Наконец с «Арктура» к дворцовому причалу подошла лодка: доставили письмо английского генерального консула. Оно было написано прекрасным почерком по-арабски, и Мансуру показалось, что писала его женская рука и что он знает, чья именно. Письмо было адресовано не калифу, а председателю временного революционного совета Омана; тем самым откровенно подчеркивалось, что ни существование Дориана, ни его титул — калиф аль-Салил ибн аль-Малик — консулом не признаются, хотя к этому времени англичанин благодаря своим шпионам, безусловно, знал обо всем происшедшем во дворце.
Письмо оказалось резким, в нем не имелось даже намека на дипломатическую велеречивость. Генеральный консул его британского величества на Востоке сожалел о том, что совет не в состоянии с ним встретиться. Другие неотложные дела вынуждают консула отплыть из Маската на Занзибар в ближайшем будущем, так что он не знает точно, когда сможет вернуться в Маскат.
Дориана ничуть не смутила скрытая угроза, содержавшаяся в письме. Но подпись под посланием ошеломила его. Он молча протянул письмо Мансуру и ткнул пальцем в имя и подпись на английском.
— У него та же фамилия, что и у нас? — удивился Мансур. — Сэр Гай Кортни?
— Та же самая, да… — Дориан все еще был бледен и напряжен от потрясения. — И кровь тоже одна. Недаром мне показалось, что я его где-то видел. Он твой дядя, они с дядей Томом двойняшки, а мне он единокровный брат. Так что и с этой стороны он тебе дядя.
— Но я никогда прежде не слышал его имени! — возразил Мансур. — И совершенно ничего не понимаю.
— Есть серьезные причины, из-за которых ты никогда не слышал имени Гая Кортни. Все это темные дела прошлого.
— А теперь мне можно узнать? — спросил Мансур.
Дориан долго молчал, потом вздохнул:
— Все это печальная история предательства и обмана, зависти и горькой ненависти…
— Так расскажи мне, отец, — тихо и настойчиво попросил Мансур.
Дориан кивнул:
— Да, теперь я должен, хотя мне не доставляет удовольствия оживлять все эти зловещие события. Но будет только справедливо, если теперь ты обо всем услышишь.
Он ради успокоения обратился к своему кальяну и не заговорил снова до тех пор, пока в его чашечке не разгорелся огонек и сквозь душистую воду в стеклянной чаше не начали подниматься пузырьки, наполненные дымом.
— Прошло уже больше тридцати лет с тех пор, как Том, Гай и я, трое братьев, вышли из Плимута и направились к мысу Доброй Надежды. Мы плыли с твоим дедом Хэлом на старом «Серафиме». Я был совсем еще мальчишкой, мне и десяти лет не исполнилось, но Том и Гай уже стали почти взрослыми. На борту находилась еще одна семья. Мы взяли их пассажирами до Бомбея, там мистер Битти получил высокую должность в Джон-компани. С ним ехали и его дочери. Старшей, Каролине, исполнилось шестнадцать, она была очень хороша собой.
— Но ты ведь говоришь не о том толстом пудинге, который мы видели на палубе «Арктура»? — воскликнул Мансур.
— Похоже, это она, — кивнул Дориан. — Уверяю тебя, в прошлом она выглядела очаровательно. Но со временем всё меняется.
— Прости меня, отец, мне не следовало тебя перебивать. Ты собирался рассказать о тех девушках…
— Да, младшую звали Сара, и она была милой и нежной.
— Сара? — Мансур покосился на отца.
— Я знаю, что ты думаешь, и ты не ошибаешься. Да, теперь она твоя тетя Сара, но подожди, я еще не добрался… если, конечно, ты дашь мне хоть малый шанс закончить.
Мансур изобразил на лице раскаяние, и Дориан продолжил:
— «Серафим» еще не успел выйти из плимутского порта, как Гай уже безнадежно влюбился в Каролину. Но она не спускала глаз с Тома. И твой дядя Том атаковал ее. Обстрелял из всех пушек, разнес вдребезги такелаж, и наконец в ее маленькой горячей печи оказался пышный фруктовый пирог.
Мансур улыбнулся, несмотря на серьезность темы:
— Я изумлен тем, что мой отец знаком с такими вульгарными выражениями.
— Прости, если я задел твои нежные чувства, но продолжим. Гай пришел в бешенство из-за того, что брат вот так обошелся с предметом его воздыханий и преданности, и вызвал Тома на дуэль. Но даже в те далекие дни Том отлично владел мечом и саблей. А Гай — нет. Том совсем не хотел убивать брата, но, с другой стороны, он и не желал иметь дела с тем пирожком, который пекся в Каролине. Для Тома все это являлось просто небольшим развлечением. Я тогда был совсем малышом и не слишком разобрался в том, что происходило, но до сих пор помню ту бурю, что обрушилась на семью и расколола ее. Наш отец запретил дуэль, к счастью для Гая.
Мансур видел, как тяжелы для Дориана эти воспоминания, хотя тот и пытался это скрыть. И сын молчал, уважая отцовские чувства.
Дориан наконец продолжил:
— В итоге Гай ушел от нас. Когда мы добрались до мыса Доброй Надежды, он женился на Каролине и принял ребенка Тома как своего. А потом уехал в Индию с семьей Битти. С тех пор я его не видел — до того момента, как заметил его и Каролину на палубе «Арктура».
Дориан в очередной раз умолк на какое-то время, утонув в голубых облаках табачного дыма.
— Но это еще не конец. В Бомбее Гай при покровительстве своего тестя быстро пошел вверх по служебной лестнице. Когда мне было двенадцать, меня похитили, я попал в руки работорговцев, и Том отправился к Гаю просить помощи в поисках меня и спасении. Гай ему отказал, он даже попытался арестовать Тома за убийство и прочие преступления, которых тот не совершал. Том сбежал, но сначала украл Сару и увез ее с собой. Это лишь сильнее разожгло пламя ненависти Гая. А сэр Гай Кортни, генеральный консул короля Британии на Востоке, умеет ненавидеть. Может, он мне и брат, но лишь по имени. На самом деле он злейший враг и союзник Зейна аль-Дина. Однако теперь мне нужна твоя помощь — необходимо написать ему письмо.
Письмо далось им с трудом. Оно было составлено в арабском стиле, наполнено цветистыми комплиментами и выражениями доброй воли. В нем содержались пространные извинения за любое возможное, хотя и ненамеренное оскорбление. Авторы письма выражали величайшее уважение к власти и достоинству генерального консула. Наконец, консула просили встретиться с калифом в удобное для него, консула, время, но желательно при первой же возможности.
— Я бы сам отправился на «Арктур», но, конечно, в дипломатическом смысле это неправильно. Поэтому письмо должен доставить ты. Однако ни в коем случае не дай ему заподозрить, что мы с ним кровная родня, и не говори на английском. Разберись в его настроении и намерениях. Спроси, можем ли мы снабдить его корабль водой, мясом, свежей зеленью и овощами. Предложи ему и его команде городское гостеприимство и полную свободу. Если они сойдут на берег, наши шпионы сумеют выудить из них все новости. Мы должны постараться задержать его здесь как можно дольше, пока не будем готовы к столкновению с Зейном аль-Дином.
Мансур весьма тщательно оделся для этого визита, соблюдая стиль, больше всего подходивший старшему сыну калифа Омана. Он надел зеленый тюрбан мусульманина с изумрудной булавкой — одной из наиболее заметных драгоценностей, оставшихся в дворцовой сокровищнице после грабежа Зейна аль-Дина. Поверх длинного белого балахона он надел жилет из дубленой верблюжьей кожи, расшитый золотом. Сандалии, пояс и ножны украшала филигрань работы лучших в городе золотых дел мастеров.
Когда Мансур поднялся по трапу на палубу «Арктура», его рыжая борода сияла на солнце, и он представлял собой столь величественную фигуру, что капитан и офицеры уставились на него с разинутыми ртами и опомнились не сразу.
— Мое почтение, сэр… я Уильям Корниш, капитан этого корабля. — Капитан говорил на арабском плохо и с сильным акцентом. — Могу я узнать, с кем имею честь говорить?
Широкое красное лицо капитана, из-за которого его на флоте Британской Ост-Индской компании прозвали Руби Корнишем — Красным Корнишем, буквально горело на солнце.
— Я принц Мансур ибн аль-Салил аль-Малик, — по-арабски ответил Мансур, касаясь сердца и губ в приветственном жесте. — Я прибыл как посол моего отца, калифа аль-Салила ибн аль-Малика. Я удостоен чести доставить послание его превосходительству генеральному консулу Британии.
Руби Корниш смутился. Он с трудом уловил смысл сказанного Мансуром, а ему приказали не признавать никаких королевских титулов, на какие только могут претендовать мятежники Омана.
— Прошу, попросите вашу свиту остаться здесь.
Мансур жестом отпустил всех, и Корниш продолжил:
— Пожалуйста, идите за мной, сэр.
Он повел Мансура к той части верхней палубе, которая находилась в тени парусов.
Сэр Гай Кортни сидел в удобном кресле, покрытом шкурой леопарда. Его треуголка лежала на столе рядом с ним, меч он держал между колен. Он даже не попытался встать при приближении Мансура. На консуле был винно-красный камзол из тончайшей парчи с крупными золотыми пуговицами и высоким воротником. Башмаки с квадратными носами украшали серебряные пряжки, а белые шелковые чулки достигали коленей, и их поддерживали подвязки в цвет камзола. Узкие, в обтяжку, штаны также были белыми, а гульфик льстил его мужественности. Консул щеголял также лентами и звездами ордена Подвязки и восточными безделушками.
Мансур вежливо поздоровался:
— Ваша снисходительность — честь для меня, ваше превосходительство.
Гай Кортни раздраженно дернул головой. Мансур уже знал, что Гай и Том — двойняшки, а значит, консулу сейчас около пятидесяти лет, но он выглядел моложе. Хотя его волосы начали редеть, фигура у него оставалась стройной, а живот — плоским. Но под глазами повисли темные мешки, а один из передних зубов потемнел. Вид у консула был кислый, недружелюбный.
— Моя дочь будет переводить, — сказал он по-английски и показал на девушку, стоявшую за его креслом.
Мансур сделал вид, что не понял.
Он слишком остро осознавал присутствие девушки с того самого момента, как шагнул на борт корабля, но теперь в первый раз посмотрел прямо на нее.
Ему стоило огромных трудов сохранить спокойное выражение лица. Первым делом он заметил, что глаза у нее большие, зеленые, живые и испытующие. А ресницы длинные и изогнутые.