Два корабля, будто танцоры в величавом менуэте, продолжали исполнять сложные фигуры. Каждый раз, когда их орудия испускали очередные облака дыма, пламени и картечи через узкую полосу воды, противники впадали во все большую панику.
Когда «Эльф» завершил второй заход, Мансур резко сложил подзорную трубу и сказал Кумраху:
— Больше стрелять не во что. Выходим в залив.
Два корабля спокойно вернулись к месту своей стоянки под защитой орудий на парапетах городской стены.
Зейн и два его генерала оглядывали поле. Землю густо, как осенние листья, усыпали трупы.
— Сколько? — спросил Зейн высоким девичьим голосом.
— Не более трех сотен, — рискнул предположить Кадем.
— Нет, меньше! — Коотс покачал головой. — Полторы сотни, в худшем случае две.
— Это всего лишь турки, а еще до конца недели подойдут еще сто дау с солдатами. — Зейн бесстрастно кивнул. — Нужно начинать копать траншеи для подхода к стенам и сооружать укрепления из песка параллельно заливу, чтобы защитить наших людей от корабельных орудий.
— Не прикажет ли ваше величество нашему флоту перекрыть вход в залив? — почтительно спросил Кадем. — Нам следует запереть эти два корабля аль-Салила и в то же время перекрыть доставку продовольствия в город со стороны моря.
— Такой приказ уже отдан, — надменно бросил Зейн. — Флот возглавит корабль английского консула. Он единственный, кто может состязаться в скорости с нашим врагом. Сэр Гай не позволит им прорвать нашу блокаду и сбежать в открытый океан.
— Аль-Салилу и его ублюдку нельзя позволить сбежать. — Глаза Кадема вспыхнули мрачным гипнотическим огнем, когда он произнес это имя.
— Моя ненависть к нему превосходит твою. Абубакер был моим братом, а аль-Салил убил его. К тому же есть и старые счеты, почти такие же важные, и я хочу их свести, — напомнил ему Зейн. — Несмотря на нынешнюю неудачу, мы набросили ему петлю на шею. А теперь затянем ее потуже.
В следующие недели Дориан со своего командного поста на минарете наблюдал за развитием осады. Вражеский флот обошел полуостров и развернулся у входа в залив, вне досягаемости для батарей крепости и даже для длинноствольных орудий двух шхун. Некоторые из наиболее крупных и наименее маневренных дау встали на якоря там, где глубина нарастала плавно и достигала двадцати саженей. Более подвижные суда патрулировали на глубине, готовые напасть на любое судно с продовольствием, которое попыталось бы войти в залив, или помешать двум шхунам прорваться в океан.
Элегантные обводы корпуса и мачты «Арктура» виднелись вдали; иногда корабль скрывали утесы, иногда он отходил дальше. Время от времени Дориан слышал вдали грохот его пушек, когда он нападал на какое-то невезучее небольшое судно, пытавшееся доставить в Маскат припасы. Потом «Арктур» снова появлялся.
Мансур и Дориан обсуждали его передвижения, наблюдая за кораблем через подзорные трубы.
— Он хорошо идет, когда движется круто бейдевинд, в отличие от любого дау. Он может нести парусов почти вдвое больше, чем наши корабли. И на нем восемнадцать орудий, а у нас двенадцать, — проворчал Дориан. — Отличный корабль!
Мансур вдруг заметил, что гадает, находится ли сейчас на борту «Арктура» Верити. Потом подумал: «Если сэр Гай там, то, конечно, и она должна быть с ним. Она — его голос. Без нее ему не обойтись».
Потом его мысли обратились к другой возможности. Он задумался о том, сможет ли направить орудия на «Арктур», если Верити будет стоять на палубе. «Ладно, подумаю об этом, когда придет время», — решил он и ответил отцу:
— Но вместе «Эльф» и «Месть» вооружены лучше. На двоих у нас двадцать четыре орудия против восемнадцати сэра Гая. К тому же Кумрах и Батула знают эти воды как своих возлюбленных. Руби Корниш по сравнению с ними грудной младенец. — Мансур улыбнулся с юношеской беспечностью. — И мы уже нагнали на них страха. Мы вынудим Зейна и его турок бежать, как псов, поджав хвосты.
— Хотелось бы и мне иметь такую же уверенность.
Дориан повернул подзорную трубу в сторону суши. Осадная армия неумолимо продвигалась к стенам.
— Зейн и раньше много раз делал такое. Вряд ли он совершит какие-то ошибки. Видишь, как он начал подкапываться? Траншеи и габионы защитят его штурмовые силы, пока те не доберутся до самых стен.
Каждый день Дориан объяснял Мансуру древнее искусство осады:
— Смотри, они выдвигают на позиции большие орудия, для которых уже подготовлены окопы. Как только они откроют огонь, они прорвутся сквозь слабые места нашей обороны и не позволят что-то исправить. А когда они пробьют большие бреши, ринутся на нас из траншей.
Они наблюдали, как упряжки волов тащат большие пушки. Уже несколько недель назад вторая часть флота Зейна подошла с острова Ламу и выгрузила лошадей, тягловых животных и солдат на другой стороне полуострова. Теперь кавалерия патрулировала в пальмовых рощах и у подножия холмов. Поднятую лошадьми пыль было видно издалека.
— А что мы можем сделать? — Мансур слегка подрастерял уверенность.
— Мало что, — ответил Дориан. — Можно делать вылазки к траншеям. Но турки этого ожидают. Так что мы, скорее всего, понесем серьезные потери. Мы можем расстрелять и разрушить часть песчаных укреплений, но их восстановят за несколько часов.
— Ты как будто впал в уныние! — обвиняющим тоном заявил Мансур. — Я к такому не привык, отец.
— Уныние? — повторил Дориан. — Нет, только не из-за возможного исхода. Однако мне не следовало допускать, чтобы Зейн запер нас в этом городе, словно в капкане. Наши люди не слишком хорошо умеют сражаться внутри стен. Им нравится нападать. И они падают духом. Мустафа Зиндара и бин-Шибам с трудом удерживают их тут. Но даже эти двое страдают здесь, взаперти, им хочется вырваться в открытую пустыню, сражаться так, как они умеют.
В ту самую ночь сотня воинов бин-Шибама вырвалась из городских ворот и плотной группой промчалась через линии турок, чтобы исчезнуть в пустыне. Стражи едва успели захлопнуть ворота, прежде чем нападающие воспользовались подвернувшейся возможностью.
— Разве ты не мог их остановить? — резко спросил Мансур на следующее утро.
Бин-Шибам пожал плечами, явно его не понимая, и вместо него ответил Дориан:
— Саары не слушают приказов, Мансур. Они следуют за шейхом только до тех пор, пока согласны выполнять то, чего он от них требует. А если не согласны — возвращаются домой.
— А раз это началось, уйдут еще многие. Дахмы и авамиры тоже беспокойны, — предупредил их Мустафа Зиндара.
На рассвете следующего дня вражеские орудия, установленные в глубоких укрепленных окопах, начали бомбардировку южной стены. Подсчитывая вспышки и облака дыма каждого залпа, Дориан и Мансур определили, что в окопах стоят одиннадцать пушек огромного калибра. Эти орудия стреляли каменными ядрами, весом явно больше ста фунтов каждое. Их полет можно было видеть невооруженным взглядом. Мансур подсчитал интервалы: требовалось почти двадцать минут для перезарядки каждой пушки. Как только они оказывались готовы, массивные ядра летели в цель с пугающей точностью, и каждое ядро ложилось в нескольких футах от предыдущего. Одно из них делало трещину в могучем каменном блоке стены, а второе, ударившее в то же самое место, разбивало его окончательно. Если ядро попадало в одно из бревен, которыми оборонявшиеся укрепляли слабые места, бревно разлеталось в щепки. К ночи первого дня в стенах появились две бреши. Как только окончательно стемнело, группы рабочих под командой Мансура бросились к стене, чтобы начать ремонт.
С рассветом бомбардировка возобновилась. К полудню результаты ремонта оказались сметены, а каменные ядра начали увеличивать проломы. Дориан, развернув половину своих орудий для усиления огня с южной стены, вел неустанный обстрел. Однако пушки Зейна хорошо скрывались в укрепленных окопах, их защищали песчаные габионы. Виднелись только бронзовые стволы, но они представляли собой слишком мелкие цели для огня с такого расстояния. Когда снаряды оборонявшихся попадали в габионы, наполненные песком тростниковые корзины полностью гасили удар, и выстрелы почти не имели последствий.
Но примерно в середине дня удалось открыть счет. Одно из двадцатифунтовых ядер угодило прямо в ствол огромной пушки на левом фланге. Бронза зазвенела, как церковный колокол, и огромная масса металла отлетела назад на лафете, раздавив в фарш орудийный расчет. Защитники городских стен громкими криками поздравили себя и удвоили усилия. Но потом до самых сумерек им не удалось повторить успех, в то время как проломы в стенах стали шире.
Как только зашла луна, бин-Шибам и Мансур сделали вылазку к вражеским позициям. Каждый из них взял с собой двадцать человек. И хотя турки ожидали чего-то подобного, отряду Мансура почти удалось добраться до орудийных окопов, прежде чем их заметили и один из стражей выстрелил из мушкета. Пуля пролетела мимо головы Мансура, и он крикнул своим людям:
— За мной!
Он пролез через амбразуру, спрыгнул на ствол пушки и, пробежав по нему, ударил клинком в горло человека, стрелявшего в него. Тот уронил мушкет, который как раз пытался перезарядить, и обеими руками схватился за клинок. Мансур резко дернул его назад, и сталь срезала пальцы турка. Мансур перескочил через извивавшееся тело и напал на турецких артиллеристов, плохо соображавших спросонок, запутавшихся в одеялах. Он убил еще одного и ранил третьего прежде, чем остальные с криками ужаса умчались в темноту.
Люди Мансура присоединились к нападению. Пока они занимались делом, сам Мансур затолкал в запальное устройство пушки один из железных штырей, принесенных им в ранце, а его помощник загнал штырь вглубь несколькими мощными ударами молотка.
Потом они побежали по окопу, соединявшему укрепления. Там артиллеристы уже полностью проснулись и ждали их с пиками и боевыми топорами. В долю секунды стычка превратилась в шумную схватку, и Мансур понял, что до второго орудия им не добраться. По соединительным окопам на помощь своим бежали многочисленные враги.