Позже, одетый в темный плащ, он ждал у храма Афродиты. Лунный свет, проникая сквозь дыру в полуразрушенной крыше, играл на статуе богини. Мрамор жемчужно светился, словно внутри его кипела жизнь. У изваяния отсутствовали обе руки, потому что время взяло свое, но фигура была грациозной, а лицо, сохранившееся на частично разбитой голове, улыбалось в вечном экстазе.
Мансур отправил на крышу стража — Истафа, своего доверенного боцмана с «Эльфа». И вот Истаф тихо свистнул. У Мансура перехватило дыхание, пульс участился. Он встал с осыпавшегося каменного блока и вышел в середину храма, чтобы девушка сразу его увидела и не испугалась при его внезапном появлении из тени. Он уже видел слабый свет лампы, которую она несла с собой; Верити пробиралась по узкому проулку, осторожно перешагивая через трехтысячелетние камни.
У входа в храм она остановилась и посмотрела на Мансура, потом поставила лампу в нишу у двери и сбросила с головы капюшон. Она заплела волосы в косу, перебросив ее через плечо, и в лунном свете ее лицо казалось таким же бледным, как лицо богини. Мансур отбросил плащ за плечи и шагнул ей навстречу. Лицо Верити хранило серьезное и отстраненное выражение.
Когда он очутился на расстоянии вытянутой руки от нее, Верити жестом остановила его.
— Если вы ко мне прикоснетесь, мне придется сразу уйти, — сказала она. — Вы слышали упрек моего отца. Я никогда больше не должна оставаться с вами наедине.
— Да, я слышал. И понимаю сложность вашего положения, — заверил ее Мансур. — Я благодарен, что вы пришли.
— То, что произошло сегодня, было неправильным.
— Это я виноват, — сказал он.
— Никто из нас не виноват. Мы были близки к смерти. И такое выражение облегчения и благодарности друг другу было вполне естественным в тех обстоятельствах. Однако я говорила глупости. Вы должны забыть мои слова. И мы в последний раз встречаемся вот так.
— Подчинюсь вашим желаниям.
— Благодарю, ваше высочество.
Мансур перешел на английский:
— По крайней мере, вы можете обращаться со мной как с другом и звать Мансуром, а не произносить титул, который так неловко звучит из ваших уст.
Она улыбнулась и ответила тоже по-английски:
— Если это действительно ваше настоящее имя. Мне кажется, вы представляете собой нечто куда более значительное, чем может показаться, Мансур.
— Я обещал вам все объяснить, Верити.
— Да, действительно обещали. Потому я и пришла. — Тут она кивнула, словно желая убедить саму себя. — И никаких других причин тут нет.
Она отвернулась и села на вывалившийся из стены камень, на котором хватало места только для нее одной, и жестом предложила Мансуру устроиться на другом, стоящем на приличном расстоянии.
— Не сядете ли? Мне кажется, ваша история займет некоторое время.
Мансур сел лицом к ней. Она поставила локоть на колено и опустила голову на ладонь:
— Я вся внимание.
Он засмеялся и покачал головой:
— Да, но с чего начать? И как мне убедить вас поверить мне? — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Позвольте, я начну с самого несообразного. Если я смогу вас убедить в этой части истории, остальную часть пилюль будет куда легче проглотить.
Верити чуть заметно склонила голову, предлагая начать, и Мансур глубоко вздохнул:
— Моя английская фамилия та же, что и ваша. Кортни. И я ваш двоюродный брат.
Верити расхохоталась:
— Что ж, вы честно меня предупредили. Однако это и вовсе ни в какие ворота не лезет. — Она сделала движение, словно собираясь встать. — Вижу теперь, что все это просто нелепая проделка, а вы принимаете меня за дурочку.
— Подождите! — умоляюще воскликнул Мансур. — Дайте мне продолжить!
Верити с недоверчивым видом снова опустилась на камень.
— Вы когда-нибудь слышали имена Томаса и Дориана Кортни?
Насмешливая улыбка Верити растаяла, и девушка молча кивнула.
— Что именно вы слышали?
Верити на мгновение задумалась, на ее лице отразилось беспокойство.
— Том Кортни был жутким негодяем. Он был братом моего отца, они двойняшки. Он убил их третьего брата Уильяма, так что ему пришлось бежать из Англии. Он погиб где-то в африканских джунглях. Где он похоронен — неизвестно.
— Это все, что вы знаете о нем?
— Нет, есть кое-что еще, — признала Верити. — Он виновен и в более гнусных вещах.
— Что может быть хуже убийства родного брата?
Верити покачала головой:
— Мне неизвестны подробности, только то, что он совершил нечто настолько отвратительное, что его имя и память о нем замараны навсегда. Не знаю полностью всех его злодеяний, но нам с детства запрещали произносить это имя.
— Вы сказали «нам», Верити. Кого вы имели в виду, кроме себя?
— Моего старшего брата Кристофера.
— Мне неприятно, что именно я должен сказать вам об этом, но все, что вы слышали о Томе Кортни, печальная пародия на правду, — сказал Мансур. — Однако, прежде чем мы продолжим, скажите, пожалуйста, что вам известно о Дориане Кортни?
Верити пожала плечами:
— Очень мало, потому что и знать почти нечего. Он был младшим братом моего отца. Нет, не совсем так. Он был единокровным братом. Но в результате трагического поворота судьбы он в возрасте десяти или двенадцати лет попал в руки арабских пиратов. В этом тоже виноват Том Кортни, он не попытался предотвратить это, не пробовал его спасти. Дориан умер от лихорадки, забытый всеми, где-то в логове пиратов.
— Откуда все это вам известно?
— Отец нам рассказывал, да я и своими глазами видела могилу Дориана на старом кладбище на острове Ламу. Я положила на нее цветы и прочитала молитву об этой бедной маленькой душе. Я знаю, что он попал в объятия Иисуса.
В свете луны Мансур увидел слезинку, задрожавшую на ресницах девушки.
— О, прошу, не надо оплакивать малыша Дориана! — тихо произнес он. — Он сегодня скакал с соколом на руке вместе со всеми, и вы ужинали с ним сегодня вечером.
Верити отшатнулась так резко, что слезинка сорвалась с ресниц и упала на щеку. Она уставилась на Мансура, широко раскрыв глаза:
— Я вас не понимаю.
— Дориан и есть калиф.
— Если это правда, чего быть не может, то мы с вами кузены…
— Браво, кузина! Вы наконец-то добрались до того, с чего мы начали разговор.
Верити покачала головой.
— Этого не может быть… хотя в вас есть нечто такое… — Она умолкла, потом начала сначала: — При нашей первой встрече я что-то почувствовала, некую близость, связь, которую не могла себе объяснить. — Верити явно пребывала в смятении. — Но если все это просто шутка, то очень жестокая.
— Клянусь, никаких шуток!
— Если вы хотите меня убедить, мне нужно знать больше.
— А тут и есть нечто большее, намного большее. Можете получить столько, что и мечтать не могли. Рассказать вам для начала, как пираты продали Дориана калифу аль-Малику и как калиф полюбил его настолько, что усыновил? Рассказать о том, как Дориан полюбил принцессу Ясмини, которой приходился приемным братом, и как они сбежали вместе? Как она родила ему сына, названного Мансуром? И как единокровный брат Ясмини Зейн аль-Дин стал калифом после смерти аль-Малика? Хотите знать, как меньше года назад Зейн аль-Дин послал убийцу к моей матери Ясмини?
— Мансур! — Лицо Верити стало таким же белым, как мраморное лицо Афродиты. — Ваша мать? Зейн аль-Дин убил ее?
— Именно по этой причине мы вернулись в Оман, отец и я. Чтобы отомстить за смерть моей матери и избавить наш народ от тирании. Но теперь я должен рассказать вам правду о моем дяде Томе. Он вовсе не такой монстр, каким его перед вами изображали.
— Мой отец говорил нам…
— Я в последний раз видел дядю Тома меньше года назад, в Африке, он пребывал в полном здравии и процветал. Он добрый человек, храбрый и правдивый. Он женился на вашей тете Саре, младшей сестре вашей матушки Каролины.
— Сара давно умерла! — воскликнула Верити.
— Она очень даже жива. Если бы вы ее знали, вы полюбили бы ее так же, как я. Она так похожа на вас, сильная и гордая! Между вами даже есть внешнее сходство. Она высокая и очень красивая. — Мансур улыбнулся и негромко добавил: — У нее такой же нос, как и у вас.
Верити коснулась собственного носа и чуть заметно улыбнулась:
— С таким носом, как у меня, она не может быть такой уж прекрасной. — Улыбка погасла. — Но мне говорили… и мама, и отец говорили, что все эти люди мертвы… Дориан, Том и Сара…
Верити прикрыла глаза ладонью, как будто пытаясь осмыслить все услышанное.
— Том Кортни совершил в своей жизни две ошибки. Он убил своего брата Уильяма, но сделал это в честной схватке, защищая свою жизнь, когда Черный Билли пытался убить его.
— Я слышала, что Том ударил Уильяма ножом, когда тот спал…
Верити уронила руку и пристально всмотрелась в Дориана.
— Вторая ошибка Тома: он стал отцом вашего брата Кристофера. Поэтому ваши родители так его ненавидят.
— Нет! — Верити вскочила. — Мой брат не ублюдок! Моя мать не шлюха!
— Ваша мать отдалась любви. Это вовсе не распутство, — возразил Мансур, и девушка снова села.
Она протянула к Мансуру руку и коснулась ладонью его руки:
— О Мансур… Слишком трудно такое вынести… Ваши слова разбивают вдребезги весь мой мир…
— Я говорил все это не для того, чтобы помучить вас, Верити, а ради нас обоих.
— Не понимаю.
— Я полюбил вас, — сказал Мансур. — А вы спросили, кто я. И поскольку я вас люблю, я должен был все рассказать.
— Вы обманываете и себя, и меня, — прошептала девушка. — Любовь вовсе не падает на людей, как манна небесная, она развивается и созревает… Она зарождается между двумя людьми…
— Скажите, что вы ничего не чувствуете, Верити.
Она не ответила. Вместо этого она встала и посмотрела на ночное небо, словно ища путь к бегству:
— Рассвет близится. Отец не должен узнать, что я с вами встречалась. Мне нужно сейчас же возвращаться.
— Ответьте на мой вопрос, прежде чем уйдете, — настаивал Мансур. — Скажите, что вы ничего не чувствуете, и я больше вас не потревожу.