Она огляделась по сторонам, но ни один человеческий глаз не мог обнаружить бушмена, если тот хотел остаться незамеченным. Потом женщина разделась и остановилась на краю заводи, совершенно нагая. И снова Ксиа ощутил отвращение. Это была вообще не женщина, а некое бесполое существо. Тело выглядело уродливо: ноги неестественной длины, узкие бедра, вогнутый живот и зад изголодавшегося мальчишки. Женщины племени сан славились своими ягодицами.
Между ногами женщины, внизу живота, тоже виднелись волосы. Светлые, цвета песков пустыни Калахари, они были такими жидкими, что даже не скрывали толком ее гениталии. Щель походила на поджатые губы. Матери из родного племени Ксиа еще в младенчестве растягивали половые губы дочерей, подвешивая к ним камни, чтобы те привлекательно выпирали. И для Ксиа огромные ягодицы и висящие половые губы являлись признаками истинной женской красоты.
Только груди выдавали принадлежность этой особы к женскому полу, но и они имели странную форму. Они торчали вперед, и бледные соски походили на уши перепуганной карликовой антилопы дикдик.
Ксиа прикрыл ладонью рот и хихикнул над собственным сравнением.
— Да какой же мужчина может пожелать такое существо? — спросил он себя.
Женщина зашла в воду до самого подбородка. Ксиа решил, что видел достаточно, да и солнце уже садилось. Он спустился ниже и бегом отправился к горе с плоской вершиной, что высилась над южным горизонтом, синяя и призрачная. Ему предстояло бежать всю ночь, чтобы сообщить хозяину новости.
Они сели поближе к небольшому огню в центре хижины, потому что ночи еще оставались холодными. Они съели по толстому бифштексу из антилопы и полакомились жареными почками, печенкой и жиром. Мясной сок перепачкал подбородок Бакката. Когда Джим выпрямился с довольным вздохом, Луиза налила ему кружку кофе. Он благодарно кивнул.
— Хочешь? — предложил он, но Луиза покачала головой:
— Я не люблю кофе.
Это было неправдой. Она пристрастилась к его вкусу, когда жила в Хьюс-Брабанте, но знала, какой это редкий и дорогой напиток. Она видела, как осторожно обращается Джим с маленьким мешочком кофейных зерен, которых явно не могло хватить надолго. А глубокая благодарность Луизы к своему спасителю и защитнику не позволяла ей лишать его того, что доставляло ему столько удовольствия.
— У него резкий и горький вкус, — объяснила она.
Луиза вернулась на свое место на противоположной стороне очага и стала наблюдать в свете огня за лицами мужчин, увлекшихся разговором. Она не понимала их, потому что они говорили на незнакомом языке, но он звучал мелодично и убаюкивающе. Луизу наполняло приятное ощущение сытости и клонило в сон, она не чувствовала себя такой спокойной и довольной с тех пор, как покинула Амстердам.
— Я передал твои слова Клебе, твоему отцу, — сказал Джиму Баккат.
Он в первый раз упомянул то, что занимало их умы. Говорить о важных вещах, пока не настал подходящий момент, считалось у бушменов невежливым.
— Что он ответил? — с волнением спросил Джим.
— Он велел передать тебе привет от него и твоей матери. Сказал, что, хотя ты и оставил в их сердцах дыру, которая никогда не заполнится, ты не должен возвращаться в Хай-Уилд. Сказал, что тот жирный солдат из замка будет ждать твоего возвращения с терпением крокодила, зарывшегося в грязь у берега.
Джим грустно кивнул. Он прекрасно понимал, какие возможны последствия, с того самого момента, когда решил спасти девушку. Но теперь он услышал, что и отец это подтверждает, и изгнание из колонии придавило его, как камень. Он стал настоящим отверженным.
Луиза видела выражение его лица и инстинктивно поняла, что именно она — причина его горя. Она уставилась на пляшущие языки огня, чувство вины ножом вонзилось в ее грудь.
— Что еще он говорил? — тихо спросил Джим.
— Сказал, что боль расставания с единственным сыном стала бы не так сильна, если бы он увидел тебя еще раз перед расставанием.
Джим открыл было рот, чтобы заговорить, но тут же снова его закрыл. А Баккат продолжил:
— Он знает, что ты собираешься пойти по дороге Разбойников на север, в глушь. И сказал, что ты не сможешь выжить там с теми скудными запасами, которые взял с собой. Он хочет передать тебе еще кое-что. Сказал, что это будет твоим наследством.
— Да разве такое возможно? Я не могу вернуться к нему, а он не может прийти сюда. Риск слишком велик.
— Он уже послал твоего дядю Бомву, Дориана, и Мансура с двумя фургонами, нагруженными мешками с песком и ящиками с камнями по западной дороге вдоль побережья. Они отвлекут Кейзера, и твой отец сможет встретиться с тобой в условленном месте. У него другие фургоны — с прощальными дарами для тебя.
— Где же это место встречи? — спросил Джим.
Его охватили облегчение и волнение при мысли о том, что он может повидаться с отцом. Ведь он думал, что они уже расстались навсегда.
— Он не может добраться сюда, в Маджубу. Дорога через горы слишком крута и опасна для фургонов.
— Да, сюда ему не добраться, — согласился Баккат.
— Тогда где?
— Помнишь, как два года назад мы вместе путешествовали вдоль границ колонии? — спросил Баккат, и Джим кивнул. — Мы прошли тогда через тайный перевал у реки Гариеп[1].
— Помню.
Это путешествие было главным приключением в жизни Джима.
— Клебе проведет фургоны через тот перевал и встретится с тобой на краю неизведанных земель, на равнине, у небольшого холма в форме головы бабуина.
— Да, мы там охотились и убили большого сернобыка. Как раз перед возвращением в колонию. — Джим ярко припомнил то разочарование, которое он испытал, когда они повернули в обратную сторону. — Я так хотел пойти дальше, к следующему горизонту и к следующему, пока не достиг бы края земли…
Баккат засмеялся:
— Ты всегда был нетерпеливым мальчишкой и до сих пор остаешься таким. Твой отец встретится с тобой у холма Голова Бабуина. Ты можешь добраться туда без меня, Сомоя? — Он с легкой насмешкой посмотрел на Джима. — Но твой отец выйдет из Хай-Уилда только в том случае, если будет уверен, что Кейзер отправился за Бомву и Мансуром, и когда я вернусь с твоим ответом.
— Передай отцу, что я приду туда.
Баккат встал и потянулся за луком и колчаном.
— Но ты не можешь уйти прямо сейчас, — сказал Джим. — Еще темно, а ты не отдыхал как следует с тех самых пор, как вышел из Хай-Уилда.
— Меня поведут звезды. — Баккат направился к двери хижины. — И Клебе велел мне возвращаться сразу же. Увидимся снова у Головы Бабуина. — Он перешагнул порог и оглянулся, улыбаясь Джиму. — А до тех пор будь спокоен, Сомоя. И всегда держи Велангу рядом, потому что мне кажется, что, хотя она пока еще молода, из нее получится прекрасная женщина, похожая на твою мать.
С этими словами он исчез в ночи.
Баккат двигался в ночи так же быстро, как любая из ночных тварей, но он поздно вышел из Маджубы, и утренний свет уже усиливался, когда он добрался до скелета антилопы канны. Баккат сел рядом с ним на корточки и стал высматривать следы, способные подсказать ему, кто или что побывали здесь со вчерашнего дня. Стервятники, сгорбившись, расселись на окрестных скалах. Земля вокруг скелета была усыпана их перьями, камни вокруг останков антилопы покрылись белыми потеками их жидкого помета. Когти птиц исцарапали землю, но Баккат смог различить следы шакалов и прочих мелких зверей на мягкой почве. Следов гиен здесь не обнаружилось, но это и не удивляло: высоко в горах было слишком холодно для них в это время года. Скелет, хотя и обглоданный дочиста, оставался целым. Гиены бы разгрызли кости.
Если сюда и заглядывал какой-то человек, все его следы стерлись. Однако Баккат был уверен, что его никто не выследил. Мало кто мог распутать оставленный им след. Потом его взгляд остановился на ребрах антилопы, белых и гладких. Вдруг Баккат тихо, тревожно присвистнул, и его уверенность пошатнулась.
Он коснулся голых ребер, провел пальцами по одному, потом по другому… Едва заметные следы на них могли быть естественными или же оставленными кем-то из падальщиков. Но Баккат ощутил тошнотворное сомнение, от которого сжался его желудок. Нет, эти отметины выглядели слишком ровными и равномерными, их оставили не зубы, а орудие. Кто-то соскребал остатки мяса ножом…
Но если это был человек, то он наверняка оставил бы следы обуви, подумал Баккат и начал оглядывать землю вокруг скелета, достаточно далеко — там, где почву не истоптали трупоеды. Ничего! Он вернулся к скелету и снова изучил его. Может, человек был бос, подумал он. Но готтентоты носили сандалии, да и что кому-то из них делать в горах в это время? Они пасут стада на равнинах. Неужели за ним действительно кто-то шел? «Но только один охотник мог прочитать мои следы, — подумал Баккат. — Охотник, который ходит босым? Из племени сан? Кто-то из моего рода?»
Он размышлял над этим и все сильнее тревожился. «Нужно ли мне идти в Хай-Уилд или вернуться и предупредить Сомою?» Баккат колебался, потом наконец принял решение. «Я не могу идти сразу в обе стороны. Я должен идти вперед. Это мой долг. Я должен донести весть до Клебе».
Теперь, утром, он мог двигаться намного быстрее. На бегу его глаза не оставались в покое, ни один звук или запах, сколь угодно слабый, не ускользал от его внимания. Когда он огибал заросли низких кустов, обросших серым мхом, его ноздри раздулись — он уловил запах фекалий. Баккат свернул в сторону, чтобы найти источник запаха, и через несколько шагов обнаружил его. Одного взгляда ему хватило, чтобы определить: это оставлено плотоядным существом, недавно евшим кровь и мясо. Фекалии были черными, полужидкими, зловонными.
Шакал? Но Баккат сразу понял, что это не так. Это должен быть человек, потому что рядом лежали грязные листья, которыми он подтирался. Только племя сан пользовалось листьями умывального куста для таких целей: эти листья были сочными и мягкими, и, когда их растирали между ладонями, они истекали травяным соком.