлаза, прлоклятье…
Вася дул на руку. На другой его ладони багровел и кровоточил старый рубец. Вася улыбался, показывая прореху в верхнем ряду зубов…
— Не рыбак, дядечка? — спросила Валя.
Птицелов покачал головой.
Вася не ел, хмурился…
— Василий, — напомнил ему Птицелов, — картошка остынет. А окуни, хоть и костлявые, а вкусные, да, Вальчонок?
Та согласно кивала.
— Я их всегда покрепче зажариваю, томлю, чтобы кости рассыпались во рту, — объяснил Птицелов.
— Вам женку надо, — сказала Валя.
Вася сумрачно засмеялся и пробормотал:
— Только такую, что умеет готовить.
— Ведь тут ее нету, — поделилась своими наблюдениями Валя.
Птицелов кивнул.
А Валя снова крутила головой, зыркая во все стороны, пока не узрела фотографию миловидной женщины на стене.
— Нет, вот она? — спросила Валя, ткнув в ту сторону рыбьим хвостом. — Она, дядечка?
— Она, — неохотно откликнулся Птицелов.
— А… а где жа она? — снова спросила Валя.
— Просто исчезла, и все, — откликнулся Птицелов, — ушла утром на работу на свою киностудию, это была детская киностудия, Ксения любила чужих детей, своих-то не получалось завести… И пропала. Окончательно. Навсегда.
— Отсюда ушла? — уточнила Валя, хлопая глазами и облизывая ложку.
— Хм, до ближайшей киностудии здесь порядочно верст будет, даже на моем «Урале» долго ехать… Нет, это было в Питере.
И Валя неожиданно начала тихонько напевать:
— Потому я, душа, грехи угадываю, / Что я жила на вольном на свету, / Середы и пятницы не пащивалась, / Великого говления не гавливалась, / Заутрени, вечерни просыпывала я, / В воскресный день обедни прогуливала, / В полюшках душа много хаживала…
Тут и Птицелов перестал есть и возвел на Валю свои серые глаза. Но вдруг сильно и чисто пропела птица, и Валя сбилась, замолчала.
— Ой, это кто? — спросила она.
— Садовая овсянка… — Он помолчал, слушая. — А насчет пощения-говления и всех этих ритуальных поклонов и хождений… Дело-то не в этом.
— А в чем, дяденька?
Птицелов посмотрел на нее.
— Ну, ты и сама отлично знаешь.
— Я-а-а? — удивилась Валя и даже руки к груди прижала.
Под кофтой колыхнулись ее груди. Птицелов и Вася отвели глаза.
— Ой! — вскричала Валя, вскакивая и суетясь. — Про Бернардика-то совсем забыли…
Она зачерпнула картошки, отломила хлеба.
— Вот-вот, — проговорил Птицелов.
— Не давай ему картошки! — подал голос и Вася. — Она же соленая, будет потом пить да дуть по углам.
— Свеклу ему можно? Зерно? — спросил Птицелов. — У меня есть, давайте пить чай, потом и вашего собрата сенбернаров покормим.
Валя качала головой.
— Но как жа, мы кушаем, а он слюнки пускает…
И она дала кролику хлеба.
— Если усадить его за стол, — проговорил Птицелов, — то все встанет на свои места… А то чувствуется какой-то сбой. Жанровый, так сказать. И уже давно. Как только я приехал сюда. Может, кролика вашего мне и не хватало. А не этих коз…
Он наливал чай в стаканы в железнодорожных подстаканниках.
— Я в детстве из таких пил в поезде, — вспомнил Вася.
Птицелов кивнул.
— Это подарок Севы. Он работал машинистом.
— Ух ты! Поезда водил?! — воскликнула Валя. — Взаправдашние?
— Ага. Настоящие. Товарняки. Завтра у него будет выход в эфир.
— Кого? — не поняла Валя.
— Послушаем Севу по радио, — объяснил Птицелов. — Это еще один птицелов, точнее птицевед. Его имя всем известно. Даже за границей. Среди орнитологов он, как Сева Новгородцев среди любителей рока.
После обеда хозяин повел их в дом купца Кургузова. Выйдя из башни, Вася все озирался, прислушивался. Внизу простирались весенние воды реки. Их сопровождал Конкорд, все такой же молчаливый. Они взошли по осыпавшемуся крыльцу под чугунный балкон на чугунных тонких, но прочных колоннах. Птицелов сказал, что это точно чугун. Вася удивился, что его не переплавили на ядра.
— Ну, во времена ядер имения еще не грабили с таким размахом, — заметил Птицелов.
— С государственным размахом? — уточнил Вася.
— Разграбления начались, когда царство Романовых зашаталось… Это была инициатива снизу. В этом и проявилась самоорганизация общества, — добавил Птицелов с усмешкой. — У нас быстро самоорганизуются на погром.
— Спертый тысячу лет дух и рванул, — сказал Вася.
— Ну, помаленьку уже стравливали, — возразил Птицелов. — Александр Второй упразднил рабство, провел судебную реформу, реформу образования… Николай Второй, по сути, ему вторил: столыпинская аграрная реформа, созыв Думы… А все равно рвануло.