Желание захлестнуло Луизу так, что кончики ее грудей напряглись до боли. Она села и расшнуровала свою рубаху.
— Ты мне нужен, Джим. О, как же ты мне нужен, — пробормотала девушка, не отводя от него взгляда.
Джим, торопясь, проявлял неловкость, его страсть превосходила страсть Луизы. Он снял с нее сапоги, расшнуровал ее бриджи. А потом в благоговении уставился на золотистое гнездышко кудряшек в развилке ее бедер.
— Погладь меня, — хрипло прошептала девушка.
В первый раз Джим коснулся рукой ее лона, готового впустить его в ее тело и душу. Луиза раскинула ноги, и Джиму показалось, что ее жар обжигает ему пальцы. Он ощутил на пальцах влагу.
— Скорее, Джим… — шепнула она, обнимая его. — Я уже не в силах терпеть…
Она настойчиво привлекла его к себе, и Джим упал на ее прекрасное тело.
— О боже, мой маленький Ёжик, как же я тебя люблю! — задыхаясь, проговорил он.
Обхватив Джима обеими руками, Луиза попыталась направить его… и в этот момент ей показалось, что ее лоно слишком мало́ для него.
— Помоги мне! — воскликнула она.
Положив ладони ему на ягодицы, девушка отчаянно притянула его к себе и почувствовала, как под ее руками судорожно сжались мышцы, когда он подался бедрами вперед. Луиза бессвязно вскрикнула — ее захватило удовольствие, близкое к агонии. Внезапно, преодолев последнее сопротивление, он вошел до конца. Она закричала, но, когда он попытался отстраниться, она обхватила его обеими ногами в стремлении удержать.
— Не оставляй меня! — воскликнула она. — Никогда не уходи! Останься со мной навсегда!
Когда Джим проснулся, сквозь задние завесы фургона уже сочились первые перламутровые лучи рассвета. Луиза не спала; она наблюдала за ним, уложив голову на его обнаженную грудь. Увидев, что Джим открыл глаза, она провела пальцем по его губам.
— Когда ты спишь, ты похож на мальчишку, — прошептала она.
— Я докажу тебе, что я уже большой мальчик, — шепнул он в ответ.
— Хочу, чтобы ты знал, Джеймс Арчибальд: я всегда готова увидеть доказательства.
Луиза улыбнулась, потом села и положила руки ему на плечи, прижимая к постели. И одним гибким движением, словно садясь верхом на Верную, она оседлала Джима.
Их радость сияла так ярко, что, казалось, освещала весь лагерь, меняя настроение всех окружающих. Даже мальчишки-пастухи сообразили, что произошло нечто чрезвычайно важное; они хихикали и подталкивали друг друга, глядя на Джима и Луизу. Это дало им повод посплетничать немножко, и даже угроза появления Манатаси и ее импи как будто ослабела перед лицом нового, чарующего события.
Джим почувствовал это новое сентиментальное настроение, разлившееся по лагерю, и приложил все силы, чтобы люди не теряли бдительности. Каждое утро начиналось с тренировки: он учил людей стрелять из седла, оттачивал тактику боя при отступлении и наступлении.
Потом он снова и снова осматривал защитные сооружения. Для каждого из стрелков было отведено свое место по периметру и назначено по два мальчика для перезарядки оружия. Джим и Луиза вместе натаскивали в этом вурлоперов и пастухов. Джим приколотил к откидному борту своего фургона золотой гульден.
— В воскресенье, после того как Веланга почитает вам Библию, устроим соревнование между командами, кто быстрее стреляет, — пообещал он.
Достав из кармана большие часы на золотой цепочке, подаренные ему Томом и Сарой на последний день рождения, он продолжил:
— Я буду засекать время, а золотой гульден достанется победителю.
Золотой гульден представлял собой целое состояние, превосходившее воображение мальчишек, и такое обещание подхлестнуло их так, что скоро они перезаряжали оружие почти так же быстро, как Луиза. Хотя некоторым из них, самым младшим, из-за маленького роста приходилось подниматься на цыпочки, чтобы затолкать шомпол в длинные стволы, они научились так наклонять мушкеты, чтобы легче было дотягиваться до конца стволов. Они отмеряли порох, зачерпывая его горстью из бочонков, вместо того чтобы копошиться с пороховницами, и быстро забивали заряд. Через несколько дней они уже оказались способны поддерживать огонь, бегая вдоль баррикады и подавая заряженные мушкеты стрелкам почти так же быстро, как те стреляли. Джим чувствовал, что такой расход пороха и зарядов не напрасен. Мальчики все сильнее горели волнением по мере того, как приближался день соревнования, а мужчины делали ставки на победителя.
В воскресенье Джим проснулся, когда снаружи еще царила тьма. И сразу ощутил что-то неладное. Он не мог понять, что это такое, просто слышал, что лошади тревожатся и остальные животные беспокойно топчутся в лагере.
— Львы?
Он сел. В этот момент залаяла одна из собак, и другие к ней присоединились. Джим выскочил из постели и потянулся к своим штанам.
— Что случилось, Джим? — спросила Луиза.
Он понял по ее голосу, что она еще не до конца проснулась.
— Собаки. Лошади. Не знаю.
Надев сапоги, он выпрыгнул из фургона. И увидел, что большая часть лагеря уже на ногах.
Смолбой подбрасывал дрова в огонь, Баккат и Зама старались успокоить взволнованных животных. Джим быстро подошел к баррикаде и тихо заговорил с двумя мальчишками, что скорчились там, дрожа от предрассветного холода:
— Вы что-нибудь видели, слышали?
Они покачали головой, всматриваясь в темноту. Густая предутренняя мгла скрывала от глаз даже верхушки деревьев на фоне неба. Джим прислушался, но ничего не уловил, кроме шороха ветра в траве. Тем не менее он, как и лошади, ощущал тревогу и лишь порадовался, что приказал накануне загнать из вельда в ограду всех животных. И лагерь запечатали колючками.
Из фургона появилась Луиза и подошла к нему. Она уже оделась, набросила на плечи шаль и плотно повязала волосы платком. Они стояли рядом, ожидая и прислушиваясь. Верная негромко заржала, другие лошади нервно затоптались, зазвенели удилами. Весь лагерь уже проснулся, люди тихо, напряженно переговаривались.
Внезапно Луиза схватила Джима за руку и крепко ее сжала. Она услышала пение раньше его. Голоса звучали тихо, но протяжно и басовито.
От костра к ним подошел Тегвайн, все еще хромавший. Он встал по другую сторону Джима и тоже прислушался к пению.
— Это Песня Смерти, — негромко сказал он. — Нгуни просят духов своих предков приготовить пир, чтобы встретить их в стране теней. Они поют, что сегодня погибнут в сражении или принесут великую честь своему племени.
Некоторое время они слушали молча.
— Еще они поют, что сегодня их женщины будут их оплакивать или радоваться за них, а их сыновья будут гордиться.
— Когда они придут? — тихо спросила Луиза.
— Как только рассветет, — ответил Тегвайн.
Луиза все еще держалась за руку Джима. Подняв голову, она посмотрела на него:
— Я не говорила этого до сих пор, но теперь должна сказать. Я люблю тебя, мой мужчина.
— А я говорил это много раз, но повторю снова, — ответил Джим. — Я люблю тебя, мой маленький Ёжик.
— Поцелуй меня, — попросила Луиза.
Их жаркие объятия длились долго. Наконец они отодвинулись друг от друга.
— Все по местам! — приказал Джим людям. — Манатаси идет!
Мальчики-пастухи принесли всем завтрак от костров. Джим и его люди в темноте съели солонину, стоя возле оружия.
День наступил быстро. Первые верхушки деревьев обрисовались на фоне неба, потом стали видны смутные очертания холмов за ними…
Джим вдруг резко вздохнул, и Луиза рядом с ним вздрогнула.
— Холмы темные, — прошептала она.
Свет усиливался, и вместе с ним пение становилось громче, превращаясь в торжественный хор. Теперь они видели огромную массу людей, которая, подобно глубокой тени, укрыла светлую травянистую равнину. Джим всмотрелся в нее через подзорную трубу.
— Сколько их там? — чуть слышно спросила Луиза.
— Как и говорил Тегвайн, их много. Сосчитать невозможно.
— А нас всего восемь… — У Луизы сорвался голос.
— Ты не учла мальчишек. — Джим засмеялся. — О мальчишках не забывай!
Он вернулся туда, где у стоек с оружием ждали мальчики, и поговорил с каждым из них. Мальчишки дрожали от холода, держа наготове шомпола, но усмехались и кивали. «Из детей могут получиться отличные солдаты, — подумал Джим. — Они не боятся, потому что им все кажется игрой, и они подчиняются приказам».
Потом он прошел вдоль ряда мужчин, стоявших за баррикадой. Баккату он сказал:
— Нгуни увидят тебя издали, потому что ты высок и стоишь на их пути, как гранитный утес. Ты вселишь ужас в их сердца.
— Держите наготове ваши длинные хлысты, — сказал он Смолбою и другим погонщикам. — После этой маленькой битвы вам придется гнать к побережью тысячу коров.
Он сжал плечо Замы:
— Я рад, что ты рядом со мной, как всегда. Ты моя правая рука, старый друг.
Когда он вернулся к Луизе, пение воинов импи достигло высшей точки и оборвалось, а за ним раздался топот сотен жестких босых подошв, прозвучавший как артиллерийский залп. Внезапно наступившая тишина ошеломляла.
— Вот теперь начнется, — сказал Джим и поднял подзорную трубу.
Ряды черных тел стояли на месте, как мертвый обожженный лес. Лишь утренний ветер колыхал перья стервятников на головах импи. Потом Джим увидел, как середина ряда развернулась, словно лепестки ночной орхидеи, и вперед вышла колонна мужчин, которая направилась, извиваясь по-змеиному, в сторону лагеря. В противоположность воинам импи эти носили юбки из полосок белой воловьей шкуры и высокие головные уборы из белоснежных перьев цапли. Двадцать человек возглавляли колонну. На их поясах висели военные барабаны, выдолбленные из древесных стволов. Следующий ряд держал в руках трубы из рогов куду. В центре колонны двадцать человек несли большой паланкин, закрытый со всех сторон кожаными занавесками. Мужчины несли это сооружение на длинных шестах, положив их на плечи.
Один из барабанщиков начал отбивать ровный ритм, похожий на пульс самого окружавшего их мира, и воины принялись раскачиваться. Один за другим барабанщики присоединялись к первому. Потом трубачи вскинули рога и загудели, как фанфары.