Виктор лежал, отвернувшись к стене, стараясь не слышать сборов.
— Кто умеет сочинять шуточные телеграммы? — спрашивала Вера.— Витя, хоть бы ты помог мне,— попросила она, садясь на кровать.
— Смотри,— сказал он,— этот рисунок на стене похож на море, правда?
— Правда,— сказала Вера.— Тебе надоело лежать, да? Но мы будем думать о тебе. Когда будут бить куранты, мы назовем твое имя. Кто взял чернила для авторучек? — закричала Вера.— Женька, ты чернила не брала?
— Я ими синила белье,— сказала Женя.
Виктор взял одну телеграмму и написал:
«Голубка, желаю тебе счастья. В.».
В комнате кричали:
— Все взяли? Свечи не забыли?
— Лыж не ломать, Юрочка Николаевич комсомольский билет отдал в залог...
— А что же паспорт?
— Паспорт, военный билет, профсоюзный, пропуск, бюллетень и книжку ДОСААФ...— перечислял Генка Мухин,— он заложил еще в прошлом году.
— Рахмаша, почему ты ничего не закладываешь?
— Он ждет своей очереди, пойдем, ребята!
— Слушайте,— кричал Жуховец и читал стихи, которых никто не слушал: — «Пью вино, вот этот звездный сок, за вольфрама светлый волосок и скажу под градусами даже, жизнь моя вся...»
— Шампанское не взорвется от мороза?
— «Жизнь моя вся — в электромонтаже!»
— Вино и транзистор завернули в одеяло. Генка, может, твою гитару тоже завернуть?
— Хочешь, я тебе прочту отрывок из поэмы «Веселые висельники»? — спрашивал Жуховец Виктора.
Все смеялись, гремели лыжами, вынося их в коридор.
Вернулась в комнату Женя, уже в лыжном костюме, в теплой шерстяной шапочке, в ботинках.
Она встала над Виктором и молча смотрела на него. Она все понимала: и про его состояние, и про его тоску.
— Ну, чего ты? — спросила она будто с вызовом, скрывая свою жалость и смятение за улыбкой. И такая она сразу стала для него близкой и понятной!
— Вот, на Новый год прочтешь, ладно?
Он отдал сложенную, нагретую под одеялом бумажку.
— Будет исполнено, товарищ больной,— сказала она почти бодро и засунула телеграмму в карман лыжных брюк.
У дверей она обернулась и помахала рукой.
Без десяти двенадцать в комнате почему-то оказался Юрочка Николаевич.
Он подмигнул Виктору, снял пальто и красными пальцами, негибкими с холода, стал разворачивать фольгу на шампанском.
— Разве ты не уехал? — спросил Виктор, не очень удивляясь. Но оживился, с любопытством разглядывая Юрочку Николаевича.
— Да оно так вышло, я к экзаменам готовлюсь,— сказал очень странно тот.— Но по московскому времени я буду встречать у них, понимаешь?
Виктор понял, что Юрочка Николаевич совсем не умел врать. Его командировали к Виктору для компании.
Весь он был холодный и распространял вокруг себя чистый запах снега и улицы.
Юрочка Николаевич налил в стаканы шипящего вина и строго сказал:
— С наступающим годом.— Выпил. И сурово задумался.
— С наступающим, — сказал весело Виктор и взял свой стакан. Он не собирался пить, где там — после трех ложек куриного бульона да вино!.. Но вдруг он решил выпить, удивляясь своей дерзости и от этого еще больше веселясь.
— Валяй,— сказал просто Юрочка Николаевич и налил себе еще.— За что выпьем?
— За Женьку! —сказал Виктор.
Юрочка Николаевич сосредоточенно очистил мандарин и сказал:
— Ну что ж, давай за девочек,— и снова выпил.
«За Голубку»,— подумал Виктор и сделал несколько глотков.
Вино обожгло его, в желудке сладко запекло, кровь наполнилась горячими искрами, он почувствовал, как белый огонь бежит по жилам, точно подожженный бикфордов шнур. Все в комнате понеслось кругами, и за ними он не видел уходящего Юрочку Николаевича.
Тому еще было идти два часа до зимовья.
Где-то в зимовье Женя сказала тихо, прислонившись к двери спиной:
— Пусть тебе приснятся синее-синее небо, зеленый-зеленый луг, красные-красные цветы. Пусть! — И со всей силой захотела, чтобы так все было.
Он уснул.
Ему приснились синее небо, и яркий луг, и разные цветы и птицы.
В три часа ночи пришли Усольцев с Ниной. Нина поцеловала Виктора холодными неподвижными губами в лоб, сказала, устало валясь на стул:
— Ну вот, поздравляем.
Усольцев поставил на стол шампанское, потер щеки и уши.
— Ярск гуляет! — И стал откупоривать бутылку.
— Знаешь, Витя,— говорила Нина,— уже машины ходят, всех пьяных подбирают и отвозят в учкомбинат. Там они оттаивают.
— Ярск гуляет,— повторил Усольцев, он был, впрочем, как и Нина, сильно пьян.— Пьем!
— А нашей Кирюше вчера сделали предложение...— сказала Нина.
Усольцев вылил в себя пол-литровую кружку шампанского и закусил яблоком. Далеко расставленные глаза его, так что нельзя было смотреть в оба, а только по отдельности, казались сейчас неподвижными, застывшими.
В них что-то оживало, только когда он взглядывал на Нину.
— Правда! — говорила Нина, посмеиваясь и вздыхая. — Жених по профессии сантехник, дает людям тепло.
— Сан-техник,— сказал раздельно Усольцев.
— Ну да, дает людям тепло. Он захандрил, так как решил жениться, а на ком, пока не знает. Ну, в общем ему надоело давать людям тепло, он захандрил и стал каждый день уезжать в лес и там мучиться. Вчера в общем снял комнату в Индии — в индивидуальном поселке, знаешь?..
— Там куркули живут,— уточнил Усольцев, глядя рассеянно на стол.
— Купил кровать и прислал к Кирюхе сватов, а я их выпроваживала.
— Ну, пойдем. Ко мне,— сказал Усольцев, вставая и надевая шапку.
Нина не ответила, и он взял ее за плечо.
— Отстань! — крикнула вдруг она.— И вообще я спать хочу.
Нина, будто не замечая Усольцева, терпеливо стоявшего у двери, села на кровать Виктора, сказала тихо:
— Витя, что делать? Что делать?
Он молчал, и она добавила:
— Через три дня к нему семья приезжает. Он говорит: «Поехали. Хоть на Колыму». Зачем? У него дети. Целых двое, мальчишки, пять и семь лет... А я глупая, глупая, надо дать в морду, я еще колеблюсь.
Нина застегнула шубку, провела рукой по глазам и посмотрела на себя в зеркало.
— Господи, пугало какое! — сказала вслух и вышла.
Но спать Виктору не дали.
Негромко постучав, заглянул Петренко, в сапогах, в полушубке и почему-то в шляпе. Борода в инее. Не садясь, от двери он смотрел на Виктора и покашливал. Был он трезв.
— Выкинул ты штучку. Весь год теперь будешь болеть. Мы, что ли, тебя застудили?
— Я скоро встану,— сказал Виктор.
— Давай, тебя ребята вспоминали.
— Встану — приеду,— сказал Виктор.
— У нас инцидент,— говорил из своего отдаления Олег. — Приехал начальник управления, ребята его подкараулили в уборной, заперли. Забили гвоздями и уборную отнесли за километр в тайгу. Сперва он грозился, кричал. Потом пообещал дать два бульдозера, построить котлопункт. Его отпустили.
Олег выпил стакан вина, засунул в рот кусок колбасы и так, стоя и пережевывая, смотрел на Виктора.
— Наказали? — спросил Виктор.
— Да нет. Но грозятся наказать меня, говорят, будто я все организовал, потому что без меня никто бы не додумался. Но два бульдозера дают, — сказал Олег, надевая шляпу. — Один я буду перегонять. Может, тебя увезти?
— Нет,— ответил Виктор. — Я встану, сам приеду.
— Тогда выздоравливай,— сказал Олег и открыл дверь. Он хотел сказать: «Я без тебя даже соскучился». Но не сказал. Вышел. Загремел в коридоре сапогами.
Виктор лежал, смотрел на дверь. Он почему-то знал, что сегодня к нему будут приходить. Он не ошибся.
Медленно, без стука вплыла Кира Львовна, за ней вошел мужчина, которого Виктор сначала не узнал.
— Ну, больной,— сказала Кира Львовна, проходя по комнате и разглядывая стол,— наверное, микстуры пьем и порошками закусываем?
— Нет,— ответил Виктор.— Я пьянствовал.
— А этого ты не узнаешь? — спросила Кира Львовна, указывая на мужчину.— Это Славка, кажется, твой первый в Ярске знакомый? Не правда ли?
Славка смущенно глядел в угол.
— Вот, сопровождает меня. Боится, что побьют или посватают. Наши тут были? Нинка, Усольцев? — спросила Кира Львовна, проводя рукой по столу в поисках чего-нибудь сладкого. Она нашла конфеты, зашелестела бумажкой. — Настроение у Нинки отчаянное,— сказала она.
Виктор кивнул.
— Я знаю.
— Все знают,— подтвердила Кира Львовна, опять проводя руками по столу, вылавливая теперь яблочко.— Ведь говорят же, в Ярске нет двух вещей: бананов и секретов.
— Выпейте,— сказал Виктор, указывая глазами на бутылку и кивнув на Славку.
Кира Львовна правильно оценила этот взгляд как примирение Виктора со Славкой и тоже сказала:
— Слава, иди, выпьем, что ли, тебе надо согреться. — И добавила: — Видел такого дурачка: носит кепочку. Вон, которая в руках. Да не прячь, мы видели. Я ему говорю: «Прекрати свой глупый форс и купи шапку. Приказываю как политрук. Ты понимаешь, что верхние слои мозга отмерзнут, что будешь делать?» — «Ага»,— говорит, а сегодня приходит в кепочке и рот до ушей.
— Ты политрук? — удивился Виктор.
— А кто же я? — пожала плечами Кира Львовна. Посмотрела ему в лицо.— Кто же я, по-твоему? Воспитатель рабочих, а по-партийному политрук. Меня и соблазнили таким названием: войну напоминает...
Виктор не помнил, как ушла Кира Львовна, в комнате почему-то очутились двое парней. Один из них, кажется, присел на ногу Виктора, оглянулся и тихо сказал:
— Тсс! Мы ненадолго. Мы выпьем и уйдем.
Парень показал две принесенные бутылки.
Потом Виктор проснулся, когда ему опять сели на ноги. Теперь ребят было уже четверо, и один из них — с гармошкой.
Ребята заметили, что он проснулся, и извинились:
— Прости, друг, эти вот из нашей бригады оказались... Мы коротко.
Кто-то говорил:
— Тсс, пейте, закругляйтесь.
Другой выглядывал в форточку и кричал:
— Егор Захарович, мы в семнадцатой, мы тут зашли стаканчик взять, ну... задержались! Вся бригада как есть: Николахи, я и Петр! Зайдите, мы сейчас!