Баккат, маленький желтокожий бушмен, объяснил Джиму еще в детстве, как это случилось. Однажды в незапамятные времена, когда солнце впервые поднялось над миром, а земля была совсем новой, покрытой свежей росой, Кстог, отец всех кхойзанов, бушменов, поймал в хитроумную ловушку Импизи, гиену. А как известно всему миру, Импизи был и остается могущественным магом. Когда Кстог наточил свой нож, чтобы перерезать ему горло, Импизи сказал ему:
— Кстог, если ты отпустишь меня, я сотворю для тебя волшебство. Вместо моей плоти, воняющей грифом, которого я съел, ты получишь холмы белого жира и горы сладкого мяса антилоп канна и будешь жарить их на своем костре всю свою жизнь.
— Как такое возможно, о Гиена? — удивился Кстог, хотя его рот уже наполнился слюной при мысли о мясе антилоп.
Канны обладали хитростью, и поиск их представлял изрядный труд.
— Я наложу на канн чары, и, когда они будут бродить по равнинам и горам, они станут издавать шум, который приведет тебя к ним.
Тогда Кстог отпустил Импизи, и с тех самых пор канны стали издавать щелчки на ходу, предупреждая охотника о своем приближении.
Джим усмехнулся, припомнив историю Бакката. Он осторожно отвел назад тяжелый курок и прижал обитый бронзой приклад к плечу. Щелканье приблизилось, время от времени останавливаясь, но потом возобновляясь. Джим наблюдал за линией гребня прямо перед собой — и вдруг на фоне неба появилась пара больших рогов. Они были толстыми и длинными, как рука сильного мужчины, и закручивались в спирали; их блестящая черная поверхность отражала солнце.
Щелканье затихло, рога медленно качнулись из стороны в сторону, как будто животное прислушивалось. Джим слышал свист собственного дыхания, его нервы натянулись, как тетива лука. Потом снова раздался щелкающий звук, рога стали подниматься выше, и вот уже под ними появились длинные уши и пара огромных глаз. Эти темные глаза, прикрытые длинными ресницами, смотрели смирно и казались наполненными слезами. Глаза посмотрели прямо на Джима, и у него остановилось дыхание. Животное находилось так близко, что Джим видел, как оно моргает, и не осмеливался даже шелохнуться.
Потом самец канны отвел взгляд и повернул большую голову, чтобы посмотреть вниз, на склон, по которому он только что поднялся. И после этого двинулся в сторону Джима, а за ним появилось и остальное стадо. Джим не смог бы обхватить руками мощную шею канны: под ней висел тяжелый подгрудок, раскачивавшийся при каждом шаге. Спина и плечи антилопы стали синими от старости, и ростом животное не уступало самому Джиму.
В каком-то десятке шагов от места, где сидел Джим, канна остановился и опустил голову, чтобы общипать молодые листочки с невысокого куста. Через гребень холма следом за быком вышли другие антилопы. Самки обладали светло-коричневым цветом, и, хотя на их головах тоже красовались длинные спиралевидные рога, головы у них были не такими крупными, женственными. Телята имели красновато-коричневый цвет, и самые молодые еще не обзавелись рогами. Один теленок наклонил голову и весело боднул близнеца, потом они начали гоняться друг за другом по кругу. Их мать наблюдала за ними без особого интереса.
Охотничий инстинкт снова притянул взгляд Джима к огромному самцу. Тот продолжал жевать листки корявого куста. Джиму понадобилось сделать над собой серьезное усилие, чтобы отказаться от выстрела в это старое животное. Несмотря на то что такой бык мог стать прекрасным трофеем, его мясо, скорее всего, оказалось бы жестким и невкусным и жира на нем наверняка почти не нашлось бы.
Джим снова вспомнил философию Бакката: «Оставь старого быка для размножения, а самки пусть кормят своих малышей».
Джим медленно повернул голову, рассматривая стадо. И в этот момент из-за гребня появилась идеальная добыча.
Это был самец намного моложе вожака, от силы четырехлетка, обладавший настолько толстым задом, что золотисто-коричневая шкура на нем, казалось, вот-вот лопнет. Самец повернул в сторону, привлеченный блестящей зеленой листвой какого-то деревца. На его ветках висели зрелые пурпурные ягоды, и молодой самец шел к нему, пока не очутился прямо перед Джимом. И потянулся к веткам, чтобы ощипать ягоды, подставив под выстрел светло-коричневое горло.
Джим осторожно направил в его сторону дуло мушкета. Двигался он так медленно, как движется хамелеон, подбираясь к мухе. Разыгравшиеся телята взбивали копытами пыль и отвлекали обычно настороженных самок. Джим осторожно прицелился в горло быка. Он знал, что даже с такого близкого расстояния мощные лопатки канны могут остановить пулю. Ему требовалось найти ту точку в грудине, сквозь которую пуля проникнет в тело животного и доберется до его сердца, легких и пульсирующих артерий.
Джим положил палец на спусковой крючок и медленно, очень медленно стал нажимать на него, преодолевая соблазн мгновенно выстрелить. Боек упал с громким щелчком, кремень выбил искру, порох на полке вспыхнул, выбросив комок белого дыма, и приклад мушкета ударил в плечо Джима. Но прежде чем Джим успел опомниться после мощной отдачи, он заметил, как канна резко сгорбился. И понял, что его пуля угодила точно в цель, пронзив сердце животного.
Джим вскочил, чтобы посмотреть через облако дыма. Молодой бык все еще не шевелился, он застыл на месте, открыв рот. Джим увидел пулевое отверстие в гладкой шкуре на его горле.
Остальное стадо бросилось в бегство, бешено помчавшись вниз по склону; камни и пыль летели из-под копыт. Раненый самец попятился, неестественно изогнувшись. Его ноги подгибались и дрожали, он почти сразу сел на зад и вскинул голову к небу. Из его широко раскрытого рта хлынула фонтаном яркая легочная кровь. И тогда он перевернулся и упал на спину, судорожно дергая всеми четырьмя ногами в воздухе.
Джим стоял, наблюдая за последней агонией огромного существа.
Его ликование постепенно сменилось грустью истинного охотника, захваченного красотой и трагедией убийства. Когда антилопа затихла, Джим отложил мушкет и достал из ножен на поясе нож. Ухватившись за рога, он оттянул голову животного назад и двумя движениями опытной руки перерезал артерии по обе стороны горла, чтобы выпустить кровь. Потом поднял одну из мощных задних ног канны и отрезал мошонку самца.
Луиза показалась из-за гребня как раз тогда, когда Джим выпрямился, держа в руке пушистый белый мешочек. Ему пришлось объяснить:
— Если это оставить, оно испортит мясо.
Луиза отвела взгляд:
— Какое прекрасное животное… такое большое…
Ее как будто подавило то, что сделал Джим. Потом она выпрямилась в седле:
— Чем я могу тебе помочь?
— Сначала стреножь лошадей, — сказал он.
Луиза спрыгнула со спины Верной и отвела лошадей к дереву. Привязав их к стволу, она вернулась.
— Держи заднюю ногу, — велел Джим. — Если не вынуть внутренности, мясо прокиснет и испортится через несколько часов.
Это была тяжелая работа, но Луиза взялась за нее, не моргнув глазом. Когда Джим сделал разрез от паха быка до его ребер, кишки и все внутренности вывалились наружу.
— Придется испачкать руки, — предупредил Луизу Джим.
Но прежде чем он продолжил работу, поблизости прозвучал другой голос, высокий, похожий на детский:
— Я неплохо тебя научил, Сомоя.
Джим резко развернулся, инстинктивно взмахнув ножом, и уставился на маленького желтокожего человека, сидевшего на камне и наблюдавшего за ними.
— Баккат, мелкий шайтан! — крикнул Джим, скорее в испуге, чем в гневе. — Никогда больше так не делай! Откуда ты вообще взялся, скажи во имя Кулу-Кулу?
— Я тебя напугал, Сомоя?
Баккат смутился, и Джим вспомнил о хороших манерах. Он подошел к другу, чтобы исправить свою ошибку:
— Нет, конечно. Я издали тебя видел.
Никогда нельзя говорить бушмену, что вы его не заметили: он это воспримет как оскорбительный намек на его малые размеры.
— Ты же выше деревьев!
Лицо Бакката вспыхнуло удовольствием при комплименте.
— Я за тобой наблюдал с самого начала охоты. Ты правильно выбрал и правильно убил, Сомоя. Но, думаю, тебе понадобится помощь не только юной девушки, чтобы забрать мясо.
Он спрыгнул с камня. Остановившись перед Луизой, он приветственно сложил руки.
— Что он говорит? — спросила она Джима.
— Он говорит, что рад видеть тебя и что твои волосы похожи на солнечный свет, — пояснил Джим. — Похоже, он только что дал тебе африканское имя — Веланга, Солнечная Девушка.
— Пожалуйста, скажи ему, что я тоже рада его видеть и что он оказал мне большую честь.
Луиза улыбнулась, глядя на Бакката сверху вниз, и бушмен рассыпался веселым кудахтающим смехом.
Баккат нес на одном плече туземный топор, на другом — охотничий лук. Отложив в сторону лук и колчан со стрелами, он подошел к огромной туше с топором в руке, чтобы помочь Джиму.
Луизу поразило, как быстро работали двое мужчин. Каждый знал свое дело и выполнял его без колебаний и споров.
По локоть в крови, они полностью извлекли из туши все внутренности и огромный мешок желудка. Баккат, не отрываясь от работы, отрезал полоску желудка. Он несколько раз ударил ею по камню, чтобы стряхнуть наполовину переваренную зелень, после чего сразу сунул в рот и принялся жевать с откровенным удовольствием. Когда же они вытащили дымящуюся печень, то и Джим присоединился к пиру.
Луиза вытаращила глаза от ужаса.
— Это же сырое! — воскликнула она.
— Вы же в Голландии едите сырую селедку! — возразил Джим и предложил девушке полоску пурпурной печени.
Она хотела отказаться, но тут же поняла по выражению его лица, что это вызов с его стороны. Луиза еще немного поколебалась, пока не заметила, что Баккат тоже наблюдает за ней с коварной усмешкой и его глаза прячутся в морщинах.
Она взяла полоску печени и, собрав всю свою храбрость, сунула ее в рот. Ее чуть не вырвало, но она заставила себя жевать. Поначалу ее поразил резкий вкус, но девушка не нашла его неприятным. Луиза медленно разжевала печень и проглотила ее. И увидела, к своему глубокому удовлетворению, что Джим удручен. Она взяла еще одну полоску из его окровавленной руки и тоже съела.