Сталь вошла в его тело на всю длину, и Мансур ощутил, как рукоятка ударилась о нижнее ребро. Тогда он потянул кинжал вниз, и живот Кадема распахнулся, как кошелек, от ребер до тазовой кости.
Все тело Кадема бешено содрогнулось, он отпустил Мансура и оттолкнулся от него, переворачиваясь на спину. Кадем всплыл на поверхность, пытаясь обеими руками затолкнуть внутренности обратно в огромную рану. Но его кишки синеватыми скользкими канатами выползали наружу и разворачивались вокруг него, пока наконец не опутали его ноги… Лицо Кадема обратилось к небу, рот открылся в молчаливом вопле ярости и отчаяния.
Мансур огляделся, ища Кадема, но пострадавший глаз плохо видел, лицо Кадема дробилось, как многочисленные отражения в треснувшем зеркале. Голову Мансура терзала такая боль, что ему казалось: она вот-вот взорвется. В страхе перед тем, что может обнаружить, он коснулся своего лица. И с безграничным облегчением понял, что глаз все еще на месте, а не висит на щеке.
Новая волна накрыла Мансура, и когда он снова всплыл, то уже не нашел Кадема. Зато увидел нечто куда более страшное. Устья африканских рек, что несли с собой в море сточные воды и множество пищевых отходов, являлись естественными местами кормления замбезийских акул. Мансур был прекрасно с ними знаком, и он сразу узнал притупленный спинной плавник, скользивший в его сторону: акулу привлек запах крови и внутренностей.
Очередная волна высоко подняла жуткую тварь, и на мгновение Мансур отчетливо увидел в зеленой воде ее силуэт. Казалось, акула смотрит прямо на него неумолимым темным глазом. В очертаниях ее длинного подвижного тела, в гладкой медной коже заключалась своеобразная зловещая красота. Хвост и плавники акулы походили на гигантские клинки, а пасть словно искривилась в жестокой, расчетливой усмешке.
Резво взмахнув хвостом, акула пронеслась мимо Мансура, слегка задев его ноги. И исчезла. Но ее исчезновение было еще страшнее ее присутствия. Мансур знал, что акула описывает круги под ним. Это было прелюдией к нападению.
Он разговаривал с несколькими людьми, пережившими столкновение с этими чудовищами, и все они лишились ног или рук либо получили другие страшные раны, и все говорили одно и то же:
— Она сначала задевает тебя, а потом нападает.
Мансур перевернулся на живот, не обращая внимания на боль в глазу. К счастью, подоспела следующая волна, и он поплыл вместе с ней; она подняла его, как младенца, и быстро понесла к берегу. Ощутив под ногами песок, Мансур с трудом поднялся выше по склону, и на него рушились все новые волны.
Мансур держался ладонью за глаз, хрипя от боли, и, как только оказался выше линии прибоя, упал на колени. Оторвав полосу ткани от своей набедренной повязки, он туго обмотал ею голову в попытке ослабить боль.
Потом он всмотрелся в волны, бурлящие недалеко от берега. В пятидесяти ярдах от себя он увидел, как на поверхности появилось что-то светлое, и понял, что это рука. Вода под ней сильно забурлила, словно там двигалось нечто тяжелое, и рука снова исчезла, увлеченная вниз.
Мансур неуверенно встал и увидел, что тело Кадема рвут на куски уже две акулы. Они дрались за добычу, как две собаки дерутся за кость. Они старались отогнать друг друга на мелководье сильными ударами хвостов. Наконец одна из волн подхватила то, что осталось от тела Кадема ибн Абубакера, и выбросила на песок. Акулы еще какое-то время мельтешили за волнами прибоя, а потом исчезли.
Мансур спустился по склону, чтобы взглянуть на останки своего врага. Из тела оказался вырван огромный полукруглый кусок. Морская вода смыла кровь, и теперь все стало чистым, розовым. Но даже в смерти открытые глаза смотрели злобно, а рот кривился от ненависти.
— Я исполнил свой долг, — прошептал Мансур. — Возможно, теперь тень моей матушки найдет покой. — Он ткнул ногой изуродованный труп. — Что до тебя, Кадем ибн Абубакер, то половина твоей плоти — в брюхе морских тварей. Тебе никогда не обрести мира и покоя. Желаю тебе страдать вечно!
Он отвернулся и посмотрел на море. Битва почти закончилась. Три военных дау были захвачены, на их мачтах взвились синие флаги аль-Салила. Одно дау, совершенно разбитое, как и грузовые суда, болталось на волнах прибоя.
«Арктур» гнался в море за уцелевшим военным дау, обстреливая его из пушек. «Месть» пыталась преследовать грузовые суда, но они уже рассыпались по океану.
Потом Мансур увидел выходившего из устья реки «Эльфа» и замахал руками. Он знал, что добрый и преданный Кумрах будет его искать и что даже с такого расстояния распознает цвет его волос. Почти сразу он увидел, что не ошибся: с «Эльфа» спустили шлюпку, и она направилась через прибой, чтобы забрать его. Мансур все еще плохо видел, но ему показалось, что он узнал самого Кумраха, стоявшего на носу.
Отвернувшись от приближавшейся лодки, Мансур бросил взгляд вдоль берега. На песке, на милю вдоль края воды, лежали тела утонувших людей и лошадей с разбитых дау. Кое-кто из врагов выжил. Мужчины сидели на корточках поодиночке или стояли маленькими растерянными группами, но ясно было, что боевого духа в них не осталось. Уцелевшие лошади бродили вдоль края джунглей.
Мансур потерял в волнах кинжал. И почувствовал себя бесконечно уязвимым — он наполовину ослеп, лишился одежды и оружия. Стараясь не замечать боли в глазу, Мансур поспешил к одному из ближайших тел. На нем осталась короткая рубаха, на поясе висело оружие. Мансур забрал эти жалкие остатки, через голову натянул на себя рубаху. Потом вытащил из ножен ятаган, проверил лезвие. Оно оказалось из отличной дамасской стали. Чтобы испытать его, он срезал несколько волосков со своей руки, а потом вернул ятаган в ножны. И впервые услышал далекие голоса. Они доносились из зарослей над берегом.
«Ничего еще не кончено!» — понял он.
В этот момент из джунглей вырвались бегущие люди. Они были почти в фарлонге выше по берегу, между Мансуром и устьем реки, но он видел, что это арабы и турки. Их гнала к воде толпа воинов Бешвайо. В воздухе мелькали пики, вонзаясь в живую плоть, победоносные крики воинов смешивались с отчаянными воплями врага.
— Нги дхала! Я наелся!
Мансур осознал новую угрозу. Люди Бешвайо, охваченные яростью, стремились убивать. Никто из них сейчас не узнал бы его: он был еще одним бледным бородатым лицом, и они закололи бы его с таким же восторгом, как любого из оманцев.
Мансур побежал по плотному влажному песку вдоль прибоя к речному устью. Выжившие в битве арабы, сообразив, что их вот-вот загонят в воду, повернулись лицом к преследователям. В последнем отчаянном усилии они столкнулись с воинами Бешвайо. Между ними и морем оставался лишь узкий промежуток, но Мансур промчался через него, хотя боль в глазу заставляла его рычать при каждом шаге. Он уже почти спасся, а лодка с «Эльфа» уже проскочила через прибой в спокойную воду. Она должна была подойти к берегу раньше, чем туда добежал бы Мансур.
И тут за его спиной раздались крики, он оглянулся. Трое из черных воинов заметили его. Они оставили окруженных арабов своим товарищам, а сами погнались за Мансуром, визжа и подвывая от возбуждения, словно гончие, почуявшие запах зайца.
Впереди подбодряюще кричали с лодки:
— Мы уже здесь, ваше высочество! Беги, во имя Всевышнего!
Мансур узнал голос Кумраха.
Он бежал, но борьба с прибоем и боль в глазу лишили его сил; он уже слышал топот босых ног по влажному песку за своей спиной. Он почти ощущал, как стальной наконечник ассегая вонзается ему между лопатками. Кумрах и лодка были уже в тридцати шагах впереди, но они точно так же могли находиться и в тридцати лигах.
Рядом с плечом Мансура раздалось хриплое дыхание одного из воинов. Мансуру пришлось повернуться к нему лицом ради защиты. Он выхватил из ножен ятаган и резко обернулся.
Первый из воинов находился так близко, что уже отвел назад ассегай для смертельного удара снизу. Но тут же приостановился и негромко крикнул остальным двоим:
— Бычий рог!
Это была их излюбленная тактика. Они расходились и окружали противника с трех сторон.
Теперь, куда бы ни повернулся Мансур, его спина оставалась открытой для удара. Он понимал, что уже покойник, но все равно бросился на того, кто стоял прямо перед ним.
Однако не успел он скрестить с ним оружие, как сзади раздался крик Кумраха:
— Падай, принц!
Мансур не колебался; он тут же распластался на песке.
Его противник остановился над ним, высоко занеся ассегай.
— Нги дхала!
Люди Бешвайо еще не понимали всей силы близкого мушкетного огня. И прежде чем воин успел нанести удар, залп пронесся над тем местом, где лежал Мансур. Пуля ударила воина в локоть, и его рука сломалась, как тонкий прутик. Ассегай вылетел из его пальцев, и воин отшатнулся назад, когда вторая пуля попала ему в грудь. Мансур быстро перекатился лицом к двум другим воинам, но один уже стоял на коленях, держась за живот, а второй лежал на спине, конвульсивно дергая ногами: ему снесло половину головы.
— Скорей, принц Мансур! — закричал Кумрах сквозь пороховой туман, окутавший лодку.
Дым снесло ветром, и Мансур увидел, что ради его спасения все матросы выстрелили одновременно. Он с трудом поднялся на ноги и пошатываясь побрел к лодке. Теперь, когда смертельная опасность миновала, у него не хватило сил даже на то, чтобы перевалиться через фальшборт. Но множество сильных рук протянулись к нему и подняли в лодку.
Том и Дориан, стоя рядом на коленях в орудийном окопе, положили подзорные трубы на парапет. Они изучали корабли Зейна, стоявшие группой под стенами форта на дальней стороне залива; суда обстреливали стены.
Дориан со всем старанием установил длинноствольные девятифунтовые пушки. С такой высоты они могли осыпать ядрами все части залива. И никакой корабль, прошедший через узкий пролив внутрь, не мог от них укрыться. Это стало настоящим геркулесовым трудом — затащить орудия на скалу. Утес был таким высоким и крутым, а пушки — такими тяжелыми, что поднять их прямо с берега оказалось невозможно.