Мансур смахнул песок. Между мраморным основанием и каменными плитами пола храма открылась небольшая щель. Когда Мансур наклонился и заглянул в нее, он увидел в глубине сложенный лист пергамента. Ему пришлось выуживать его кинжалом. Развернув лист, Мансур увидел, что обе его стороны заполнены строчками, написанными элегантным женским почерком. Снова сложив лист, он спрятал его в рукав и быстро вернулся в свой шатер. Расправив пергамент на своей постели, он склонился над ним. Письмо начиналось без привычных приветствий.
Надеюсь, Вы придете этой ночью. Если нет, я оставлю это для Вас. Я слышала, как недавно поднялась тревога, куда-то помчались всадники, и вынуждена верить, что Вы уехали с ними. Подозреваю, что Вы погнались за теми двоими, которые ночью приходили к моему отцу. Это генералы армии Зейна аль-Дина. Одного зовут Кадем ибн Абубакер. Второй — дезертир-голландец, его имени я не знаю. Они командуют турецкой конницей и намерены напасть на Маскат. Отцу они привезли следующее сообщение: флот Зейна отплыл две недели назад, он теперь стоит на якорях у острова Буми. Мы с отцом возвращаемся на «Арктур», чтобы не оказаться запертыми в городе, когда начнется турецкая атака. Отец намерен присоединиться к флоту Зейна, чтобы присутствовать в тот момент, когда Зейн войдет в город.
Мансур похолодел от страха. Остров Буми находился всего в десяти морских милях от входа в порт Маската. Враг подкрался к ним тайком, и город находился в крайней опасности. Он стал быстро читать дальше.
Сам Зейн — на борту флагманского корабля. С ним пятьдесят больших дау и семь тысяч турецких солдат. Они намерены высадиться на полуострове и двинуться на город со стороны суши, чтобы застать врасплох оборону и не попасть под огонь пушек, направленных к морю. К тому времени, когда ты это прочтешь, они могут уже начать наступление. У Зейна есть еще пятьдесят дау с солдатами и снаряжением, они идут следом. К Маскату они подойдут в течение следующей недели.
Тон стал более доверительным, но Мансур был так потрясен, что с трудом заставил себя прочитать следующую часть, чтобы после этого помчаться к отцу с предупреждением.
Мне грустно и стыдно признаваться, но я должна сообщить: все слова моего отца о помощи восставшим были всего лишь хитростью, чтобы успокоить их и удержать пустынных шейхов в Маскате, пока Зейн не нападет и не захватит их всех разом. Им не приходится ждать от него пощады. Как и тебе, и твоему отцу. Я обо всем узнала всего час назад. Я действительно верила, что, предлагая британскую поддержку, мой отец делал это искренне. Я стыжусь того, что он сделал некогда со своими братьями, Томом и Дорианом. Об этом я тоже не знала, пока ты мне не рассказал. Я всегда знала, конечно, что он человек честолюбивый, но совершенно не догадывалась о масштабах его жестокости. И мне хотелось бы найти способ как-то это исправить.
— Верити, ты уже нашла этот способ, — прошептал Мансур и стал читать окончание письма.
Но не только это причиняет мне боль. Этой ночью я узнала, что Кадем ибн Абубакер и есть тот негодяй, который убил твою мать, принцессу Ясмини. Он хвастался этим гнусным убийством. И хотел ночью убить твоего отца и тебя тоже. Но мой отец убедил его не делать этого, не из сострадания, конечно, а просто из опасения, что так может раскрыться заговор и Зейну аль-Дину труднее будет захватить город. Если бы отец его не остановил, то, клянусь спасением своей души, я нашла бы способ как-то предупредить тебя. Ты и представить не можешь, как велико мое отвращение к делам, которые творит мой отец. За один короткий час я возненавидела его. И стала бояться его еще сильнее. Прошу, Мансур, прости меня за ту боль, которую мы причинили тебе.
— Ты ни в чем не виновата, — шепнул Мансур.
Он дочитал последние строки.
Прошлой ночью ты спросил меня, неужели я не чувствую, что между нами что-то происходит. Я не ответила тебе тогда, но отвечаю теперь. Да, чувствую.
Если мы никогда больше не встретимся, я надеюсь, ты всегда будешь верить, что я совсем не хотела заставлять тебя страдать. Твоя преданная кузина Верити Кортни.
Они безжалостно гнали лошадей, во весь опор мчась к Маскату. Но все равно опоздали. Когда они приблизились к городским башням и минаретам, одновременно услышали пушечные залпы и увидели дым сражения, затянувший небо над заливом.
С Дорианом, аль-Салилом, во главе они пронеслись через пальмовые рощи; теперь уже стали слышны выстрелы из мушкетов и пронзительные крики под городскими стенами. Они все гнали и гнали лошадей, но дорога перед ними оказалась забита женщинами, детьми и стариками, бежавшими из города. Тогда они повернули в сторону и снова поскакали через рощи; шум битвы нарастал. Наконец они рассмотрели блеск наконечников копий, ятаганов и бронзовых турецких шлемов — вражеская орда неслась к городским воротам.
Они выжали остатки сил из своих лошадей и вскоре плотной группой очутились почти перед воротами. Турки побежали через рощу, чтобы обогнать их. Ворота закрывались.
— Ворота захлопнутся до того, как мы проскочим! — крикнул отцу Мансур.
Дориан сорвал с головы тюрбан:
— Покажем им, кто мы такие!
Мансур тоже сдернул тюрбан, и они теперь скакали с развевающимися волосами, похожими на знамена.
С парапетов тут же понеслись крики:
— Аль-Салил! Аль-Салил! Это калиф!
Ворота снова медленно приоткрылись, когда люди, стоявшие на лебедках, налегли на рукоятки.
Турки увидели, что им не отрезать отряд от ворот. Их главная кавалерия еще не прибыла: она находилась на втором флоте. Они остановились и натянули тетивы своих коротких луков. Первая темная туча стрел взвилась в воздух на фоне небесной голубизны, шипя, как клубок змей, и полетела в лошадей. Одна была ранена и упала на полном ходу, словно налетела на натянутый канат. Мансур повернул назад, выхватил Истафа из седла барахтавшегося на земле коня и, бросив его на спину своего жеребца, понесся дальше. Ворота снова начали закрываться в тот момент, когда в них ворвался калиф. Мансур, уходя от турецких стрел, закричал людям, вращавшим лебедки. Но те как будто не слышали — ворота неумолимо продолжали закрываться прямо перед ним.
Тогда Дориан внезапно развернул коня и остановил его прямо между створками гигантских ворот — те немедленно со скрипом замерли. Мансур едва-едва проскочил между ними. И ворота захлопнулись как раз тогда, когда до них добралась первая волна турок. Защитники на парапетах немедленно осыпали их стрелами и пулями. Турки отступили в пальмовую рощу.
Дориан по узким проулкам доскакал до мечети и быстро поднялся по винтовой лестнице до верхнего балкона самого высокого минарета. С одной стороны от него взору открывались залив и полуостров, с другой — возделанные поля и рощи. Еще раньше Дориан разработал систему сигналов флагами, чтобы иметь связь с артиллеристами на парапетах и двумя своими кораблями в заливе, ради координации их действий.
С такой высоты он через подзорную трубу мог видеть лес мачт флота Зейна аль-Дина, качавшийся над оконечностью полуострова. Опустив трубу, он повернулся к Мансуру:
— Нашим кораблям пока ничто не грозит. — Он показал на «Эльфа» и «Месть». — Но как только военные дау Зейна обойдут полуостров, шхуны окажутся на виду. Нужно привести их ближе, под защиту батарей на стенах со стороны моря.
— Как долго мы сможем продержаться, отец?
Мансур заговорил по-английски и понизил голос, чтобы бин-Шибам и Мустафа Зиндара, поднявшиеся на минарет следом за ними, не смогли его понять.
— У нас нет времени закончить работы на южной стене, — ответил Дориан. — Скоро они обнаружат наши слабые места.
— Зейн и так уже наверняка о них знает. В городе полным-полно его шпионов. Смотри. — Мансур показал на трупы, висевшие на наружной стене, как белье после стирки. — Хотя Мустафа Зиндара уже позаботился о многих из них, можно не сомневаться, что парочку-другую он упустил.
Дориан оглядел бреши в обороне, которые защитники наскоро заделали бревнами и сетками, заполненными мешками с песком. Это было временное укрепление, оно не смогло бы устоять перед целенаправленной атакой опытных отрядов. Потом он перевел подзорную трубу на пальмовые рощи к югу от города. Внезапно он насторожился и передал трубу Мансуру:
— Первая атака уже начинается.
Они увидели блеск турецких шлемов и копий, скопившихся под пальмами.
— Мансур, я хочу, чтобы ты немедленно отправился на борт «Эльфа» и взял командование над обоими нашими кораблями. Подведи их как можно ближе к берегу. Ты должен прикрыть пушками подходы к южной стене.
Немного позже Дориан через подзорную трубу наблюдал, как Мансур на баркасе переправляется на «Эльф». Как только он ступил на палубу, оба корабля снялись с якорей. И под топселями прошли глубже в залив. Мансур находился на «Эльфе», за ним шел Батула на «Мести».
Корабли шли легко, они словно парили над сверкающей водой, их корпуса сверкали пятнами бирюзовой зелени, отражая солнечный свет, проникавший до самого дна лагуны — белого, песчаного.
Потом Дориан посмотрел на юг. Отряды турок уже текли по открытой равнине к стенам города. Дориан приказал поднять на шпиль минарета красный флаг — условленный сигнал шхунам, что атака вот-вот начнется. И увидел, как Мансур, заметив флаг, помахал рукой, давая знать, что готов, и корабли пошли дальше.
Потом они развернулись по очереди прямо под стеной, смотревшей на залив. Дориан наблюдал, как открылись бойницы, и в них показались стволы пушек, словно клыки оскалившегося монстра. Высокая фигура Мансура вышагивала по орудийной палубе. Время от времени он останавливался, чтобы переговорить с командой, напряженно ожидавшей у пушечных лафетов.
Южная стена и подходы к ней еще скрывались за углом высокого каменного парапета, но, когда «Эльф» прошел еще немного к берегу, вся картина разом открылась перед глазами Мансура.
Турки напирали, неся с собой длинные штурмовые лестницы. Некоторые из них оглянулись в сторону воды, когда неподалеку от берега появились два нарядных маленьких корабля. Турецкая пехота никогда не видела результатов выстрела из морской девятифунто