— Прекрасные молодые люди, — согласилась Луиза.
— Теперь мне нужен только враг, чтобы послать их в битву! — Бешвайо нахмурился еще ужаснее. — Я отправлял разведчиков во все стороны на двадцать дней пути, но не нашел пищи для моих копий!
— Я твой брат, — сказал Джим. — И не могу стерпеть, чтобы ты страдал от такого невезения. У меня есть враг. А поскольку ты мне брат, я поделюсь с тобой этим врагом.
Бешвайо уставился на него и долго молчал. А потом раскатился таким ревущим хохотом, что все его индуны и беременные жены истерически захохотали, пытаясь подражать ему.
— Покажи мне нашего врага, Сомоя! И мы сожрем их, как пара черногривых львов пожирает газель!
Три дня спустя, когда фургоны отправились в обратный путь к побережью, Бешвайо шел с ними — он распевал военные гимны во главе своих новых отрядов и их испытанных в боях индун.
Следуя приказу Дориана, «Эльф» и «Месть», войдя в Мозамбикский пролив, разделились. Кумрах пошел вдоль западного побережья острова Мадагаскар, а Батула — вдоль восточного берега Африканского материка. Они останавливались у каждой попавшейся им на пути рыбацкой деревушки. После переговоров со старейшинами этих деревень они, заплатив бусами, медной проволокой и прочим, вроде рыболовных снастей и бронзовых гвоздей, нанимали пеструю флотилию фелюг и рыбацких лодок с выносными уключинами. К тому времени, когда корабли снова встретились у северной оконечности длинного острова, они походили на уток, окруженных стаями утят. Нанятые ими суденышки в основной своей массе были старыми и ветхими, многие держались на плаву лишь благодаря постоянной откачке воды.
Батула и Кумрах поставили их цепью от острова до материка, потом отвели свои корабли подальше на юг, чтобы поддерживать с лодками только зрительный контакт. Таким образом, они рассчитывали предупредить бегство какого-либо из этих хрупких суденышек и получить от них сообщение, когда на северном горизонте появится конвой военных дау Зейна; при этом сами они не выдали бы своего присутствия. Капитаны надеялись, что, если вахтенные Зейна заметят некоторые из крошечных лодок, они примут их за обычные, вполне невинные рыбацкие посудины, каких много имелось в прибрежных водах.
Недели вынужденного безделья тянулись медленно. На лодках-разведчиках зрело недовольство. Рыбаки не привыкли так долго находиться в море. Команды роптали из-за опасности, неудобств и скуки, боялись, что их лодки развалятся или налетит казкази и унесет их. Цепочка становилась все реже, и при шторме или в темноте даже такой большой флот, как у Зейна, мог спокойно проскользнуть через нее.
Батула поставил Тазуза на наиболее выгодное место, там, откуда хорошо просматривались низкие синие очертания Африканского материка. Он предполагал, что Зейн будет держаться вблизи от торговых поселений Омана, которые столетиями строились у каждого подходящего речного устья, и закрытой бухты, и лагуны вдоль этих берегов. Там Зейн мог обновлять запасы и набирать свежую воду.
Батула нервничал, пока тянулись эти длинные пустые дни. Каждое утро с первыми лучами рассвета он поднимался на мачту «Мести» и всматривался в редеющую тьму, надеясь заметить фелюгу Тазуза. И ни разу не разочаровался. Даже в самую дурную погоду, когда другие лодки спешили найти укрытие, Тазуз упорно оставался на своем месте. Хотя иногда его лодка, казалось, вот-вот скроется под серыми вздувшимися волнами Мозамбикского течения, его грязный латинский парус всегда появлялся из сумрака.
В это утро ветер ослабел, превратившись в ласкающий зефир. Течение успокоилось, посылая длинные ряды мягких волн с севера. Батула беспокойно высматривал фелюгу, но оказался не готов к тому, что призрачные очертания латинского паруса возникли из легкого тумана меньше чем в одной морской миле впереди.
— На нем голубой сигнал! — взволнованно воскликнул Батула.
Длинный голубой флажок на мачте фелюги извивался на легком ветру, как летучий змей. Он был небесного цвета, цвета аль-Салила.
— Это знак для нас! Тазуз обнаружил вражеский флот!
Батула тут же осознал опасность. Утренний туман рассеется с восходом солнца, и день ожидался ясным, с видимостью до самого горизонта. А Батула не мог знать, насколько фелюга обогнала флот врага.
Он так стремительно скользнул вниз по вантам, что канаты обожгли ему ладони, и, едва ноги ударились о палубу, он тут же закричал матросам, приказывая развернуть корабль на юг. Тазуз шел в его кильватере, но быстро догонял. Через час суда сошлись, и Тазуз закричал Батуле:
— Там не меньше пяти больших кораблей, идут по проливу! За ними могут следовать и другие. Не скажу наверняка, но мне показалось, я заметил еще паруса на горизонте.
— Когда ты их видел в последний раз? — прокричал Батула.
— При последнем свете вчера вечером.
— Они окликнули тебя или попытались перехватить?
— Они на меня и внимания не обратили! Думаю, приняли за прибрежного торговца или рыбака. Я не менял курса до темноты.
Тазуз был опытным человеком. Не возбуждая у врагов подозрений, он сумел ускользнуть от них и предупредить два больших корабля.
— Туман начинает редеть, эфенди! — крикнул сверху вахтенный.
Батула и сам уже видел, что туман рассеивается. Схватив подзорную трубу, он снова поднялся на мачту. И едва успел устроиться в гнезде, как туман разом сдвинулся в сторону, словно полупрозрачный занавес, и вспыхнули лучи утреннего солнца.
Батула посмотрел на север. Позади фелюги пролив казался пустынным, представляя собой просто широкое синее водное пространство. Мадагаскар, лежавший на востоке, терялся за горизонтом. Африка казалась бесплотной синей тенью на западе, и на ее фоне обрисовывался силуэт «Эльфа».
И ничего, кроме двух их кораблей.
— Мы сильно обогнали врага за ночь…
Сердце Батулы пело от облегчения. Он снова посмотрел на север, внимательно изучая четкую линию горизонта.
— Ах! — выдохнул он. И потом: — О, ну да…
Он заметил мгновенную белую вспышку, как будто чайка взмахнула крыльями и тут же исчезла. Первые корабли флота Зейна находились там, из-за горизонта показались только верхушки мачт.
Он снова закричал Тазузу:
— Тазуз, несись к «Эльфу», предупреди их! Дай выстрел, чтобы они обратили на тебя внимание… — Он вдруг умолк и посмотрел на далекую шхуну. — Нет! Не нужно. Кумрах уже все понял. Он сам спешит к нам.
Возможно, Кумрах тоже заметил вражеские паруса на севере, а может, его просто насторожило странное поведение «Мести». Но какова бы ни была причина, он развернул корабль и шел на юг под всеми парусами.
Весь этот день ветер казкази усиливался, пока снова не набрал свою обычную яростную мощь, и корабли просто летели к Нативити-Бей. К полудню корабли Зейна уже нельзя было заметить в пустом море за их кормой. К концу дня Кумрах подвел свой корабль ближе, и теперь они шли практически рядом, но фелюга Тазуза уже почти исчезла впереди.
Батула наблюдал, как уменьшается латинский парус и наконец исчезает в сумерках. Он снова склонился над картой, проводя вычисления:
— При таком ветре Тазуз доберется до Нативити-Бей за семь дней. Нам понадобится десять, и Зейн отстанет от нас дня на три или четыре. Мы сумеем вовремя предупредить аль-Салила.
Зейн аль-Дин сидел, скрестив ноги, на постели из подушек и шелковых ковриков, сваленных грудой на подветренной стороне палубы флагманского корабля, под холщовым балдахином, укрывавшим его от солнца, ветра и брызг, которые высоко взлетали каждый раз, когда «Суфи» врезался в зеленые волны. Имя его корабля означало главный мистический символ ислама. Этот корабль являлся самым могучим и грозным во всем флоте Омана. Рахмада, его капитана, калиф лично избрал для этого похода.
Рахмад распростерся перед Зейном:
— Ваше величество, китовая спина, что охраняет вход в залив, где прячется крепость предателя, уже видна.
Зейн кивнул с довольным видом и, отпустив капитана, повернулся к сэру Гаю, сидевшему напротив него:
— Если Рахмад сумел привести нас прямо к цели, не видя земли двадцать дней подряд, он хорош! Ну что ж, проверим, правду ли он сказал.
Они вместе встали и подошли к поручням. Рахмад и Лалех почтительно склонились при их приближении.
— Что скажешь? — требовательно спросил Зейн Лалеха. — Это тот самый залив, где ты обнаружил корабли аль-Салила?
— Великий, это он самый! Там действительно логово аль-Салила! С высоты вон того мыса я смотрел на залив, где он построил форт и где стоят его корабли.
Рахмад с глубоким поклоном протянул Зейну свою бронзовую подзорную трубу. Зейн аль-Дин легко приспосабливался к корабельной качке. За месяцы, проведенные в море, его ноги окрепли. Он изучил в трубу далекий берег. Потом опустил трубу, со щелчком сложил ее и улыбнулся:
— Можно не сомневаться, что наше появление вселит ужас в сердце твоего и моего брата-предателя. И нам не нужно подбираться к берегу на ощупь. Мы не станем предупреждать его заранее, а появимся внезапно, во всем великолепии наших сил. Но он ведь уже должен в глубине души понимать, что возмездие его настигнет.
— И у него нет времени спрятать награбленное, — радостно согласился сэр Гай. — Его корабли должны все так же стоять в заливе, а этот ветер прижмет их к берегу перед нашим нападением.
— Верно говорит английский эфенди. Ветер ровный, с востока, могучий калиф! — Рахмад посмотрел на огромный парус. — Он быстро донесет нас до места. Мы сможем войти в лагуну до полудня.
— А где эта река Умгени, у которой высадятся главные силы паши Коотса?
— Ваше величество, ее не увидеть с такого расстояния. Вон там, к северу, вход в бухту… — Рахмад вдруг умолк, его лицо изменилось. — Там корабль!
Он вытянул руку, показывая.
Зейну понадобилось несколько мгновений, чтобы различить паруса на фоне суши.
— Что за корабль?
— Не скажу точно. Возможно, фелюга. Она маленькая, но такие идут очень быстро. Смотрите! Она появилась откуда-то с моря!
— Ты можешь послать один из наших кораблей и захватить ее? — спросил Зейн.