Баккат пронзительно захохотал и ткнул локтем в ребра сидевшего на корточках Джима. Он восторженно качал головой, насмехаясь над Джимом, и всячески показывал жестами, что девушка выиграла в молчаливом соревновании.
— Если бы ты был хоть наполовину таким смешным, каким себя считаешь, — кисло сказал ему Джим, — ты мог бы стать главным остряком во всех пятидесяти племенах кхойзанов. А пока давай-ка вернемся к делу.
Они разделили мясо так, чтобы положить его на лошадей, а Баккат соорудил из сырой шкуры мешок, в который сложил почки, печень и рубец. Мешок весил почти столько же, сколько сам бушмен, однако Баккат взвалил его на плечи и помчался вперед.
Джим нес одно плечо антилопы, от веса которого у него почти подгибались ноги, а Луиза вела нагруженных лошадей.
Последнюю милю пути до Маджубы они прошли по ущелью уже в темноте.
Ксиа быстро бежал на полусогнутых ногах — такую походку бушмены назвали «поглощением ветра». Он мог не сбавлять хода от первых лучей рассвета до ночи. На ходу он разговаривал сам с собой, сам отвечая на собственные вопросы, хихикая над собственными шутками. Не замедляя скорости, он пил воду из роговой бутыли и ел, доставая куски из кожаной сумки, висевшей на его плече.
Ксиа напоминал себе о том, как он хитер и храбр.
— Я — Ксиа, могучий охотник! — заявил он и слегка подпрыгнул. — Я убил огромного слона отравленным наконечником моей стрелы.
Он вспоминал, как шел за тем слоном вдоль берега огромной реки. И упорно преследовал самца долго-долго — за это время молодая луна выросла, а потом опять съежилась.
— Я ни разу не потерял его след! Разве кто-то другой умеет такое? — Он покачал головой. — Нет! Способен ли на такое Баккат? Никогда! Может ли Баккат пустить стрелу точно в вену за ухом, чтобы яд добрался до сердца слона? Не может он так сделать!
Хрупкая стрела из тростника едва могла пронзить толстую слоновью кожу и никак не могла добраться до сердца или легких; охотник должен был найти один из толстых кровеносных сосудов, что подходили к самой поверхности кожи, и только так он имел возможность отравить животное. Понадобилось пять дней, чтобы яд свалил слона.
— Но я шел за ним все это время, танцевал и пел охотничью песню, когда он наконец упал, как гора, и поднял столб пыли высотой с деревья. Разве Баккат способен на такой охотничий подвиг? — спросил Ксиа у горных вершин, окружавших его. — Нет! — ответил он сам себе. — Никогда!
Ксиа и Баккат происходили из одного племени, но не являлись братьями.
— Мы не братья! — громко закричал Ксиа, разозлившись.
Когда-то в их племени жила одна девушка, с кожей светлой, как хохолок птицы ткачика, и лицом в форме сердечка. Губы у нее были полными, как зрелый плод марулы, и ягодицы круглыми, как яйцо страуса, а груди походили на две желтые дыни, согретые солнцем Калахари.
— Она родилась, чтобы стать моей женщиной! — воскликнул Ксиа. — Кулу-Кулу забрал кусок моего сердца, когда я спал, и вложил в эту женщину!
Ксиа не мог заставить себя произнести ее имя. Он выстрелил в нее крошечной любовной стрелой, украшенной перьями голубки, чтобы показать, как сильно он ее хочет.
— Но она ушла! Она не пришла, чтобы лечь в постель охотника Ксиа! Вместо этого она отправилась к презренному Баккату и родила ему троих сыновей! Но я хитер! И эта женщина умерла от укуса мамбы!
Ксиа сам поймал ту змею. Он нашел ее укрытие под плоским камнем. Он привязал перед камнем маленькую голубку в качестве приманки, а когда змея выскользнула из скал, прижал ее к земле раздвоенной палкой. Это была небольшая мамба, длиной всего лишь с его руку, но ее яда хватило бы на то, чтобы убить огромного буйвола. Он положил змею в сумку для сбора трав, когда женщина и Баккат спали. На следующее утро, когда женщина открыла сумку, чтобы положить в нее какой-то корешок, змея трижды укусила ее — один раз за палец и два раза за запястье. Смерть женщины, хотя и быстрая, была ужасна. Баккат рыдал и держал ее на руках. Ксиа, спрятавшись в скалах, видел все это. И теперь воспоминания о ее смерти и горе Бакката доставили Ксиа такое наслаждение, что он запрыгал на двух ногах разом, как кузнечик.
— Нет зверя, который может от меня ускользнуть! Нет человека, который превзойдет меня в хитрости! Потому что я — Ксиа! — закричал он, и эхо ответило ему, отразившись от скал:
— Ксиа! Ксиа! Ксиа!
Когда полковник Кейзер дал ему задание, Ксиа два дня и две ночи сидел, затаившись, на холме и в лесу возле Хай-Уилда, высматривая Бакката. В первое утро он видел, как Баккат вышел из своей хижины на рассвете, зевнул, почесался и засмеялся, выпустив газы из живота. Для бушмена это являлось признаком хорошего здоровья.
Ксиа наблюдал, как Баккат вывел из крааля стадо и погнал к воде. Затаившись в траве, как куропатка, Ксиа видел, как большой белый мужчина с черной бородой — тот, которого они там звали Клебе, Ястреб, — сел на лошадь и выехал со двора. Он был хозяином Бакката, и Ксиа видел, как они сели рядом на корточки посреди поля и, сдвинув головы, долго шептались о чем-то. В поле никто не мог их подслушать. Даже Ксиа не смог подобраться достаточно близко для того, чтобы уловить их слова.
Ксиа усмехался, наблюдая за их тайным советом.
— Я знаю, что ты говоришь, Клебе! Я знаю, ты посылаешь Бакката на поиски своего сына! Я знаю, ты велишь ему соблюдать осторожность, но я, Ксиа, подобен духу ветра, и я увижу, когда они встретятся!
Он видел, как Баккат закрыл на ночь дверь своей хижины, видел свет очага, но до рассвета Баккат не появлялся.
— Ты надеешься убаюкать меня, Баккат, но когда ты попытаешься уйти? Ночью или завтра? — спросил он, наблюдая за хижиной с холма. — Думаешь, у тебя больше терпения, чем у меня? Посмотрим.
Он видел, как рано утром Баккат осматривает землю вокруг хижины, ища следы врага — кого-нибудь, кто мог шпионить за ним.
Ксиа в восторге обхватил себя руками и потер спину ладонями:
— Неужели ты думаешь, Баккат, что я так глуп, чтобы подойти близко? — Он ведь как раз потому и сидел всю ночь на холме, чтобы не оставлять следов. — Я Ксиа, я следов не оставляю! Даже высоко летающий стервятник не обнаружит мое укрытие!
Весь день он наблюдал, как Баккат занимается своими делами, ухаживая за стадом хозяина. С наступлением ночи Баккат опять ушел в хижину. В темноте Ксиа принялся ворожить. На его расшитом бусами поясе висели маленькие фляжки, выточенные из рога антилопы и плотно закупоренные. Из одной из них он достал щепотку порошка и положил себе на язык. Порошок представлял собой сложную смесь: в нее входил пепел сожженных усов леопарда, смешанный с сухим пометом льва, растертым в пыль, и многие другие тайные компоненты. Ксиа бормотал наговор, пока порошок смешивался с его слюной. Это были чары, которые помогали перехитрить добычу. Потом Ксиа трижды плюнул в сторону хижины Бакката.
— Это очень могучие чары, Баккат! — предупредил он своего врага. — Ни человек, ни зверь не могут им противостоять!
Конечно, так происходило не всегда, но если чары не срабатывали, этому всегда находилась серьезная причина. Иногда ветер резко менял направление, или черный ворон пролетал над головой, или расцветала горькая лилия… Но в остальных случаях чары действовали безупречно.
Произнеся заклинание, Ксиа снова приготовился ждать. Он не ел с прошлого дня, так что теперь достал из своей сумки несколько кусков копченого мяса и проглотил их. Но ни голод, ни ледяной ветер со снежных вершин его не пугали. Как и все в его племени, он привык к боли и трудностям.
Ночь стояла тихая, и это доказывало, что его чары действуют. Ведь даже легкий ветерок мог бы скрыть те звуки, которых он ждал.
Когда луна уже заходила, Ксиа услышал тревожный вскрик ночной птицы, раздавшийся в лесу за хижиной Бакката. Ксиа кивнул самому себе:
— Там что-то двигается.
Несколько минут спустя он услышал, как с криком взлетел из-под деревьев ночной козодой, и по двум этим звукам он определил направление, в котором двигалась его цель. Ксиа спустился с холма, бесшумный, как тень, выверяя каждый шаг босых ног, чтобы ни сухая веточка, ни листья не зашуршали и не выдали его присутствия. Он то и дело останавливался и прислушивался, идя вдоль ручья, и вскоре до него донесся сухой шелест вздыбившихся игл дикобраза. Конечно, дикобраз мог учуять леопарда, но Ксиа знал, что это не так.
Даже самый искусный охотник, как Баккат или даже сам Ксиа, не мог избежать столкновения с ночным козодоем или рыскающим в лесной тьме дикобразом. А этих знаков вполне хватило Ксиа, чтобы определить, куда идет Баккат.
Другой охотник мог совершить ошибку и слишком быстро приблизиться к жертве, но Ксиа не спешил. Он знал, что Баккат будет возвращаться и убеждаться в том, что его никто не преследует.
— Он почти так же хорошо знает джунгли, как я. Но я — Ксиа, и подобных мне не существует!
Говоря себе это, Ксиа чувствовал себя сильнее и храбрее.
Он нашел место, где Баккат перебрался через ручей, и в последних лучах луны увидел единственный влажный след ноги на одном из речных валунов. След был размером с детский.
— Баккат! — Ксиа подпрыгнул на месте. — Я на всю жизнь запомнил твои следы! Разве я не видел их сотни раз, пробегая по следам женщины, которая должна была стать моей женой?
Ксиа помнил, как выслеживал их в кустах, и видел, как они совокуплялись, лежа в траве. Эти воспоминания снова разожгли в Ксиа горячую ненависть к Баккату.
— Но больше тебе не попробовать эти сочные дыни! Ксиа и змея позаботились об этом!
Теперь, когда он точно знал направление, он мог задержаться, чтобы в темноте не угодить в ловушки, которые Баккат наверняка оставлял за собой.
— Он идет в темноте, а значит, не сможет так хорошо скрыть свои следы, как сделал бы это при дневном свете. Я подожду, пока взойдет солнце, и тогда легко прочитаю след.
С первыми утренними лучами он снова двинулся вперед. Влажные отпечатки уже высохли, но через сотню шагов Ксиа нашел сдвинутый с места камешек. Еще сотня шагов — и он увидел сломанный стебель травы, уже начавший увядать.