Но… Оставалось огромное «но». Достоин ли он ее?
Буду достоин! Буду! Ведь сама судьба подала ему знак, остановив шарик на номере девятнадцать! Пусть мне потребуется для этого время, но потом… потом впереди у нас будет вся жизнь, сказал себе Гарри, разыскивая бумагу и начиная письмо любимой.
Но слова не в силах были передать всей глубины его чувства и всей мудрости и благородства его решения. Один за другим скомканные листы летели в мусорную корзину.
Нет, я должен объяснить ей лично. Я обязан это сделать.
И Гарри дрожащими пальцами набрал ее номер и после трех гудков услышал:
— Резиденция мистера Тэлфорда.
— Здравствуйте. Я хотел бы поговорить с мисс Тэлфорд, мисс Лесли Тэлфорд, — проглотив вставший в горле комок, выдавил Гарри.
— Как вас представить?
— Мистер Джодди.
Тишина, щелчок и наконец-то:
— Гарри, милый! Я так ждала тебя! — От звука родного голоса до боли сжалось его сердце. — Ты в Нью-Йорке? Ты приехал?
— Нет, Лес, нет, любимая моя.
— О-о-о… — простонала она. — Но почему? Почему?
— Послушай, Лесли, малышка, я должен поговорить с тобой. Серьезно. Очень.
— Гарри, нет! — закричала она. — Не смей, слышишь, не смей! Не говори, что мы больше не увидимся! Не смей мне этого говорить! — Трубка наполнилась звуками ее рыданий.
— Успокойся, я не собирался говорить ничего подобного. Слышишь, Лес? Лесли, любимая моя, ну, не плачь, умоляю тебя! А то я сам заплачу. — И действительно он не справился с собой и всхлипнул. — Послушай меня, маленькая, прошу тебя, любимая, послушай, — продолжал Гарри. — Ты ведь сама понимаешь, что для меня значит твое положение…
— Мне плевать на мое положение! — в полном отчаянии воскликнула Лесли. — Мне плевать на все, кроме тебя! Ты слышишь? Ты понимаешь? Можешь ты это понять, чурбан бесчувственный?
— Лес, погоди, не надо, не обвиняй, а выслушай меня. Если бы я был, как ты говоришь, бесчувственным чурбаном, то примчался и позволил бы тебе посадить меня, вернее нас обоих, на шею твоему отцу. Я этого не сделаю никогда и ни за что. И не только потому, что такое постыдное поведение противоречит моим представлениям о порядочности, но и потому, что я отлично понимаю: пройдет год-другой, и ты взглянешь на меня по-другому. Начнешь понемногу жалеть, потому что роль-то действительно жалкая, презирать… Потом встретишь другого, которого сможешь уважать, и полюбишь… Лес, я не выдержу этого, поверь, не выдержу!..
— Гарри, я никогда… никогда… — начала она, но он твердо продолжал:
Я старше тебя, Лес. Я не рассказывал, но Пат сказал, что ты знаешь. У меня была женщина, которую, как мне казалось, я любил. Теперь-то я понимаю, что это было примитивное увлечение, но она унизила меня, опозорила, надсмеялась и ушла к другому. Я не смог отнестись к этому так, как стоило, как она того заслуживала. Я бросил все, схватился за первую подвернувшуюся работу и уехал в ту дыру, где мы «с тобой встретились. Боль скоро прошла, но я не ожил, а просто перестал чувствовать. Когда ты, Лес, вошла в мою жизнь, я медленно умирал, не желая ничего, не интересуясь ничем. Ты и только ты вернула мне радость жизни, подарив величайшее благо — способность любить. С тобой я возродился, как феникс из пепла безразличия, и я не хочу, чтобы элементарное нетерпение разрушило все то, что есть между нами. Ты любишь меня, Лес?
— Да, Гарри… — шепнула она, глотая слезы. — Очень…
— Ты веришь в меня?
— О да, любовь моя, тысячу раз да!
— Я обожаю тебя, Лес. Помни, что ты — это все, что у меня есть на свете. Мне не нужен больше никто, кроме тебя. Я напишу эту проклятую книгу и, когда пойму, что могу зарабатывать таким образом на достойную тебя жизнь, тогда и приеду, к тебе. Клянусь, я буду трудиться не разгибая спины! Я все сделаю, чтобы добиться успеха! Ты веришь? Ты… дождешься меня, Лесли? — дрогнувшим голосом закончил он и стал ждать ее ответа… минуту… другую…
— Да, Гарри, дождусь. Но как долго и как мучительно тяжело!.. Не представляю, как я смогу не видеть тебя…
— Да, любимая. И мне тяжело… Очень. Но я, принимая это решение, думал о том, что после разлуки перед нами будет вся жизнь, долгая и счастливая. Думай о том же, Лес…
— Да, Гарри…
— Ты плачешь?
— Да, Гарри…
— Не надо. Помни каждую секунду, что я люблю тебя. Помни, что сама судьба свела нас. Помни число девятнадцать. Мы будем вместе, мы будем счастливы. Я верю. Твердо верю. А ты?
— Да, Гарри…
Он заставил себя попрощаться и положить трубку. Посидел, покачиваясь, на кровати, думая, не пожалеет ли о том, что расстался с ней так надолго, но все же не переменил своего намерения. Потом тяжело встал, собрал вещи, погрузил их в багажник и двинулся в путь. Ему оставалось еще несколько дел.
Спустя неделю в квартиру Эндрю Тэлфорда на Пятой авеню доставили большую коробку. Адресатом была указана мисс Лесли Тэлфорд. Она взяла ее, унесла к себе в спальню, развязала ленту, сняла крышку… и увидела тот самый свадебный наряд, что первым примеряла для миссис Бойлз.
Она вытащила платье, приложила к себе, подошла к зеркалу. Глаза ее медленно наполнились слезами, в который уже раз за эти дни…
На самом дне коробки лежал конверт. А в нем записка:
Хочу, чтобы моя невеста была в этом в день нашей свадьбы. Люблю.
Твой Гарри.
14
Прошло около полутора лет. В один слякотный февральский день с трапа самолета, выполнявшего рейс 254 по маршруту Альбукерке, Нью-Мексико — Нью-Йорк, Нью-Йорк, сбежал автор самого знаменитого бестселлера этого года мистер Джодди.
Гарри не сильно изменился за прошедшее время, разве что немного похудел. Что, впрочем, и неудивительно. Он вкалывал как проклятый по двенадцать, а то и четырнадцать часов в сутки, иногда засыпая прямо за столом. Но то, что вышло из-под его пера в результате этих сверхчеловеческих усилий, принесло ему славу, гонорар, выраженный шестизначным числом, и контракт с Голливудом на экранизацию, стоящий полтора миллиона.
И вот теперь… теперь он готов был требовать свой приз — тот, ради которого и совершил почти невероятное. Свою голубоглазую богиню, бывшую так долго его путеводной звездой.
Сердце его колотилось как бешеное, и Гарри решил дать себе несколько лишних минут и поехать не в такси, а на метро. Проблуждав больше двух часов и не раз потерявшись на пересадочных станциях, он выбрался-таки наружу на углу Лексингтон и Восемьдесят шестой стрит и направился по выученному назубок адресу. Он остановился лишь раз — у цветочного магазина, где купил роскошный букет, потратив около пятисот долларов, и продолжил свою дорогу к счастью.
Он уже свернул на Пятую авеню, когда рассеянный взгляд его упал на витрину магазинчика, торгующего газетами и журналами. С обложки одного из них улыбалась его Лесли. Но была она не одна — на руках ее сидел пухлый младенец.
Гарри замер, не веря своим глазам, подошел ближе. Да, сомнений нет, это именно она. С ребенком…
Он уронил букет и книгу, которую нес под мышкой. Та упала на мокрый асфальт и раскрылась. Гарри тупо посмотрел вниз и прочел собственные слова:
Тебе, безграничному терпению и верности которой я обязан всем, посвящается каждое слово этой книги.
Какая гнусная ирония, усмехнулся он. Терпение и верность? Да-а…
Впрочем, чего же еще он ожидал? Женщина не способна хранить верность отсутствующему возлюбленному так долго. Ну, поскучала, ну, поплакала, а потом встретила другого, возможно, моложе и наверняка красивее, и прыгнула с ним в постель. Все естественно… вполне естественно…
И винить тут некого. Некого… Он ведь сам отказался встречаться с ней, пока не будет достойным ее…
— Эх ты горе-рыцарь, простофиля доверчивый, — вслух сказал Гарри, пнул ногой несчастный мокрый том, отшвырнул в сторону букет и, ничего не видя и не понимая, каким-то чудом добрался до ближайшего отеля.
Он снял номер люкс и провел там безвылазно трое суток, выпив за это время около галлона виски. На четвертый проснулся с чудовищной головной болью и понял: так больше нельзя. Не можешь без нее жить — не живи, но спиваться бессмысленно. Эта дорога не ведет никуда, давая лишь временное забвение, а не постоянное.
Проведя около часа в горячей ванне, приняв колоссальную порцию «Алка-Зельтцера», побрившись и одевшись, Гарри достал из чемодана новый экземпляр своей книги и под посвящением написал: «Желаю счастья». После чего вышел под низкое, покрытое темными, почти черными — в цвет его настроения — облаками небо. Сегодня — без цветов.
Вскоре он уже разговаривал с привратником нужного дома, который, сообщив по телефону о его прибытии и получив разрешение впустить, проводил Гарри до лифта.
— Последний этаж, сэр, — почтительно произнес он. — Пентхаус.
Вот уже дверцы кабины с мягким шуршанием открылись, и Гарри увидел ее, все такую же юную, стройную, красивую. Его богиню, его мечту, его погибель… потому что она была уже не его.
Лесли просияла, протянула навстречу руки и готова была упасть ему в объятия, но он холодно отстранился.
— Не надо. Это ни к чему. Я же не в театр пришел, так что давай оставим эти дешевые театральные приемы. Я все знаю. Видел журнал с твоим портретом. Вашим портретом. Я… — Он замолчал, борясь с подступившими рыданиями.
Лесли открыла рот, чтобы что-то сказать, но он поднял руку, призывая ее к молчанию.
— Я хотел сказать только, что… не осуждаю тебя. Не осуждаю… Я был самонадеянным идиотом, когда предположил, что женщина способна ждать так долго. Ты молода, а молодость хочет жить и наслаждаться сейчас, немедленно, а не когда-то там…
Она опустила голову, мучительно подыскивая слова, но, видимо, не нашла достойных и поспешно произнесла:
— Посиди, пожалуйста. Не уходи. Окажи мне эту маленькую любезность. — И моментально исчезла.
Гарри тяжело опустился в ближайшее кресло. Не потому, что она так просила, нет. Просто колени сами собой подкосились… Он закрыл глаза и изо всех сил стиснул зубы, стараясь не заорать от невыносимой боли.