За несколько недель до этого три корабля — «Месть», «Эльф» и «Арктур» — с отливом вышли из Нативити-Бей. Они оставили Тазуза на его маленькой фелюге неподалеку от утеса, чтобы тот ждал прибытия флота Зейна, а сами ушли в засаду за восточный горизонт.
Руби Корниш на «Арктуре» каждый полдень проводил измерения положения солнца, а Кумрах на «Эльфе» и Батула на «Мести» инстинктивно вели корабли почти с такой же точностью, с какой это делал Корниш при помощи навигационных инструментов.
Мансур почти все дневные часы проводил на грот-мачте «Арктура», глядя на горизонт через подзорную трубу, пока его правый глаз не наливался кровью от напряжения и солнечного блеска на воде. А каждый вечер после раннего ужина с Корнишем он отправлялся в каюту Верити. И сидел допоздна за ее письменным бюро. Она дала ему ключ от ящиков.
— Никто и никогда не читал мои записи. Я писала по-арабски, чтобы ни отец, ни мать не могли ничего понять в них. Видишь ли, дорогой, я никогда по-настоящему не доверяла никому из них, — сказала Верити со смехом. — Хочу, чтобы ты стал первым, кто все это прочтет. Так ты сможешь разделить со мной мою жизнь и мои самые тайные мысли и секреты.
— Я смущен такой великой честью…
Голос Мансура слегка дрогнул при этих словах.
— Дело не в чести, дело в любви, — ответила она. — Отныне и навсегда я ничего не скрою от тебя.
Мансур обнаружил, что дневники Верити охватывают последние десять лет ее жизни, с того дня, как ей исполнилось девять лет. Это были подробные записи о чувствах юной девочки, постепенно становившейся женщиной. Он каждый вечер засиживался над ними и при свете масляной лампы разделял с ней желания и изумление перед жизнью, ее девичьи горести и маленькие победы. Где-то страницы наполняла радость, а где-то с них выплескивалась такая острая горечь, что сердце Мансура болело за нее.
Попадались там и темные, загадочные страницы, на которых Верити размышляла о своих отношениях с родителями. По коже Мансура ползли мурашки, когда Верити со страхом намекала на нечто, когда писала о своем отце. Она не пропускала ни единой подробности, описывая наказания, которые он обрушивал на нее, и рука Мансура дрожала от гнева, когда он переворачивал душистые страницы.
Встречались и записи, которые ошеломляли Мансура блестящими открытиями. Он постоянно изумлялся, как Верити удается выбирать слова, точные и яркие. Иногда дневники заставляли его смеяться вслух, а иногда его глаза наполнялись слезами.
Последняя часть предпоследней тетради охватывала период с первой их встречи на борту «Арктура» в порту Маската до расставания на дороге при возвращении из Искандербада. В одном месте Верити написала о Мансуре: «Хотя он этого пока не знает, он уже завладел частью меня. И с этого времени и навсегда следы наших ног будут тянуться рядом на песках времени».
Когда наконец слова Верити выжигали все эмоции Мансура, он задувал лампу и, ошеломленный, шел к ее постели. Густой аромат ее волос держался на ее подушке, простыни пропитались запахом ее тела. Среди ночи Мансур просыпался и тянулся к ней, а осознание того, что ее нет рядом, исторгало из его груди тихий мучительный стон. И тогда он негодовал на собственного отца за то, что тот не позволил Верити оставаться с ним и отослал ее в фургоны к Саре, Луизе и малышу Джорджу, в холмы внутренней части материка.
Но как бы мало ни спал Мансур, он всегда оказывался на палубе «Арктура», когда звучали восемь ударов средней вахты, и еще до первых проблесков рассвета уже сидел наверху, наблюдая и выжидая.
«Арктур», как самый могучий, но и самый медлительный из кораблей их эскадры, держался с наветренной стороны, а Мансур обладал самым острым зрением из всей команды. Именно он первым заметил крохотное пятнышко паруса фелюги, появившееся из-за горизонта. Как только на корабле убедились, что это именно она, Руби Корниш повернул «Арктур» и пошел ей наперехват.
Тазуз ответил на его оклик:
— Зейн аль-Дин здесь, с ним двадцать пять больших дау!
Потом он развернулся и повел эскадру к Африканскому материку, видневшемуся на горизонте, темно-синему и зловещему, словно какое-то чудище из морских глубин.
И снова именно Мансур первым увидел очертания вражеской флотилии, стоявшей у входа в устье реки Умгени. Паруса были спущены, темные силуэты судов сливались с фоном холмов и леса.
— Они встали именно так, как ожидал твой отец.
Корниш внимательно изучал врага, пока они приближались к нему.
— И они уже отправляют шлюпки на берег. Нападение началось.
Их корабли быстро сокращали расстояние, но враг, похоже, оказался настолько поглощен переправкой отрядов на сушу, что не трудился наблюдать за тем, что происходит позади него в открытом море.
— Пять военных дау. — Мансур показал на них. — Остальные — грузовые.
— Погода на нашей стороне. — Корниш благодушно улыбнулся, его лицо вспыхнуло удовлетворением. — Тот самый ветер, который помогает нам, прижмет их к берегу. Если они поднимут якоря, их почти сразу прибьет к песку. Кадем и Абубакер в нашей власти. Как будем действовать, ваше высочество?
Корниш посмотрел на Мансура. Дориан назначил сына командующим эскадрой: этого требовал королевский ранг Мансура. Капитаны-арабы просто не поняли бы иного и никого другого не приняли бы на этом месте.
— Интуиция подсказывает мне, что надо сразу напасть на военные дау, пока они нам подвластны. Если мы сумеем их уничтожить, то грузовые суда сами упадут к нам на колени, как перезревшие фрукты. Вы со мной согласны, капитан Корниш?
— От всего сердца, ваше высочество.
Корниш коснулся полей своей шляпы, выражая признательность Мансуру за его тактичность.
— Тогда, будьте любезны, давайте сблизимся с нашими кораблями, чтобы я мог передать им приказ. И назначу каждому его цель. А мы на «Арктуре» займемся самым большим судном. — Мансур показал на дау в центре ряда стоящих судов. — Почти наверняка им командует Кадем ибн Абубакер. Я захвачу корабль и возьму Кадема в плен, а вы пойдете дальше и сделаете то же самое со следующим судном.
«Эльф» и «Месть» шли немного впереди, слегка убавив парусов, чтобы не слишком обгонять «Арктур». Мансур окликнул их и показал каждому цель. Как только они поняли, чего он от них хочет, они устремились вперед, к ряду стоящих судов.
Враг наконец заметил их приближение, и по его флоту быстро распространилась суматоха. Три из грузовых судов занимались высадкой лошадей. Животных поднимали на петлях, подведенных под животы, и опускали в воду. Там их освобождали, и те сами плыли к берегу. Их ждали матросы на маленьких шлюпках, чтобы помочь животным перейти прибой. В воде уже находилось больше сотни больных, измученных лошадей, изо всех сил пытавшихся добраться до песка.
Когда на грузовых дау увидели большие корабли, идущие к ним с выставленными в бойницах орудиями, капитаны запаниковали. Несколькими ударами топоров они перерубили якорные канаты и попытались удрать. Два дау столкнулись, и их вместе понесло к бурному пенистому прибою. Волны переваливались через их палубы. Одно дау перевернулось и потащило за собой второе. На поверхности воды поплыли обломки, люди и лошади. Одно или два из других грузовых дау тоже перерубили канаты якорей и подняли паруса. Несмотря на опасность подобных действий вблизи от берега, они все же сумели выйти на взморье.
— Они безоружны и для нас неопасны, — сказал Мансур Корнишу. — Пусть уходят. Мы сможем догнать их потом. Сначала нам нужно разобраться с военными дау.
Он оставил Корниша и направился к абордажному отряду, чтобы возглавить его. Пять военных дау продолжали стоять на якорях. Они были слишком большими и неповоротливыми, чтобы рискнуть маневрировать так близко от подветренного берега перед столь могучим врагом. Им ничего не оставалось, как принять бой.
«Арктур» прямиком пошел на самое большое дау. Стоя на носу, Мансур осматривал палубу вражеского корабля, пока они сближались.
— Вон он! — внезапно закричал он, указывая мечом. — Я так и знал, что он должен быть здесь!
Корабли уже были так близко друг к другу, что Кадем услышал его голос и повернул голову. Тут же между ними пронеслась молния откровенной ненависти, почти ощутимая физически.
— Один бортовой залп, капитан Корниш! — Мансур оглянулся на шканцы. — Мы возьмем их на абордаж с носа под прикрытием дыма.
Корниш взмахом руки дал понять, что понял приказ, и повел корабль на сближение.
Ветер удерживал дау Кадема носом к морю, кормой к берегу. Хотя команда оманцев уже демонстративно выставила пушки, стрелять они не могли. Корниш прошел перед носом дау Кадема, чтобы расстрелять его в упор. «Арктур» стоял на воде намного выше, чем дау, и его орудия могли стрелять сверху вниз. Корниш приказал зарядить их крупной картечью, и бортовые орудия дали залп. Густая туча серого порохового дыма вырвалась наружу, а вместе с ней — обрывки горящих пыжей. Потом ветер отогнал дым в сторону, открывая картину чудовищных разрушений. По доскам палубы дау словно прошлись когти гигантского чудовищного кота. Пушкари лежали окровавленными кучами у так и не давших выстрела пушек. Разбитые шпигаты покраснели от крови.
Мансур взглядом поискал Кадема среди этой кровавой бойни. И, с трудом веря собственным глазам, увидел, что тот невредим и по-прежнему на ногах: он носился по палубе в попытке собрать ошеломленных матросов, уцелевших после жуткого удара железных шаров.
Корниш искусно позволил корпусам двух судов соприкоснуться, а потом удерживал их рядом, осторожно действуя рулем. Мансур стремительно бросил вперед абордажную команду. Потом, предоставив Мансуру и его людям захватить дау, Корниш отошел к ряду стоявших судов и напал на следующее военное дау, прежде чем то успело скрыться в море. После этого он дал себе небольшую передышку, на несколько минут, чтобы посмотреть, как идут дела у двух шхун.
«Месть» и «Эльф», осыпав противника градом огня, уже взяли на абордаж выбранные ими арабские суда. Еще три грузовых дау унесло к линии прибоя, где они перевернулись; еще несколько продолжали стоять на якорях. Корниш насчитал шесть судов, избежавших атаки, которые отчаянно пытались выйти в открытое море. Потом, взглянув через корму своего корабля, увидел отчаянную схватку, захватившую палубу дау Кадема, так и не снявшегося с якоря. Он надеялся увидеть во главе сражающихся Мансура, но рассмотреть что-либо в этой невероятной свалке оказалось просто невозможно. Корниш под