Мансур отвел наконец от нее взгляд и снова обратился к сэру Кортни.
— Простите мое невежество, но я не говорю по-английски, — извинился он. — Я не понял, что вы сказали, ваше превосходительство.
Девушка заговорила на прекрасном классическом арабском, творя музыку из слов:
— Мой отец не знает арабского. С вашего позволения, я буду переводить для него.
Мансур снова поклонился:
— Мои комплименты, миледи. Вы владеете нашим языком в совершенстве. Я принц Мансур ибн аль-Салил аль-Малик, и я прибыл в качестве посланца от моего отца, калифа.
— А я Верити Кортни, дочь консула. Мой отец приветствует вас на борту «Арктура».
— Для нас честь принимать посла столь могущественного монарха и такого прославленного народа…
Некоторое время они обменивались комплиментами и выражениями уважения и почтения, но Верити Кортни при этом умудрялась не произнести ни одного королевского титула. Она тщательно оценивала Мансура, а он — ее. Девушка оказалась куда более красивой, чем выглядела сквозь подзорную трубу. Да, ее кожа слегка загорела, но в остальном она представляла собой образец английского совершенства, черты ее лица были строгими и правильными, без намека на простоватость или грубость. Голова безупречно сидела на длинной и грациозной шее. Когда Верити вежливо улыбалась, ее полные губы раздвигались так, что позволяли увидеть прекрасные белые зубы. Два из них, передние верхние, сидели немножко косо, но это несовершенство буквально зачаровывало.
Мансур спросил, нуждается ли корабль в каких-то припасах. Сэр Гай сказал дочери:
— У нас мало воды, но ему незачем об этом знать.
Верити выразилась иначе:
— Любой корабль всегда нуждается в воде, эфенди. Это нельзя назвать неотложной нуждой, но мой отец был бы благодарен вам за щедрость.
Потом передала отцу ответ Мансура:
— Принц говорит, что немедленно направит к нам судно с водой.
— Не называй его принцем! Это просто грязный бунтовщик, и Зейн скормит его акулам! А пришлет он нам, скорее всего, воду, разбавленную верблюжьей мочой!
Верити даже не моргнула от отцовского выбора слов. Она явно привыкла к его манере выражаться. И снова повернулась к Мансуру.
— Надо полагать, эфенди, вода окажется свежей и пригодной для питья. Вы ведь не пришлете нам верблюжью мочу? — спросила она по-английски.
Это выглядело так простодушно, ее голос звучал так ровно, а зеленые глаза смотрели так искренне, что Мансур мог бы и выдать себя, не будь он готов к этому. И все же его ошеломило, что с таких прекрасных губ слетают подобные слова, и он с трудом сохранил на лице вежливое, но нейтральное выражение. И склонил голову вбок в молчаливом вопросе.
— Отец благодарен за вашу щедрость.
Она снова перешла на арабский, проведя испытание его лингвистических познаний.
— Вы наши почетные гости, — ответил Мансур.
— Он не знает английского, — сообщила отцу Верити.
— Не спускай глаз с этого ничтожества. Эти черные скользкие, как угри.
Совсем недавно секретариат губернатора провинции внес этот вариант слова «черномазый» в список слов, дозволяемых для джентльмена в качестве мягко-пренебрежительного термина, и его уже приняли к употреблению во всей компании.
— Мой отец спрашивает, каково здоровье вашего батюшки.
Верити избегала запретного слова «калиф».
— Калиф благословлен силой и энергией десяти обычных людей. — Мансур подчеркнул отцовский титул. Он наслаждался этой хитрой игрой. — Это добродетель, принадлежащая королевской крови Омана.
— Что он говорит? — резко спросил сэр Гай.
— Пытается подчеркнуть, что его отец — новый правитель. — Верити улыбнулась и кивнула.
— Ответь как положено.
— Мой отец надеется, что ваш батюшка еще сотню лет будет наслаждаться крепким здоровьем в свете лучей Божьего благословения и что совесть всегда будет его вести верным и благородным путем.
— Калиф, мой отец, желает вашему отцу иметь сотню сильных и достойных сыновей, и чтобы все его дочери выросли такими же прекрасными и умными, как та, что стоит передо мной сейчас.
Это выглядело не слишком тонко и граничило с дерзостью, но Мансур был принцем и мог позволить себе такую вольность. Он увидел, как в глубине зеленых глаз проскользнула тень раздражения.
«Ага! — подумал он, скрыв торжествующую улыбку. — Первая кровь за мной!»
Но ее ответный удар оказался быстрым и сильным.
— Пусть все сыновья вашего отца будут обладать такими же хорошими манерами и обходительностью по отношению к женщинам, — сказала Верити. — Даже если это не в их истинной природе.
— О чем вы говорите? — потребовал ответа сэр Гай.
— Он интересуется твоим здоровьем.
— Выясни, когда его подлый папаша встретится со мной. И предупреди, что я не потерплю пустой болтовни.
— Мой отец интересуется, когда он сможет лично засвидетельствовать свое почтение и высказать наилучшие пожелания вашему блистательному отцу.
— Калиф будет лишь рад такому случаю. Для него это также станет возможностью узнать, каким образом дочь генерального консула научилась так сладкозвучно говорить на языке пророка.
Верити чуть не улыбнулась ему. Он был таким красивым… И даже его оскорбления приятно возбуждали, а манера держаться оказалась настолько обаятельной, что вопреки себе Верити не обратила внимания на его дерзости. А простым ответом на его завуалированный вопрос являлось то, что она с рождения жила на острове Занзибар, где в то время служил ее отец, и ее очаровало все восточное. Она научилась любить арабский язык за его поэтичный, выразительный словарь. Однако она впервые почувствовала смутное влечение к восточному мужчине.
— Если ваш благородный отец готов принять меня и моего отца, я буду рада ответить на любой его вопрос; это лучше, чем передавать мои слова через одного из его детей.
Мансур поклонился, признавая, что она выиграла схватку. Он не улыбался, но его глаза сверкали, когда он доставал из рукава письмо и передавал ей.
— Прочти мне! — приказал сэр Гай.
Верити перевела письмо на английский, выслушала ответ отца и снова повернулась к Мансуру. Она уже не изображала женскую скромность и смотрела прямо ему в глаза.
— Генеральный консул желает, чтобы на встрече присутствовали все члены совета, — сообщила она Мансуру.
— Калиф будет рад и с удовольствием выполнит такую просьбу. Он ценит мнение своих советников.
— Сколько времени понадобится на организацию встречи? — спросила Верити.
Мансур мгновение-другое подумал.
— Три дня. Калиф будет еще более польщен, если вы присоединитесь к нему во время экспедиции в пустыню и поучаствуете в соколиной охоте на дроф.
Верити повернулась к сэру Гаю:
— Главарь бунтовщиков приглашает тебя на соколиную охоту в пустыню. Не уверена, что ты будешь там в безопасности.
— Этот новый типчик проявил бы безумие, если бы попытался применить ко мне хоть какое-то насилие. — Сэр Гай покачал головой. — На самом деле он просто хочет поговорить со мной наедине и попытаться заручиться моей поддержкой. Можешь не сомневаться, его дворец — настоящее осиное гнездо, набитое интригами и шпионами. Но в пустыне я смогу выведать у него что-нибудь к своей выгоде. Скажи, что мы поедем.
Мансур выслушал вежливое толкование его слов так, словно не понял ни слова из сказанного сэром Гаем. Потом коснулся пальцами своих губ:
— Я лично займусь подготовкой, чтобы все соответствовало важности события. Я пришлю фелюгу за вашими вещами завтра утром. Они будут доставлены в охотничий лагерь, чтобы дождаться вашего прибытия.
— Нас это вполне устроит, — передала Верити согласие консула.
— Это честь для нас. Я жажду дня, когда смогу снова увидеть ваше лицо, как задохнувшийся от бега олень жаждет прохладной воды, — негромко произнес Мансур.
Он попятился с изящным жестом прощания.
— Ты раскраснелась. — Сэр Гай проявил некоторую заботу о своей дочери. — Это все жара. Твоя мать тоже чуть жива.
— Я в полном порядке. Благодарю за заботу, отец, — ровным тоном ответила Верити Кортни.
Она, гордившаяся своей выдержкой даже в наитруднейших обстоятельствах, обнаружила, что ее чувства пришли в смятение.
Когда принц спустился в королевскую фелюгу, она не хотела смотреть ему вслед. Но она не могла оставить отца стоять в одиночестве у корабельных поручней.
Мансур посмотрел на нее так неожиданно, что она не могла бы отвести взгляд, не выдав смущения. И Верити с вызовом выдержала его взгляд, но тут парус фелюги поймал ветер и надулся, создав преграду между ними.
Верити поймала себя на том, что задыхается от гнева, но при этом настроение у нее почему-то поднялось. «Я же не какая-нибудь безмозглая восточная жеманница, не игрушка для него! Я англичанка, и он будет обращаться со мной соответственно», — мысленно решила Верити.
Повернувшись к отцу, она глубоко вздохнула, беря себя в руки перед тем, как заговорить:
— Возможно, мне следует остаться с матушкой, когда ты отправишься на переговоры с бунтовщиками. Она и в самом деле плохо себя чувствует. А переводить для тебя сможет капитан Корниш.
Верити не желала, чтобы ее снова начали дразнить живые зеленые глаза и загадочная улыбка.
— Не глупи, дитя! Корниш не сумеет даже спросить, который теперь час. Ты мне нужна. Поедешь со мной, и никаких возражений.
Верити почувствовала одновременно и раздражение и облегчение от его настойчивости. «По крайней мере, у меня будет возможность снова скрестить оружие с этим симпатичным наследным принцем. На этот раз мы увидим, чей язык острее», — подумала она.
Перед рассветом третьего дня фелюга калифа доставила гостей к дворцовому причалу, где ее ждал Мансур с большим отрядом вооруженной конной стражи и конюхов. После очередного продолжительного обмена комплиментами он подвел сэра Гая к арабскому жеребцу с блестящей черной шкурой. Потом конюхи вывели вперед гнедую кобылу для Верити. Лошадка выглядела послушной, хотя ее ноги и грудь говорили о том, что она способна и на скорость, и на выносливость.